Михаил Задорнов - Поцелуй ведьмы. Часть 2
Все были с жёнами, бывшими учительницами русского языка, ботаники, географии, на которых развесили ювелирку, как игрушки на новогодних ёлках. Чувствовали себя эти милые женщины в таком соусе-дрессинге не очень уютно — богатство недавно свалилось бедой на их головы. Ещё не привыкли. Гораздо свободней и привычней они бы могли ощущать себя, будучи преподавательницами институтов и средних школ. Короче, приличные женщины с неудавшейся судьбой! Могли быть полезными детям учителками, а стали «бесполезными ёлками».
Естественно, что жёны молчали, отчего казались весьма разумными. При том количестве драгоценностей, которое было на них навешано, говорить уже не имело никакого смысла. Глядя на эти вложения, сделанные мужчинами в «ювелирку» жён, я понимал, что обращение каждого из них к своей половине
«Дорогая моя» вполне оправданно. Ещё точнее было бы «Моя драгоценная!».
Мужики говорили только о деньгах. Либоры, доу-джонсы, кредитные ставки, голубые фишки… Жёны их сидели молча, поскольку были слишком интеллигентны и образованны, чтобы поддержать такую «высокоинтеллектуальную» беседу.
Я заметил, что последнее время мужики в мужских компаниях перестали говорить о бабах. Только о бабках!
Однажды я не выдержал в подобной компании и сыронизировал:
— Ну что ж вы всё о бабках, давайте поговорим, как в старые добрые времена, о бабах?
Идея кому-то показалась настолько неожиданной, что он тут же её поддержал:
— Какие ж бабы нынче дорогие стали! Столько на них бабок уходит.
В том ресторане на берегу реки я тоже не мог поддержать деловой разговор вкусно объедающихся начинающих олигархов, поэтому любовался закатом.
Огненными лучами солнце высвечивало деревья на противоположном берегу так ярко, что казалось, будто это не деревья, а горящие факелы. Небо было редкого цвета — сквозь его голубизну слегка пробивался нежный-нежный зелёный оттенок. Это редчайшее явление можно увидеть только в безветренную и совершенно безоблачную погоду. Моряки называют его «зелёный луч». Я видел подобное второй раз в жизни. Первый раз, когда с агитбригадой мы путешествовали на сухогрузах и грузовозах по морям Ледовитого океана. Я не выдержал:
— Да хватит вам о бабках! Посмотрите, какой закат, вы ж такого никогда в жизни не видели.
Все поглядели на противоположный берег, на то, что они никогда не видели. Но сравниться по рейтингу с Доу-Джонсом «зелёный луч» не мог — восхитились вяло:
— Да, необычный закат, но индекс Доу-Джонса уже падает третью неделю.
— А либор просто взбесился!
Все дружно запереживали из-за либора и вернулись в свой финансовый антимир, где наслаждение природой считается нецелесообразным, поскольку бесприбыльно.
Надо же… Большинство из сидящих за столом считали себя людьми верующими. Многие обзавелись собственными епископами, которые приезжают к ним на виллы отпускать грехи на дому всем членам семьи оптом. Нечто вроде доставки пиццы на дом. Почти все по утрам тщательно молятся. Один из присутствующих, когда говорил тосты, каждый раз цитировал Библию. Не раз ездил в Троице-Сергиеву лавру, прикоснуться к мощам святых старцев. Однажды мне пришлось ехать с ним в его джипе. Он сам был за рулём. При виде каждой церкви так яростно крестился, забывая про руль, что придерживал в эти моменты его коленками. Со страху даже я начинал креститься. Однажды он похвастал мне своим путешествием в Грецию на Афон, где ему удалось перед какой-то очень важной сделкой прикоснуться к мощам — кусочкам коленки то ли святого Ипполита, то ли святого Антония, не помню. Убеждал, что благодаря этому поцелую и поклонению его сделка потом прошла удачно — коленка реально помогла!
А ещё один из верных служителей Доу-Джонсу и Либору недавно стал буддистом. Каждый год ездил отмечаться в Индию, несколько раз путешествовал по Тибету, правда, не пешком, а на вертолёте, который перебрасывал его с одного святого места в другое, в одном из которых тибетский мудрец-старец по секрету поведал ему, что в прошлой жизни тот был Александром Македонским. С тех пор, живя на Рублёвке, старался не пропускать возможности встретиться ни с одним заезжим ламой, которые слетались к нему в поместье, как бабочки на поляну из одуванчиков.
