Михаил Ошлаков - Заказное убийство Сталина. Как «залечили» Вождя
Кое-кто, напротив, ссылаясь на известных психиатров, поспешил заявить, что, мол, у Сталина под старость сделалось не все ладно с головой, был даже назван диагноз – эпилептоидная паранойя или что-то там еще в этом роде. Дескать, здесь и надо искать объяснения политики Сталина, и даже причина его смерти кроется в том, что «больной, неадекватный» диктатор в конце концов сам себя затравил. Собственно, логика авторов таких версий предельно понятна – коль скоро в России по тридцать лет правят опасные, буйные психопаты, ее надо обнести колючим забором, отгородиться от нее очередным санитарным кордоном или позиционным районом ПРО.
Ясно, что нас, русских людей, такие объяснения родной истории устроить не могут, и верить в них, подобно некоторым нашим дурачкам-интеллигентам мы не станем.
Несмотря на всю усталость, всю нечеловеческую утомленность Сталина, последние годы и дни его жизни были наполнены особым, не сиюминутным смыслом, в них действительно не было ничего случайного, никаких импульсивных или аффективных решений. Все слова и действия Сталина, как и прежде, были частью цельного, хорошо продуманного плана.
Весь вопрос заключается в том, что помешало Сталину поделиться деталями этого плана с народом, сделать его всеобщим достоянием, официальной программой развития Советского Союза? Что такое мог понять о жизни и о мире умудренный годами Сталин? Почему он вынужден был скрывать свое знание не только от народа, но и от ближайших соратников, рискуя вызвать их непонимание, недоверие, подозрения и навлечь тем самым на себя тень «дворцового заговора»?
Куда после войны вел нашу страну Сталин? Какое будущее он видел для России? Отчего перед лицом грозившей ему гибели Сталин не защищал свою жизнь? Почему в марте 1953 года он решил умереть?
Социализм. Упущенный шанс
Если говорить по совести, то в Нью-Йорке должен стоять памятник не томной даме с факелом, называемой американцами «Свободой», а основоположнику научного коммунизма Карлу Марксу. Именно Маркс был гениальным «аудитором капитализма». В своих работах он безошибочно точно определил болевые точки капиталистической системы и указал факторы, которые в будущем должны были привести капитализм к краху.
В отличие от коммунистов, несших «Капитал» Маркса над своими рядами как хоругвь, прагматичные «буржуи» на деле использовали открытия классика для модернизации капиталистического общества и преодоления системного кризиса, глубоко поразившего его на рубеже XIX–XX веков.
При этом наиболее актуальными для буржуазии оказались два из открытых Марксом противоречия капитализма: во-первых, противоречие между трудом и капиталом (где есть равенство – там нет прибыли), а во-вторых, между буржуазными государствами как высшими субъектами глобальной рыночной конкуренции.
Именно через обострение этих конфликтов К. Маркс и В. Ленин видели возможность перехода к коммунизму: буржуазные государства с развитием военных средств поражения развязывают между собой глобальную войну за ресурсы, а народные массы, объединенные своим угнетенным положением и доведенные войной до крайней нужды, поднимают мировую революцию.
До Первой мировой войны капиталисты полагали, что Маркс – полоумный мечтатель, которых вообще-то в истории было очень много и до него. В результате такого легкомыслия в 1920-е и 1930-е годы Европа одной ногой реально шагнула в коммунизм, причем вытащить ее оттуда, израненную и обожженную в межклассовых боях, удалось лишь с колоссальным трудом.
В сороковые годы ХХ века наиболее жадные и примитивные из всех империалистов – германские нацисты вновь попытались завоевать мир старым испытанным способом, наиболее радикально разрешающим международные противоречия, т. е. войной. Однако до американцев уже тогда стало доходить, что любой раздор между капиталистами на руку прежде всего большевикам. Именно поэтому Соединенные Штаты Америки так горячо и истово поддерживали Советский Союз во время Второй мировой войны – бесноватый германский фюрер, разрушая основы бытия европейцев и дискредитируя буржуазный строй, в этот период в тысячу раз больше играл на руку коммунизму, чем Сталин.
И в самом деле – после войны Европу снова накрыла коммунистическая волна, однако на сей раз это было сугубо временным явлением, своего рода нервной реакцией обнищавшего и измученного континента. Теперь Соединенные Штаты Америки были готовы надолго, если не навсегда, ликвидировать оба открытых Марксом противоречия.
