Алесь Адамович - ...Имя сей звезде Чернобыль
Меня все мучит вопрос: кто кликнул: «Дадим досрочно»? Где он, чем сегодня руководит?
Это досрочно-то притом, что работник наш и без того исхалтурился. Так ему еще алиби! Как тому В. В. Прохорову — старший инженер проекта, будем помнить своих героев — к/отор/ый проектир/овал/ молдавский канал под соленый раствор. Мол, зато не за 5, а за 3 года! Так и объясняет «Комсомолка»!
… Так давайте народу этих ядер/ных/ Прохоровых, почему мы их щадим, тех, из-за кого погибли героич/еские/ реб/ята/ — пожар/ники/ и женщины делают «выброс» — до 5 месяцев. Сегодня, а тем более приехав из Белоруссии, не могу, не имею права не гов/орить/ о Чернобыле. Два аспекта: внешний, внутренний.
2. Вот и проявилось в полную силу, потому что в экстремальных условиях, то, против чего нужна «настоящая революция», как в начале назвал это М. С. Горбачев, а вместо чего пока — словесные упражнения, уговоры, бюрократию увещеваем не быть бюрократией.
Чернобыль высветил всю картину того, что названо «застоем», но что можно назвать и «закостенением» и «развалом» (и то, и др. — хотя вроде о разном состоянии эти слова).
Урок Чернобыля: «Нужны самые строгие требования везде и во всем… вопросы дисциплины порядка, организованности приобретают первостепенное значение». (М. Горбачев).
Два аспекта «уроков» — внешний (угроза атома) и внутренний — угроза со стороны бардака: конструкторского, (проектного), технического и эксплуатационного.
Будет установлено, кто и что повинно больше.
Допустим, проект окажется идеальным, значит, вина снимается с ученых? Если виноваты послед/ние/ звенья цепочки?
Нет и нет! Как не снимается с мелиораторов за засоление черноземов по причине, что воду поставляют в руки небрежные, безразличные, «колхозные» (в самом плохом смысле этого слова). Ну, а что дожидаться, когда остальная «цепочка» отладится? А до того — нет? Да, так и только так! Если сомневаетесь, вообразите полож/ение/ и судьбу тысяч и тысяч людей в Бел/оруссии/ и на Укр/аине/, к/отор/ых накрыло «облако». И кто имел право сделать воздух, воду, саму землю неуютной для целых народов. А ведь это так! Езжайте на Гомельщину и поживите там — почувствуете сразу.
Один из участн/иков/ первого испыт/ания/ ядерного устройства [Бейнбридж][7], увидев гриб, сказал:
— Теперь все мы — негодяи!
Думаю, что и проектировщики, и строители, и эксплуатационники (и те, кто торопил их всех, чтобы отрапортовать досрочно — помним фанфары, когда принимали «досрочный» объект) — все, если бы они умели быть честными, повторили бы эти слова.
И вот еще это, м. б., главное: не следует ли вернуться нашим специалистам к вопросу, дискуссии, к/отор/ая была свернута в свое время явно волевым, бюрократическим нажимом: следует ли строить такие станции близ больших городов. Например, в 30 км от Минска (заметьте и цифра-то, цифра, которая столько раз повторяется в связи с Чернобылем — 30 км зона!) Что достигается, экономится? Да один такой Чернобыль вблизи Москвы, Лен/ингра/да, Киева, Минска — страшно и вообразить — вот тут уже наэкономим!
Чтобы мы теперь ни писали, ни провозглашали — святая, (а точнее слепая) вера в надежность таких станций подорвана не менее, чем на поколение-два. И кто имеет право создавать психол/огическое/ напряжение огром/ному/ городу таким соседством?
И снова спросим себя: есть ли хоть один серьезный ученый: к/отор/ый скажет, что 100 % безопасность возможна в ближайшие 50 лет? Вряд ли. Так как же можно?
К вопросу этому надо возвращаться заново. Если уж гласность, то в этом должна быть предельная. Несмотря на то, что именно — в ядер/ных/ делах — особенно уютно поселяется бюрократическая триада: тайна, чудо, авторитет.
Преуменьшая размеры беды, мы лишаем сочувствия тех, кто пострадал во многих р/айон/ах. Настоящего, народного. Казенное не в счет.
13-15 мая 86 г.
Боюсь, что и энтузиазм строит/ельства/ как можно большего количества станций в районах как можно больше населенных — приходит (или придет) время повторить эти честные слова. [Теперь все мы — негодяи!]
Если не перестанут люди множить их, а бросят все усилия на то, чтобы добиться 100 % безопасности. Не 90, не 99 и 9 десятых, а именно 100.
