Сергей Лесков - Умные парни (сборник)

За годы ссылки наши сотрудники ездили в Горький к Сахарову семнадцать раз, я был там дважды. Кстати, все годы, пока Сахаров пребывал в ссылке, мы в целости сохраняли за ним кабинет, который раньше принадлежал Тамму. Когда Горбачев разрешил Сахарову вернуться в Москву, первым местом, куда в тот же день приехал Андрей Дмитриевич, был ФИАН. На первых выборах народных депутатов в Верховный Совет СССР из ФИАНа попали сразу двое – я и Сахаров.

Вопрос: Много лет назад вы вместе с Капицей, Харитоном, Зельдовичем и Канторовичем независимо друг от друга, но всего впятером на всю Академию отказались подписать письмо, осуждающее Сахарова за его политическую деятельность. Почему вы не подписали письмо?

Ответ: Потому что это было гнусное письмо. Я пошел на некоторый риск, но расстрелять меня в те годы уже не могли. В результате мне не дали какой-то полагавшийся орден. Но разве я не могу ради своих убеждений пожертвовать орденом?

Вопрос: Насколько верны обиды, что наша страна из-за козней противников недосчиталась многих Нобелевских премий?

Ответ: Я подробно изучал эту проблему и должен сказать, что заведомо мы потеряли лишь одну Нобелевскую премию, которую должен был получить Евгений Завойский за открытие электронного парамагнитного резонанса, но в 1940-е годы Сталин категорически запретил общение с Нобелевским комитетом. Несомненно, заслуживали премии также Ландсберг и Мандельштам, но они припозднились с публикацией – не исключено, из-за того, что у Мандельштама был арестован дядя. И еще безобразие, что Нобелевскую премию вместе со мной и Абрикосовым не получил Лев Горьков, хотя в СССР Ленинскую премию мы получили вместе. Я тоже мог не получить Нобелевскую премию, мне уже было 87, а отмеченной работе было уже лет сорок. В Стокгольме на банкете я сформулировал теорему: «Каждый физик может получить Нобелевскую премию, если проживет достаточно долго».

Вопрос: Почему ФИАН собрал рекордный для России нобелевский урожай?

Ответ: Ученые хорошие в ФИАНе – это ответ на поверхности. Но премия – во многом результат случая. Я делю Нобелевские премии на три категории: работы, за которые нужно дать премию, можно дать и нельзя давать, но иногда дают. В первую категорию попадает премия за эффект Вавилова-Черенкова, ко второй категории, так я полагаю, относится моя работа.

Вопрос: Вы – ученый с мировым именем. Не появлялось соблазна уехать на Запад, как это сделал, например, Алексей Абрикосов или ученый другого поколения Андрей Линде, который работал в вашем отделе, а теперь стал одним из самых ярких профессоров в Стэнфорде?

Ответ: Я не избалован советской властью, но уехать никогда не хотел. Хотя меня тридцать лет за границу не выпускали. И никто из близких мне людей на Запад не уехал. Надо признать, что теоретику многого не надо, а экспериментатору без нового оборудования работать невозможно. Но уверен, что гораздо легче быть посредственным экспериментатором, чем посредственным теоретиком.

Вопрос: Начался глобальный кризис. Как вы оцениваете перспективы российской науки, которая только-только стала дышать свободнее?

Ответ: До кризиса верхи осознали важность науки для государства. В 2006 годуя написал письмо Путину с просьбой создать лабораторию сверхпроводимости. Положительный ответ был получен быстро, но три года длилась бюрократическая волокита. Если ученый в России предложит гениальную вещь, то наши чиновники загонят эту идею в гроб. Вот четыре условия, которые необходимы для нормальной научной работы: зарплата, деньги на оборудование, жилье, быстрота в решениях. Если удастся выйти из кризиса, то, я уверен, начнем догонять западную науку. Мозги в России хорошие, научные школы имеют богатые традиции. Кстати, критикуя чиновников, должен заметить, что о министре Фурсенко я высокого мнения, это разумный человек.

Вопрос: С середины 1950-х годов в ФИАНе вы вели знаменитый на весь мир семинар по теоретической физике. Но несколько лет назад вы приняли решение закрыть его, хотя многие вас отговаривали. Сейчас в российской науке ничего подобного уже нет.

Ответ: Одна из знаменитых «старух» Малого театра задумала писать мемуары и обратилась к Вере Пашенной: «Я кое-что подзабыла, не поможете мне?» Пашенная ответила, что с удовольствием поможет. И мемуаристка вопрошает: «Так вот, Верочка, вы не помните, жила я с Сумбатовым-Южиным или не жила?» Я не хотел дожидаться того момента, когда не смогу приходить на свой семинар на своих ногах. Но все равно мне жалко, что семинар умер и не нашел продолжения.

