Синклер Льюис - Дешевая и довольная рабочая сила
Есть также расхождения относительно того, какие события ночи побудили рабочих к беспорядкам, случившимся утром. Согласно одной версии, мастер так вызывающе себя вел, так издевался над рабочими, утверждая, что у них не хватит духу начать забастовку, что, даже не получив никаких приказов от злокозненных лидеров-иностранцев с явно большевистскими именами вроде Джона Пила, рабочие стали по собственной инициативе примерно в час ночи расходиться по домам.
Утренняя смена заступает на Марионских фабриках в семь часов. Любопытно отметить, что рабочие, несмотря на всю притягательную силу домов, сдаваемых им в аренду компанией, имеют обыкновение приходить на работу задолго до фабричного гудка. Я сам видел, как они собираются у входа и болтают в ожидании гудка.
Вполне вероятно, что между шестью и семью часами утра 2 октября толпа рабочих собралась столь рано, замыслив что-то недоброе. Как бы там ни было — злые у них были намерения или добрые, большевикам они сочувствовали или ротарианцам, — в шесть часов сорок пять минут рабочие собрались у входа на фабрику.
Теперь представьте себе кирпичное здание не очень больших размеров, вмещающее всего шестьсот рабочих; перед ним заросший травой дворик, узкую дорогу а по другую сторону от нее здание, в котором находятся управление компании, почта и магазин.
Кто виновник событий, имевших здесь место, должен решить суд суверенного штата Северная Каролина. Я провел долгие часы в зале суда неподалеку от судьи Гардинга, слушая показания свидетелей обеих сторон и пытаясь уяснить себе, что же на самом деле произошло.
Показания сильно расходятся.
Одни утверждают, что шериф Адкинс застрелил двух человек, другие — что он даже не вынимал револьвера из кобуры.
Одни говорят, что забастовщики представляли собой разъяренную толпу, вооруженную дубинками и револьверами, другие — что у них не было ни одного револьвера.
Но кое-что можно сказать с определенностью: управляющий Хант предложил забастовщикам, желающим работать, пройти к своим местам; стачечники ответили на это свистом и руганью; тогда шериф Адкинс и его люди пустили в ход слезоточивый газ.
После этого началась стрельба.
Силы закона и порядка — естественно, я имею в виду силы шерифа и хозяев фабрики — заявляют, что выстрелы загремели со стороны дороги из рядов забастовщиков и что перед лицом разъяренной толпы шериф и его помощники были вынуждены открыть ответный огонь.
Забастовщики же утверждают, что у них вообще не было оружия и имелось всего несколько дубинок. Они обращают внимание на то, что шериф и его одиннадцать помощников совершенно не пострадали, если не считать царапины на щеке одного из них, тогда как потери рабочих составили сначала четыре, затем пять и наконец теперь, после получения телеграммы о смерти Карвера, шесть человек убитых и двадцать раненых.
Постороннему человеку может показаться странным, почему, если рабочие были вооружены и находились в воинственном настроении духа, ни один из полицейских не пострадал, а все раненые забастовщики, исключая двух, получили пули в спину. Похоже, что они бежали от драки, а отнюдь не затевали ее.
Удивительное дело!
Расстрел двадцати пяти или тридцати рабочих временно приостановил развитие событий, а забастовщики теперь пытаются найти правду у…
Но где им искать правду?
С тех пор как я написал этот очерк, суд Северной Каролины преподнес рождественский подарок полицейским, окончательно оправдав тех из них, которые не были освобождены судьей Гардингом во время первого судебного разбирательства; теперь, заявил фабрикант Нил, «все в полном ажуре».
II
Обратимся к истории старика Джонаса.
Когда шериф Адкинс пустил в ход слезоточивый газ, старик Джонас, стоявший к нему ближе всех, ударил его палкой. Адкинс — широкоплечий, грузный и крепкий мужчина лет сорока; он был вооружен, и его поддерживало все величие закона штата Каролина, который он представлял. Рядом с Джонасом находился полицейский Брод Робинс; ему около пятидесяти лет, но он похож на крупного, хищного волка. Старику Джонасу было 68 лет, его так скрутил ревматизм, что он ходил, опираясь на палку, — ту самую, которой и нанес-удар шерифу.
Казалось бы, эти два грозных и могущественных блюстителя порядка могли бы совладать со стариком Джонасом, и не убивая его. Во всяком случае, они неплохо начали. Адкинс обхватил старика, а Брод ударил его по голове дубинкой. Джонас упал на четвереньки. В этом положении он и был застрелен.
Суд пришел к выводу, что Адкинс не был убийцей Джонаса.
Наверно, кто-то другой застрелил этого хромого шестидесятивосьмилетнего старика, стоявшего на четвереньках в пыли.
Началась стрельба, забастовщики бросились бежать. Если бегущие и стреляли, то пули должны были бы идти поверху; они никак не могли попасть в лежащего на земле человека.
После побоища старик Джонас, смертельно раненный, был доставлен в госпиталь в наручниках, положен на операционный стол также в наручниках и умер на этом столе по-прежнему в наручниках.
Теперь я перехожу к судебному разбирательству, на котором решался вопрос о предании шерифа Адкинса и его людей суду по обвинению в убийстве. Непривычное впечатление производил состав юристов: в данном деле юристы компании выступали в роли защитников шерифа Адкинса и его людей, обвиняемых в убийстве, а не представляли обвинение, как было в Шарлотте на процессе коммунистов Гастонии.
Не сомневаюсь, что судья Гардинг стремился к выяснению истины. Но я надеюсь, что никогда в жизни не предстану перед судом по делу, грозящему мне смертным приговором (разве что у меня будут такие же защитники, как у Адкинса), где против меня будут выступать юристы, подобные тем, что представляли фабрики, а следовательно, согласно странной практике Северной Каролины, представляли штат, который, следуя примеру своего губернатора-фабриканта, видимо, согласен, чтобы его отождествляли с фабрикой.
Конечно, зал суда был полон народа, набит простыми, рядовыми людьми. Но, побывав в Марионе, я уяснил, что простые люди мало значат и едва ли заслуживают того, чтобы их описывать.
Это были высокие, стройные люди: мужчины в большинстве своем пришли в спецовках, женщины щеголяли в своих лучших нарядах, сшитых в 1900 году, а то и раньше; зато их дети, юноши и девушки, были одеты совсем неплохо.
Следует сказать, что, несмотря на ужасные жилищные условия, молодежь Мариона старается хорошо одеваться. В один прекрасный день они, возможно, захотят иметь автомобиль и прилично питаться. Интересно, что тогда произойдет? Захотят ли они мириться с недельной заработной платой в 13 долларов?
III
В настоящий момент в Марионе камнем преткновения является позиция Марионской текстильной компании, которую здесь называют Болдуиновской фабрикой. Президент компании мистер Р. У. Болдуин — человек небольшого роста с растерянным взглядом и суетливыми манерами.
Наутро после моего приезда в Марион он разыскал меня, чтобы изложить свою версию событий.
Поскольку я стараюсь быть полностью беспристрастным, воспроизвожу его версию, которая выглядит следующим образом:
Билл Росс, руководитель забастовки, за несколько дней до кровопролития угрожал новой забастовкой.
Это главное, на чем настаивает мистер Болдуин, и это вполне справедливо.
Из трех владельцев фабрик в Марионе — мисс Сэлли, Мабри Харта и Уильяма Нила — двое говорят, что они не прочь улучшить условия рабочих. Не думаю, чтобы они стали оспаривать теорию, согласно которой каждый рабочий в Америке при нынешнем уровне жизни и в условиях разрекламированного нами неслыханного процветания имеет право на дешевый автомобиль, на радиоприемник, на жилище, в котором бы по ночам не гулял холодный ветер.
Однако за спиной этих отдельных фабрикантов стоит могущественная Южная Текстильная Ассоциация. Это союз предпринимателей, которые построили фабрики на Юге в расчете на его прославленную «дешевую и довольную рабочую силу».
Если б мистер Харт и мистер Нил пошли на соглашение с профсоюзом (и если бы — дадим простор воображению — то же самое сделала мисс Сэлли), тогда бы союз предпринимателей принял против них меры.
Найдет ли мистер Харт в себе мужество бороться с ними во имя справедливости?
Посмотрим.
Существует еще одна социальная прослойка, менее организованная, нежели хозяева текстильных фабрик, которая, однако, оказывает важное влияние на решения фабрикантов.
В Марионе, так же как и в любом другом заводском городе, немалая власть принадлежит состоятельным гражданам.
Они не хотят никаких конфликтов на предприятиях.
Они хотят, чтобы промышленники Севера строили предприятия на Юге.
Они хотят получать хорошую цену за земельные участки и иметь большую клиентуру, нуждающуюся в удалении зубов и аппендиксов.
