Николай Добролюбов - Политика
Второе требование Резе было также принято Сардиниею беспрекословно. Да, впрочем, оно отзывается даже отчасти придиркою: Сардиния еще ранее этого сама по себе (по крайней мере так уверяли официально…) отказалась от всякого влияния на выборы; а теперь этого отказа требует от нее французский посланник!
Но третье предложение встретило пока сильное сопротивление в Сардинии. Говорят, что Виктор-Эммануил остался непоколебим в своем решении – не мешать делу итальянской независимости, и отвечал графу Резе с некоторым одушевлением: «Я могу не противиться тем распоряжениям, которые вам поручено произвести в итальянских государствах, уже признавших мою власть; я могу оставить собственным силам народы, которым обещался покровительствовать; но никогда в жизни я не протяну руки для того, чтобы помочь войти в Италию врагам народа». Если эти слова действительно были сказаны, они очень хорошо изображают положение сардинского правительства ввиду требований своего союзника и благодетеля.
Впрочем, если Сардиния и не согласится участвовать в восстановлении изгнанных герцогов, положение дела мало от того изменится. Луи-Наполеон решил, что итальянскому независимому государству не бывать, и он найдет средства достигнуть своей цели. Французские солдаты, бывшие в Италии, не все еще возвратились… Близ Ливорно давно уже явилась французская эскадра, которая в случае надобности может бомбардировать этот город, служащий Тоскане одним из главных центров энтузиазма к делу итальянского единства. Решение оставить в Италии пятидесятитысячную армию уже обнародовано в «Moнитере». А в одно время с известием об открытии Национального собрания в Тоскане сделалось известным распоряжение императора об остановке возвращения французских войск из Италии.
Как бы в виде пояснения этих мер, граф Резе положительно объявил Тоскане, что о присоединении ее к Сардинии не может быть и речи. Но в виде милости он прибавил, что всякое другое желание нации, выраженное в Национальном собрании, может быть принято во внимание при решении судьбы Италии.
Что тут делать тосканцам? Говорят, что они склоняются к мысли предложить власть принцу Наполеону.{7} В этом избрании находят средство примирить враждебные интересы французско-сардинские, так как принц Наполеон, будучи кузеном императора, в то же время, по жене своей, близок и к Сардинской династии. Притом же, говорят в утешение себе некоторые тосканцы, фамилия Бонапартов имеет некоторое притязание на флорентийское происхождение!..
Вследствие ли таких соображений или, скорее, от очевидной безвыходности своего положения тосканцы начали писать на стенах домов во Флоренции: «Viva Napoleone-Jerolamo, re d'Etruria» (да здравствует Иероним-Наполеон, царь Этрурии). Некоторые газеты уверяют, что император Наполеон и сам принц не согласятся на такое избрание, как весьма деликатные и совестливые люди. Но, с другой стороны, нельзя не вспомнить, что еще до окончания войны говорили о замысле французского правительства – устроить для принца Наполеона какой-нибудь престол в Италии… Во всяком случае, любопытно и то, что народный энтузиазм принужден уже склоняться к результатам, столь приятным для Франции…
После Тосканы едва ли нужно много распространяться о положении Модены, Пармы и Болоньи. Энтузиазм и там проявился не менее сильно и решительно, чем в Тоскане. Тотчас по получении известия о мире в Парме сделана была общая демонстрация в пользу присоединения к Пиемонту; демонстрация эта принята была очень благосклонно пиемонтским губернатором в Парме, объявившим, что король будет ею очень доволен и что относительно присоединения Пармы к Сардинии не может быть никакого сомнения. Но прошло две недели, и Парма оставлена Сардиниею; выезд сардинского комиссара произвел весьма неприятное впечатление в Парме; впрочем, она не отказалась от своих требований и отправила адрес за подписью, говорят, 20 000 человек для заявления своих желаний…
В Модене немедленно после того, как узнали о мире, решено было составить корпус национальной гвардии для защиты страны. Кроме того, объявлено было о формировании корпуса волонтеров, которое тотчас же и началось с большим успехом. В то же время произведена была народная демонстрация в пользу Виктора-Эммануила и против восстановления Франциска V.{8} Составилось множество адресов, подписанных тысячами лиц разных сословий, и вместе с тем издана прокламация, приглашавшая граждан оставаться спокойными и доказать Европе, что их решение серьезно и благоразумно и вовсе не походит на какое-нибудь беспорядочное движение. И действительно, энтузиазм моденцев был тверд и спокоен; вот что, например, писал о нем один из итальянских корреспондентов «Indépendance Belge»,{9} болонец, приезжавший в Модену на один день:
Болонья, 22 июля
Я хотел воспользоваться открытием железной дороги, которая теперь соединяет нас с Моденой, чтобы побывать в этом городе. Я провел там вчерашний вечер и ночь. Только что возвратившись в Болонью, я берусь за перо, спеша рассказать вам впечатления моего путешествия.
Какой энтузиазм, какие манифестации, какой дух народности, какое единодушие в чувствованиях и в особенности какое непоколебимое решение – скорее умереть, нежели допустить возвращение герцога! Сколько раз я ни заговаривал в различных местах о возвращении Франциска V, я постоянно слышал в ответ: piuttosto morire (лучше умереть!), и в тоне этих слов слышалось столько истины…
Говоря без всяких прикрас, я должен вам сказать, что, проведши несколько часов в Модене, я убедился в нравственной невозможности возвращения герцога, – разве только он будет восстановлен сильною армиею (если подобный образ действий требуется видами европейских держав). Но упрочение его на троне все-таки невозможно, как только эта армия выйдет из Италии.
Предметом всех разговоров в кафе, на гуляньях, в театрах, в частных собраниях – служит здесь уже не возвращение герцога – здесь все мужчины, женщины и дети давно решили, что все пойдут на смерть, чтобы только воспрепятствовать этому, – предмет общих разговоров составляет присоединение к Сардинии, которого желает единодушно вся нация. Если это соединение не состоится, жители считают возможною одну только меру – повальное переселение в Сардинию.
Но, оставляя в стороне выражения воли народной, протестации и адресы, беспрерывно возобновляемые, я скажу вам об одном деле, поднятом временным правительством. Дело идет об открытии некоторого рода процесса с Франциском V. Особая комиссия будет наряжена для разыскания в архивах доказательств злоупотреблений власти, совершенных Францисками IV и V, последними принцами из дома Эстов. Эти следственные разыскания будут служить основанием для обвинительного акта герцога пред европейскими державами.
Герцог, однако же, не потерял присутствия духа. По достоверным известиям, он намерен возвратиться в Модену силою. У него в распоряжении находилось, по известию в «Patrie»,{10} до 5000 человек. По другому известию, герцог моденский, не имеющий недостатка в деньгах, навербовал себе до 7000 наемников, которых называет «армией Эстов». В Модене считается хорошо вооруженных людей до 10 000, и они твердо решились сопротивляться до последней крайности.
27 (15) июля Фарини, бывший чрезвычайным комиссаром сардинским в Модене, сложил с себя это звание и вслед за тем избран был диктатором. Принявши это избрание, Фарини немедленно объявил, что он намерен приступить к непосредственному созванию народных комиций для рассуждений об установлении правительства, а между тем обещал заботиться об усилении вооружений и вообще военных сил страны.
Вскоре потом обнародованы и правила выборов: избирателями признаны все граждане, достигшие 21 года и умеющие читать и писать; число депутатов – 73.
16 августа и в Модене открылись заседания Национального собрания, и Фарини сложил с себя диктатуру. – То же самое и в Легатствах.{11} Они решили как можно поспешнее формировать свою армию, которая могла бы защитить их от восстановления папского владычества французскими или швейцарскими штыками. – Быть может, они и устояли бы против одних швейцарцев, но швейцарцам в случае надобности помогут французы или пошлют помогать австрийцев.
Вообще папским владениям угрожает еще большая опасность со стороны всех друзей порядка, нежели остальным герцогствам. Вопрос жизни и смерти для Легатств – избавление от власти папы, а не присоединение к Сардинии; так ли, иначе ли их бы устроили, – лишь бы отделили от папы, – они были бы довольны. Но именно этого-то и не хочет освободитель Италии, держащий судьбы ее в своих руках… Он так почитает Пия IX, так давно защищает его от самовольства его подданных, так недавно создал для него новую политическую роль – председателя Итальянского союза!..{12} Потерпит ли он отложение некоторых областей от наместника св. Петра, допустит ли он такие беспорядки!.. И действительно, на всякое обнаружение народной воли в Легатствах смотрят как на беспорядки. А между тем неудовольствие здесь очень сильно и нередко выражается такими манифестациями, которые папское правительство и французские агенты решительно называют мятежными. Вообще ничего нет легче и удобнее теперь, как исказить характер народного движения, передавая известия о событиях в Италии. Недавно распространился же слух, что в Парме провозглашена красная республика под влиянием маццинистов,{13} и подеста Линати должен был особым объяснением разуверять Европу в этих слухах. В некоторых газетах напечатано даже было, что есть агенты, нарочно подстрекающие итальянцев в различных местностях к буйствам, для того чтобы потом Франция или Австрия имели предлог употребить против них вооруженную силу. Нельзя определить, в какой степени достоверны эти известия; но что они не лишены основания, это доказывается той настойчивостью, с которою временные правительства в Италии убеждают граждан вести себя спокойно и серьезно… В некоторых из итальянских прокламаций попадается выражение: «чтобы не подать Европе повода к недоверию». Само собою разумеется, что под Европою тут нужно понимать собственно Францию…