Вопрос: После закрытия семинара мир и Россию охватила новая научная лихорадка – нанотехнологии. А еще был открыт Большой адронный коллайдер. Ваше мнение?

Ответ: Я не против нанотехнологий, они сулят гигантский прорыв, но мы уже в начале пути отстали от конкурентов. Однако, еще ничего не достигнув, в Академии наук выделили новые места для академиков по нанотехнологиям. Мне это не нравится. Надеюсь, Роснано, которую возглавил Чубайс, сумеет правильно повернуть дело. Чубайс был у меня дома, он отличный организатор, хотя в политике мы расходимся.

Что касается Большого коллайдера, он обещает самые невероятные открытия, которые могут перевернуть наши представления о мире. Российские ученые принимают активное участие в строительстве и в экспериментах на коллайдере. И надо сказать, наши ученые на первых ролях. Конечно, исследования на коллайдере никак не связаны с экономическим кризисом, который слишком мелок для науки. Наука – вот настоящая жизнь! Я в жизни не видел ни одной акции, но ничего от этого не потерял и плевать на них хотел!

Вопрос: Виталий Лазаревич, вы, наверное, не заметили, что уже давно наши астрологические прогнозы носят совершенно пародийный характер. Но продолжаете ли вы заниматься наукой? Кажется, без нее вам должно быть не просто скучно, а невыносимо одиноко.

Ответ: Природу не обманешь, в мои годы заниматься новыми исследованиями трудно. Но еще недавно, до того как заболел, чувствовал себя неплохо. Слежу за научными достижениями, получаю мировую периодику, редактирую журнал «Успехи физических наук». Нередко обсуждаю с коллегами их работы, пытаюсь дать совет.

Совершенно четко уверен, что будущее человечества и России будет определяться наукой. За 400 лет со времен Галилея, первого в современном понимании ученого, в мире произошли невероятные изменения. В молодости, помню, тетя принесла детекторный радиоприемник – он казался чудом техники. Как работает современный сотовый телефон, во времена Эйнштейна никто бы не понял. Наука формирует мир в большей степени, чем любая другая область. Политикам необходимо это понять и поддерживать науку щедро и разумно.

На девяносто четвертом году жизни умер выдающийся ученый Виталий Гинзбург. Лауреат Нобелевской премии и старейший, с 1953 года, член Российской академии наук. Вклад Гинзбурга в науку неоценим – от фундаментальных открытий в области сверхпроводимости и сверхтекучести до практических предложений, в результате которых была создана водородная бомба. Среди учеников Гинзбурга многие стали академиками. Но не менее важно то, что Виталий Лазаревич Гинзбург был, наверное, последним ученым, который, не занимая никаких постов, имел столь высокий нравственный авторитет, что к его мнению по общественно важным вопросам прислушивались люди всех сословий и состояний. Он не был конформистом – он говорил то, что считал нужным. Его суждения часто шли наперекор официальной позиции, но его это не останавливало. При всей ясности такого жизненного алгоритма, в природе человеческой он является великой редкостью. И это было главным открытием Гинзбурга.

В последние годы Виталий Лазаревич практически не выходил из дому. Болели ноги, и он не хотел оставаться в памяти немощным стариком. Но он не стал затворником – принимал коллег, редактировал научные издания, по телефону давал интервью тем СМИ, которым доверял. Это было невероятное зрелище – угасавшие физические силы и мощный разум, набиравший силу, несмотря на мафусаиловы годы.

Мне приходилось бывать дома у Гинзбурга. Виталий Лазаревич был, несомненно, яркий, красивый мужчина. Столь же неотразимой внешностью мог обладать библейский царь Давид. Но при этом всю жизнь Виталий Лазаревич трогательно относился к Нине Ивановне, с которой отметил все мыслимые свадьбы, начиная с серебряной и далее по таблице Менделеева. Нина Ивановна, дочь врага народа, была осуждена, сослана в Горький, и молодой ученый, ставя под угрозу карьеру, ездил из академической Москвы в этот город, даже обзавелся там кафедрой. Гинзбурга отодвинули от атомного проекта, хотя вместе с Андреем Сахаровым он предложил фундаментальную концепцию, которая легла в основу водородной бомбы. Уверен, Нина Ивановна понимала, что ее любит гений. Ее женская забота была беспредельной, а кулинарные таланты, это не заметить невозможно, были способны превратить обед в настоящий пир. За столом царил хозяин дома, остроумию которого позавидовали бы все Задорновы мира.