Н Демурова - Алиса в Стране чудес и в Зазеркалье
Такова "Алиса" Кэрролла: спустя столетие после своего рождения, она живет - "живее некуда", как сказал о ней один из англосаксонских гонцов, обнаруживая все новые и новые значения.
* * *
Несмотря на то, что о Кэрролле написаны многие тома, приходится призвать, что биография его на деле изучена очень мало. Исследователи вынуждены ограничиваться скудными сведениями, восходящими к весьма немногочисленным источникам. Это, в первую очередь, воспоминания его племянника С. Д. Коллингвуда, опубликованные через год после смерти писателя, которые были составлены в строгом соответствии с викторианскими канонами семейных мемуаров, а также записи людей, знавших Кэрролла детьми или встречавшихся с ним в Оксфорде {S. D. Collingwood. The Life and Letters of Lewis Carroll. L., 1899; E. M. Arnold. Reminiscences of Lewis Carroll. "Atlantic Monthly", CXLIII, June, 1929; Isa Bowman. The Story of Lewis Caroll. L., 1899; Alice's Recollections of Carrollian Days. As Told to her Son, Caryl Hargraves. - "The Cornhill Magazine". July 1932; etc.}. И те, и другие представляют Кэрролла весьма односторонне. Не менее односторонни появившиеся позже психоаналитические штудии, содержащие подчас интересные биографические материалы {Наиболее основательны в биографическом плане работы Ф. Б. Леннон; F. В. Lennon. Victoria Through the Looking-Glass. NY, 1945; idem. Lewis Carroll. L., 1945; idem. The Life of Lewis Carroll. NY, 1962. См. также биографический и психоаналитический разделы в AA.}.
Несмотря на многочисленные публикации, связанные с празднованием столетнего юбилея, и более поздние издания, в биографии Кэрролла все еще встречаются многочисленные белые пятна. Очень мало известно о жизни Кэрролла в Оксфорде и его роли в научных и общественных баталиях тех лет, об отношениях со знаменитыми современниками, многие из которых жили в Оксфорде или были связаны с ним, о взглядах Кэрролла на литературу, науку и пр. Архивы Кэрролла еще только начинают изучаться: опубликованы - со значительными пропусками - дневники Кэрролла и выдержки из его переписки; готовится первое собрание писем {L. Carroll. The Diaries. Ed. and suppl. by R. L. Green, vv. 1-2. L., 1953. Некоторые письма Кэрролла см. в биографии Коллингвуда, а также в приложении к кн.: The Lewis Carroll Centenary in London, 1932; также в кн.: The Works of Lewis Carroll. Ed. and intr. by R. L. Green. Feltham, 1965, pp. 699-730. О подготовке собрания писем см. в журнале: "Jabberwocky". The Touraal of the Lewis Carroll Society, Summer, 1975, v. 4, N 3, p. 59 (The Letters of Lewis Carroll, ed. by M. Cohen and R. L. Green). Там же интересное изложение переписки Кэрролла с Робертом Сесилем, маркизом Солсбери, лордом-казначеем Оксфордского университета (pp. 59-65).}.
Чарлз Лютвидж Доджсон (таково было настоящее имя Льюиса Кэрролла, неизменно настаивавшего на том, что "ж" в его фамилии должно писаться, хоть оно и не произносится) родился в небольшой деревушке Дэрсбери в графстве Чешир 27 января 1832 г. Он был старшим сыном скромного приходского священника Чарлза Доджсона и Фрэнсис Джейн Лютвидж. При крещении, как нередко бывало в те дни, ему дали два имени: первое, Чарлз - в честь отца, второе, Лютвидж - в честь матери {Впоследствии из этих двух имен путем двойной переверзии и возник его псевдоним: Кэрролл "перевел" их на латынь, получив "Каролус Людовикус", поменял местами и снова "перевел" на английский.}. Он рос в большой семье: у него было семеро сестер и три брата. Дети получили домашнее воспитание; обучал их закону божьему, языкам и основам естественных наук, "биографии" и "хронологии" отец. Чарлз Доджсон был человеком незаурядным: глубокая религиозность и университетская образованность сочетались в нем с той склонностью к эксцентрическому, которая нередко отличала в Англии духовных лиц.
Приведем в качестве примера письмо, которое он, отправившись по делам в Лидс, написал восьмилетнему Чарлзу, просившему его привезти напильник, отвертку и кольцо для ключей: "Я не забыл о твоем поручении. Как только я приеду в Лидс, я тотчас выйду на середину главной улицы и закричу: "Жестянщики! Жестян-щи-ки!" Шестьсот человек ринутся из своих лавок на улицу - побегут во все стороны - зазвонят в колокола - созовут полицию - поднимут весь город на ноги. Я потребую себе напильник, отвертку и кольцо для ключей, и, если мне их не доставят немедленно, через сорок секунд, я не оставлю во всем славном городе Лидсе ни одной живой души, кроме разве котенка, и то только потому, что у меня просто не будет времени его уничтожить!"
Отец не только не подавлял в детях стремление к всевозможным играм и веселым затеям, но и всячески им содействовал. Изобретателем всех игр неизменно был Чарлз. Он придумал игру в "железную дорогу", в которую самозабвенно играло в саду все семейство. Игра была снабжена подробно разработанными "Правилами езды по железной дороге", составленными Чарлзом.