В камышах, на берегу реки, прямо под рестораном оживали к вечеру цикады, в перелеске смолкали птицы, догорали верхушки деревьев за рекой, солнце остывало, река набухала свинцовой тяжестью… В такие мгновения особенно слышны все звуки. Тело, как и воздух, кажется невесомым. И даже ворона-бомж, которая паслась в контейнере с мусором, казалась симпатичнейшим произведением Создателя.
В который раз я отмечал про себя, что большинство богатых людей редко чувствуют красоту природы. Природа им как козлу бейсболка… им до неё, как дождевым червям до нейрохирургии. Если кто-то из бизнесменов и восхищается лесом, то лишь в том случае, если владеет компанией по продаже леса. Но природа — это проявление Бога на земле.
Получается, что богатые не чувствуют Бога!
Меня словно током ударило, будто молния в темечко саданула. «Бог» и «богатый» — два слова от одного корня.
У меня аж мурашки по телу побежали… Кто-то мне это уже говорил!
И я вспомнил! Вспомнил всё. И Куприяна Кондратьевича, и наши беседы с ним за медовухой, и ту самую таёжную бестию (раньше бестия писалась с прописной) с её загадками и пророчеством о том, что я стану знаменитым до самой Чукотки. Мурашки не просто бегали по моей спине, они её топтали! Надо же, всё сбылось!
Как же я, помня о тех днях, проведённых у Куприяна Кондратьевича, мог забыть, какие тайны поведал мне дед-всевед о наших родных словах? Неужто, Светлана и впрямь была ведьмой? Вспомнил я и тайгу сказочную, и как увидел себя в смокинге, в манишке на экране телевизора, поздравляющим бывший советский народ с Новым годом. И это тоже сбылось!
Да, с тех пор, как я вернулся из давнего таёжного путешествия, я повидал много простых людей, тех самых «витаминов», которые знали гораздо больше, чем остепенённые и зажатые рамками дозволенного учёные. Благодаря советам таких людей, как Сысоев, я изменил и свою жизнь: перестал гнаться за больше, больше, больше… Не купил себе квартиру в Майами, не построил замков в Подмосковье… Никогда не носил драгоценности. Понял, что о себе должен заботиться сам, а для того чтобы этому научиться, надо понять философию Востока и наших мудрых природопочитающих предков. Я уже побывал во многих святых, хотя и бедных странах: в Индии, в Китае, в Перу, в Бразилии, в Мексике…
И везде убеждался, что самые счастливые люди не богатые. То есть не те, у кого много, а те, кому хватает. Вон эти сидящие за столом полу- и четверть олигархи даже не улыбаются. Их лица озабочены, врачи находят за их деньги в их организме такие болезни, которых нет в Медицинской энциклопедии. Дети их разбалованы, с детства играли яйцами Фаберже, и многие, несмотря на то что учились в дорогущих европейских университетах, в конце концов, стали наркоманами или присосались к закромам Родины, считая себя бизнесменами, а на самом деле превратились просто в банальных отгламуренных ворюг. Потому тоже улыбались редко, ни на минуту не забывая на уровне своего подсознания, что за ними когда-нибудь придут.
Вот она, разгадка! Богатый тот, кто чувствует Бога! Кто живёт по заповедям! Русское слово и есть заповедь. Это же мне поведал дед-всевед. Я даже вспомнил, как он добавил: «Наше слово дрожит и заряжает, будто ты батарейка, а родная речь… электростанция!»
Когда подали к столу дижестив и сигары, образовалась пауза, я не выдержал и вклинился в неё:
— А знаете ли вы, господа, что в русском языке «богатый» от слова «Бог», а не от слова «бабки»? У кого бабок много, тот не богатый, а коллекционер, — невольно повторил я ожившие в памяти слова Куприяна Кондратьевича.
На меня посмотрели с недоумением — мол, к чему это?
Кто-то высказал мнение, что с таким умозаключением я могу иметь успех на сцене, но только не в этой компании.
И только одна из жён, бывшая учительница русского языка, тут же встрепенулась — наконец-то могла поучаствовать в разговоре:
— Я преподавала русский язык, а мне никогда такое на ум не приходило. Хотя на поверхности. Но тогда откуда слово «богатырь»?
Я в юности довольно неплохо играл в карты. Даже умел передёргивать! Тут же вспомнил свои шулерские замашки и решил передёрнуть — ведь ответа на её вопрос не знал:
