Кирилл Андреев - Бег времени
Если науку не рассматривать подобно учебнику, как склад и перечень готовых формул и законов, запыленных за много веков и скучных, а уметь видеть в ней полную приключений и романтики погоню за неуловимым, то в ней открывается та поэзия, которая видна самому исследователю, изобретателю, первооткрывателю. Пафос познания, романтика поисков, радость открытия, прелесть изящных математических решений — ведь без этих эмоций немыслим творческий труд ученого. А разве то, что рождено человеческими эмоциями, может быть само лишено эмоции?
Наука не безлична, нет, она всегда связана с именами ученых, с их жизненным подвигом: пространство Эвклида, геометрия Лобачевского, функция Якоби, Абелев интеграл, постоянная Планка, эффект Рамана-Ландсберга…
А ведь за каждым таким именем — буря эмоций, драматические поиски, борьба, неудачи и окончательная победа!
Мир этот совершенно реален, поэтому и искусство, овладевающее этим миром, должно быть реалистическим. Но это иная — высшая реальность, реальность непривычного, необыкновенного. Но она существует, и она ждет умной, доброй и вдохновенной руки мастера!
Почему никто не написал музыки спутника — новой гармонии сфер? Где картины, скульптуры, кинофильмы, театральные постановки, поэмы, раскрывающие этот поистине великолепный новый мир? Скажут: это невозможно. Но говорили же сто лет назад Курбе, что в своих «Каменщиках» он изобразил невозможное. А живым опровержением подобных теорий служит гениальный нестеровский портрет Павлова, открывающий внутренний мир ученого. Нам, стоящим на пороге коммунизма, нужна и дорога жестокая и человечная вселенная Достоевского, но нам еще нужнее великая вселенная Эйнштейна, в которой мы живем!
Но как обширна она! И могут ли человеческий ум и воображение ее охватить? Мир не постоянен: он не только расширяется в нашем сознании, он движется от прошлого к будущему со скоростью шестидесяти минут в час.
Мы многое утрачиваем в нашем мире. Забываются знания юности, которые не удалось применить.
Кажется, беднеет наш язык. Исчезли названия лошадиных мастей, а их было больше пятидесяти: каурый конь, чалый, мухортый… Кто помнит их теперь? Остались только: черная и белая лошадь.
В «Песне о Роланде» улыбку вызывают собственные имена рыцарских мечей: Альтеклер, Дюрандальведь в наши дни даже самолеты-лайнеры носят только номера, и астрономы именуют самые блистающие звезды цифрами звездных каталогов.
Никто, кроме искусствоведов, не умеет «читать» картины готических художников XIV–XV веков: ведь их нужно не рассматривать, а читать, как книгу, понимать аллегорический смысл каждого натуралистически выписанного изображения и их внутренние связи.
Становятся непонятными сюжеты многих картин на мифологические и религиозные темы, и они превращаются в своего рода «формалистические» произведения, где зритель любуется композицией, рисунком, колоритом. А ведь они когда-то волновали сердца простых людей именно своим содержанием. Даже «простой», «понятный» Пушкин… Попробуем перечесть сегодня его ранние чудесные! — стихи:
Плещут волны Флегетона,Своды тартара дрожат:Кони бледного ПлутонаБыстро к нимфам ПелионаИз аида бога мчат…
Ведь для молодого человека второй половины нашего века непосредственное ощущение этой поэзии исчезло. Все это ушло вместе с ветром времени, который всегда движется и, вопреки Экклезиасту, никогда не возвращается на круги свои.
Но стали ли мы беднее? Ведь взамен полузабытой греческой мифологии в нашу жизнь вошли подвиги великого Рамы, в ужасной битве за свою похищенную жену Ситу победившего Равану, царя демонов, пластические образы Махабхараты, огромная и глубокая, как океан, культура Востока, сказочные города-дворцы Индонезии и Камбоджи — Боробудур и Ангкор, величественные и человечные фрески пещер Аджанты, дары целого мира малых и некогда угнетенных народов…
Несмотря на потери, язык наш расширился и обогатился. Словарь науки уже не тот «птичий язык», о котором писал когда-то Герцен, — он властно вторгается в общенародный язык. В нашем детстве мы не знали таких слов, как «дискриминация» или «фестиваль», а сейчас их понимает каждый ребенок. Слова же «совет», «панча шила», «спутник», «лунник» уже не требуют перевода ни на один из языков нашей планеты. Мир переместился в будущее, и молодость властно вступает в свои права — ведь данные последней переписи говорят нам, что почти три четверти населения нашей социалистической страны родилось после Октябрьской революции и более половины населения составляет молодежь, те, кому еще не исполнилось тридцати лет!