С помощью деревенского плотника Чарлз смастерил театр марионеток; он писал для него пьесы, которые сам и разыгрывал. Нередко, переодевшись факиром, он показывал взволнованной аудитории удивительные фокусы. Для своих младших братьев и сестер он "издавал" целую серию рукописных журналов, в которых все - "романы", забавные заметки из "естественной истории", стихи и "хроники" - сочинял сам. Он не только переписывал сам от первой до последней страницы своим мелким и четким почерком, но и иллюстрировал их собственными рисунками (он был неплохим рисовальщиком, хоть анатомия человеческого тела не давалась ему и в поздние годы), оформлял и переплетал.
Нам известны восемь таких домашних журналов, которые издавал Чарлз: "Полезная и назидательная поэзия", "Ректорский журнал", "Комета", "Розовый бутон", "Звезда", "Светлячок", "Ректорский зонт" и "Миш-мэш" (слово, по собственному признанию редактора, заимствованное в несколько искаженном виде из немецкого языка и означающее "всякая всячина"). Первый из них увидел свет в 1845 г., последний выходил на протяжении 1855-1869 гг., когда, будучи студентом, а потом юным оксфордским преподавателем, Чарлз приезжал на каникулы домой. Два последних журнала были в 1932 г. целиком опубликованы; два первых хранятся в семье; четыре средних потеряны. Уже в этих ранних опусах явно ощущается склонность юного автора к пародии и бурлеску. Юмористическому переосмыслению и переиначиванию подвергаются известные строки классиков - Шекспира, Мильтона, Грея, Маколея, Колриджа, Скотта, Китса, Диккенса, Теннисона и др. В этих "первых полусерьезных попытках приближения к литературе и искусству" {Lewis Carroll. The Rectory Umbrella and Misch-Masch. With a Foreword by Florence Milner. L., 1932, p. VI. В нашем распоряжении была перепечатка 1971 г.} юный автор обнаруживает широкую начитанность и несомненную одаренность.
Вольной домашней жизни скоро пришел конец. Когда Чарлзу исполнилось двенадцать лет, его отдали в школу - сначала в ричмондскую, а потом в знаменитый Рэгби. Воспетый в многочисленных произведениях {Наиболее известными произведениями этого рода в 50-е годы были "Школьные годы Тома Брауна" Томаса Хьюза (Т. Hughes. Tom Brown's Schooldays, 1857) и "Эрик, или Мало-помалу" Ф. У. Фаррара (F. W. Farrar. Eric, or Little by Little, 1858). Хьюз (1823-1896), так же как и Кэрролл, окончил Рэгби; подобно Чарлзу Кингсли, он был "христианским социалистом"; писательство, по его собственным словам, давало ему "возможность проповедовать". Он был сторонником так называемого "мускулистого христианства". Фаррар (1831-1903), известный педагог и проповедник, окончивший свою карьеру настоятелем Кентерберийского собора, в отличие от Хьюза, сосредоточил свое внимание не столько на коллективном духе "публичной школы", сколько на религиозном прозрении и спасении отдельных ее членов. Обе книги, положившие основу "школьной повести для мальчиков", были чрезвычайно популярны; Кэрролл, конечно, знал их.} "славный" дух "публичной школы" (так назывались и до сих пор называются в Англии закрытые мужские школы привилегированного типа) с его регламентированностью, христианством, культом спорта и силы, институтом "рабства" и подчинения младших школьников старшим вызывал в Чарлзе самую решительную неприязнь. "Не могу сказать, чтобы школьные годы оставили во мне приятные воспоминания, - писал он много лет спустя. - Ни за какие блага не согласился бы я снова пережить эти три (sic!) года".
Ученье давалось Чарлзу легко. Особый интерес он проявлял к математике и классическим языкам. В латинском стихосложении, занимавшем немаловажное место в школьной программе, он нередко выказывал пренебрежение к общепринятым правилам; правда, все его отклонения были всегда строго логически оправданы, что признавали даже его наставники. Вот что писал, по словам Коллингвуда, его воспитатель мистер Тейт в своем отзыве о четырнадцатилетнем Чарлзе: "При чтении вслух и в метрической композиции он часто сводит к нулю все представления Овидия или Вергилия о стихе. Более того, он с удивительным хитроумием подменяет обычные, описанные в грамматиках, окончания существительных и глаголов более точными аналогиями или более удобными формами собственного изобретения". Уже в эти годы в нем пробудился тот интерес к слову и к логическим, "выравнивающим" тенденциям в языке, которым будут позже отмечены сочинения Льюиса Кэрролла.
Дальнейшая жизнь Чарлза Лютвиджа Доджсона связана с Оксфордом. Он окончил колледж Христовой церкви (Крайст Черч Колледж), один из старейших в Оксфорде, с отличием по двум факультетам, математике и классическим языкам случай, редкий даже для тех далеких лет. В 1855 г. ему был предложен профессорский пост в его колледже, традиционным условием которого в те годы было принятие духовного сана и обет безбрачия. Если бы он решил жениться, ему пришлось бы оставить колледж. Последнее условие не волновало молодого математика, ибо он никогда не испытывал тяги к матримонии; однако какое-то время он откладывал принятие сана, ибо опасался, что ему из-за этого придется отказаться от страстно любимых им занятий - фотографии и посещения театра, - которые могли счесть слишком легкомысленными для духовного лица. В 1861 г. он принял сан диакона, что было лишь первым, промежуточным шагом. Однако изменения университетского статута избавили его от необходимости дальнейших шагов в этом направлении.