Народ наш мужественно встретил общую /беду/, а для Укр/аины/ и Бел/оруссии/ — особенно грозную и не кратковременную (вы-то не журналисты, знаете). Но не будем обманывать себя и считать, что так было бы и второй, и третий раз. Есть всему пределы. И если наш соврем/енник/, просвещенный, начал бы отлавливать, нас, ученых, как в сред/ние/ века врачей — поделом! Если позволим случиться этому хотя бы еще раз. И тем более, что настроили (и строим — возле самого Минска) рядом с огромным городом.
А ведь акад/емик/ Капица[8] да и не один он — предупреждали.
Глаза у людей в 3–5 районах, непосредственно испытавших пораж/ающее/ действие радиации — напоминают то, что помним с войны. Особенно дети. Беженство, эвакуация — прямо в масштабах, задевающих всю нацию. Беда исторического масштаба.
Вы представляете, как читать нам в печати — там, в Бел/оруссии/. Строит/ельство/ станций (такого типа) будет продолжаться неотступно — посчитали нужным заявить некот/орые/ тов/арищи/, тут же. Что это как не бюрокр/атическое/ «наплевать» — на что? На трагедию двух народов. С холодным обещанием таких же вероятностей другим нашим республикам. А м. б., и там же — вон в 40 км от Минска заложен свой Чернобыль.
Не с этого надо бы, а с заботы о том, чтобы переоценить все и пересмотреть.
И, м. б., вспомнить, что писал и гов/орил/ об этих вещах акад/емик/ Капица — и не он один.
Что получается, когда одна часть науки, ученых, опираясь на бюрократию, получает право не логикой, убежденностью, знаниями своего добиться, а лишь потому, что обслуживает ведомственные интересы ведомств.
То, что у мелиораторов — засоление земель и т. д.
У «мирного атома» — строител/ьство/ станций в самых населенных районах страны, на вел/иких/ реках, одним словом — Чернобыль.
Почему я гов/орю/ об этом?
Мы уже несколько раз читали: [атомная] программа будет неизменной!
Неужто? Неужто то, что произошло — а что, приезжайте в Бел/оруссию/, если осмелитесь, в юж/ные/ р/айо/ны и посмотр/ите/ в глаза тем, кто еще не уехал…
Мужество, Да… Но как мы себе представл/яем/ еще один такой случай и реакцию народа (да, всего народа) на это.
Из всего можно извлечь уроки. Невозможно только из ядерной войны. А из Чернобыля еще можно.
Эта невидимая радиация, которая проникает в тебя, ты знаешь, в этот миг, в каждый миг, она меняет всё: ты вроде как бы другой кто-то, а всё вокруг — тоже чужое — незнакомое. Кто-то другой на другой планете.
25.05.86 г., Минск
Перед учеными-физиками и пр. — Велиховское[9]собрание в защиту мира, 27.05.86 г.
Здесь собрались ученые, а некоторые, как Е. П. /Велихов/, только что из Чернобыля, и не вам рассказывать, что это такое: все первые 10, а то и больше дней ветер безжалостно тянул в сторону Белоруссии — через три из пяти ее областей. Как написал один из корресп/ондентов/: К счастью, ветер дул не на Киев!
И если в голосе моем услышите, уловите, обнаружите несколько лишних миллирентген — не обессудьте.
Монополия на истину в науке всегда была опасна для самой науки. Но лысенковщина показала, продемонстрировала, сколь в наших условиях она, такая монополия, опасна для всего народного хозяйства и для самой жизни народа, страны.
Если нужны еще примеры: мелиорация, Гидропроект: каких они дров наломали, надолго заткнув рот оппонентам с помощью ведомственных бюрократов — всё это на слуху у вас.
Дошла очередь и до вас, физиков — оглянуться на себя, оглядеть свое хозяйство с этой стороны. Не вам объяснять, что Чернобыль — прямой результат монополии на истину и, главное, принятие решений тех ученых, которые отстаивали и отстаивают точку зрения допустимости сооружения АЭС в густонаселенных районах, на центральных реках. Мы все хорошо помним, что были и противоположные точки зрения, аргументы, позиции. И среди них — голос академика Петра Капицы.
И не в том дело даже, что одна из точек зрения тогда победила: так всегда бывает, когда приходится принимать практические решения, а в том беда, что оппонирующая точка зрения была заглушена быстро, намертво, полностью. Это, надо сказать, лучше и быстрее удалось, чем заглушить реактор в Чернобыле. А ведь она могла и должна была действовать, оппонировать точка зрения, позиция несогласных, понуждая практиков выбирать оптимальные варианты, не развращаясь монопольностью своей.
Когда бы, не установилась монополия одних, те другие вовремя предупредили бы о недопустимости так проектировать, так строить, так обслуживать АЭС.
Ну, так, м. б., хоть сейчас мы их услышим. Почему-то не слышно их в прессе. Услышим, и голоса их не будут больше заглушены.