И, может быть, нашим школьникам не так уж обязательно знать подробности всех пелопоннесских войн и бесспорно героические деяния Святослава в пределах Тмутараканской земли? Быть может, пора уже начать изучение высшей математики в младших классах средней школы — ведь знание математики не есть привилегия выслуги лет: Эварист Галуа, быть может величайший математик мира, умер двадцати одного года!
Молодежь уже скоро начнет обгонять старшее поколение- ведь это юность летит в будущее, это люди рассвета коммунистического дня.
Но старшее поколение строило сегодняшний день, оно и сейчас ведет вперед наш народ и человечество.
И пусть у иных из нас стали сухими губы и глаза, но не трещины, а царапины прошли по нашим сердцам, и мы, может быть, более страстно хотим заглянуть за некогда таинственную завесу грядущего. Будущее сейчас — такая же реальность, как прошлое и настоящее, и мы ждем и от ученых и от писателей жаркого слова о завтрашнем дне.
Архитектура в будущем станет бесконечно разнонообразной, она получит в дар от науки бесчисленное разнообразие материалов — то сверкающих всеми цветами, то прозрачных или тускло просвечивающих, то тяжелых и непроницаемых, то легких, пластических и нежных. Техника принесет к ее колыбели небывалце средства возведения, лепки, ковки, спекания и выдувания строений.
Чудесной сетью, причудливо наброшенной на пленительный пейзаж земли, раскинутся ансамбли административных центров, научных городков, жилых районов, детских парков из зелени, цветов, легких построек дворцов культуры, спорта и отдыха. Величественные и массивные здания будут сменяться легко поднимающимися вверх домами из стекла, пластмасс и небывалых еще сплавов и нежными и слабыми на вид, как гнезда птиц или соцветия растений, индивидуальными домами. А гигантские башни из эластичных пленок, наполненных водородом, — маяки, обсерватории, радиомачты, поднимающиеся над землей на десятки километров, — раздвинут пейзаж городов будущего далеко в трех измерениях.
Зеленый цвет растений властно войдет в число архитектурных форм. Покинув парки, деревья войдут внутрь домов, шагнут на террасы и воздушные переходы через улицы, образуя висячие сады. Сверкающее разнотравье, как прибой, захлестнет улицы, пандусы, стены и балконы домов, соперничая с гирляндами вьющихся растений, потоками и фонтанами цветов.
Текучая вода тоже станет одним из элементов архитектуры. Цветная, бушующая, нежно льющаяся, светло-прозрачная и словно сгустившаяся, наполненная живыми водорослями и обитателями моря или освещенная изнутри, она будет падать стенами, взлетать водометами и застывать в нестерпимо сверкающих озерах и глыбах льда.
Живопись, выйдя из музеев и частных коллекций, шагнет в парадные и торжественные залы собраний, И университетов и библиотек и на улицы. Это будет похоже и не похоже на исполненные страсти наскальные изображения и на величие и прелесть росписей Адаканты и даже на огромные фрески и наружную роспись домов современных мексиканских художников, где соединены воедино революционная история с дыханьем современности и философия народа с воодушевлением художника.
Как много света будет в этом городе! Свет сольется с архитектурой, сиять будут растения и текучая вода, огненные краски стен, тротуаров и дорог будут запасать днем солнечный свет, чтобы отдавать его ночью. И высоко над прожекторами и маяками, в брызгах затмившихся звезд, будут беззвучно и трепетно сверкать высокочастотные солнца, навеки убившие ночь!
А вся история борьбы, труда и одушевления человечества станет материалом новой скульптуры — иногда циклопической, высеченной из целых гор, обступающих город. Памятники будут вздыматься над площадями и крышами: смутные для нас образы, фигуры и группы, легкие или массивные, навеки окаменевшие или меняющие очертания и цвет.
И даже музыка войдет как составная часть в архитектуру и скульптуру будущего — вспомним, как в древнем Египте статуя Мемнона издавала при восходе солнца музыкальный звук, вспомним дома Греции, увенчанные эоловой арфой, поющей под руками ветра.
В не построенных еще городах, о которых мы мечтаем, будут жить обитатели будущего коммунистического мира. Мы до сих пор не умеем еще писать об этих людях, жителях этих полупризрачных городов. Они лишь смутно просвечивают сквозь какие-то фильтры времени, подобные отдаленным горам, размытым голубой дымкой. Мы верим, что над этим миром неминуемо взлетит новая Самофракийская победа, воплотившая мысль и вдохновение человечества, смелая и неуклонная, словно почтовый голубь, точная, как луч локатора, чистая и сверкающая, как пламя! Мы знаем, что это будет.