Решение американцев было простым и эффективным и заключалось в установлении всемирной политической и экономической гегемонии США. В результате утверждения такой системы противоречие между буржуазными государствами ликвидировалось благодаря наличию единственного политического центра в мире. Никаких войн среди ведущих стран возникнуть теперь не могло и, следовательно, «вооружать пролетариат», доводя его войной до истощения и озлобления, не было никакой необходимости.
Помимо этого кардинально изменялся и принцип эксплуатации, который отныне выходил из рамок социума на глобальный уровень. Теперь «эксплуататорами» (с известным допущением, естественно) должно было стать все население США и Западной Европы, а кормить этот «золотой миллиард» надлежало новым колониям. Благодаря такой метаморфозе вчерашний пролетариат Европы и Штатов превращался в самого лютого и последовательного защитника капиталистической системы.
Правда, разрешение противоречий капитализма в этом ключе неизбежно порождало новые противоречия. Так, например, «Капитал» Карла Маркса гласил:
...Собственник рабочей силы смертен. Следовательно, чтобы он непрерывно появлялся на рынке, как того требует непрерывное превращение денег в капитал, продавец рабочей силы должен увековечить себя, как увековечивает себя всякий индивидуум, т. е. путем размножения. Рабочие силы, исчезающие с рынка вследствие изнашивания и смерти, должны постоянно замещаться по меньшей мере таким же количеством рабочих сил.
Между тем европейцы и американцы, эти патриции постиндустриальной эпохи, все меньше склонны были «увековечивать себя путем размножения», ибо это стало мешать их главной, вновь приобретенной функции – потреблению. Таким образом, капитал должен был позаботиться о том, чтобы завозить в Европу и США рабочую силу из-за рубежа, а это угрожало системе безбедного существования «золотого миллиарда» культурным коллапсом. Впрочем, мы забежали вперед.
Важно, что в ХХ веке в условиях формирующейся глобалистской модели мира основной вопрос, стоявший на повестке дня, заключался в том, какие страны и народы попадут в число эксплуататоров, а какие – в число эксплуатируемых.
Уже после Первой мировой войны казалось, что история в отношении России ответила на этот вопрос, отведя ей роль политически зависимого сырьевого региона. Именно так – региона, ибо, как утверждала в 1936 году немецкая газета Deutsche diplomatisch-politische Korrespondenz , Советский Союз «представлял собой не государство, а не что иное, как точно определяемое географическое понятие».
Приход к власти большевиков сам по себе мало что изменил – без реальной экономической базы никакой независимости их лозунги принести России, естественно, не могли.
Неудивительно, что при отсутствии эффективных решений по возрождению экономики последовал период бездумной раздачи концессий иностранному капиталу на эксплуатацию сырьевых богатств СССР. В середине двадцатых годов по инициативе председателя Главного концессионного комитета СССР Л.Д. Троцкого были заключены крупные концессионные договоры на разработку лесных угодий и экспорт лесоматериалов с голландскими и норвежскими промышленниками, на разработку Чиатурских месторождений марганца с Соединенными Штатами Америки, на развитие авиационной промышленности в Советском Союзе с Германией. Кроме того, Великобритания получила право свободного лова рыбы в советских территориальных водах, а Япония – добычи нефти на Сахалине.
Масштабы этого процесса иллюстрирует история с уступкой англо-американской компании «Лена голдфилдс» концессии на добычу золота и других минерально-сырьевых богатств Урала и Сибири. Территория этой концессии, простиравшаяся от Якутии до Урала, практически равнялась площади всей Европы.
Россию, несомненно, ожидало бы невеселое колониальное будущее, когда бы не сила ее народа и не исключительная жизнеспособность русской государственности, которые сконцентрировали свои лучшие качества в одном человеке – в Сталине, наделив его чертами и волей, соответствовавшими тем крайне тяжелым, погибельным для страны временам. Это утверждение – отнюдь не есть проявление рабского сознания и вовсе не представляет собой «отрицание диалектики». По всей видимости, в истории России роль личности действительно имеет совершенно особое, уникальное значение. Нельзя исключать, что подтверждение этого тезиса мы наблюдаем и в наши дни.
