Павел Кузьменко - Самые скандальные треугольники русской истории
Когда Николая Гавриловича Чернышевского в 1862 году арестовали, Панаева навещала его в тюрьме.
…Авдотью Панаеву не оставил своим вниманием и Федор Михайлович Достоевский, тогда еще не великий, а начинающий. Он писал брату в 1846 году: «Вчера я в первый раз был у Панаева и, кажется, влюбился в жену его. Она умна и хорошенькая, вдобавок любезна и пряма донельзя».
Не мог не заметить ее и всемирно знаменитый женолюб Александр Дюма-отец, когда путешествовал в 1858 году по России: «…приблизилась госпожа Панаева: я поцеловал ей руку, и она, следуя прекрасному русскому обычаю, поцеловала меня в голову. Госпожа Панаева — женщина тридцати или тридцати двух лет, с очень выразительной красотой; она — автор нескольких повестей и романов». А было ей тогда на самом деле уже 38 лет.
Фет посвятил ей свое стихотворение «На Днепре в половодье». А уж у Николая Некрасова, ее любовника, гражданского мужа, была масса поводов посвящать ей стихи. Она могла быть любезной со всеми, но любила только его. А он — ее…
Бьется сердце беспокойное,Отуманились глаза,Дуновенье страсти знойноеНалетело, как гроза.Вспоминаю очи ясныеДальней странницы моей,Повторяю стансы страстные,Что сложил когда-то ей.Я зову ее желанную:Улетим с тобою вновьВ ту страну обетованную,Где венчала нас любовь!
Правда, о Панаевой еще сохранились отзывы как о крупной мошеннице.
Быть у всех на устах, хозяйкой литературного салона, подругой и музой великого поэта и редактора великого журнала «Современник», а потом оказаться забытой — обидно. Но судьба часто так обходится с женщиной, которой отводится место при ком-то. Зато судьба, некоторое время помытарив, оказалась благосклонна к тому, при ком была Авдотья Панаева, — к Некрасову.
Необходимо сказать, что в 50–70-е годы XIX века Николай Алексеевич Некрасов, особенно в «левых», народно-демократических кругах, был самым популярным поэтом в России. «Печальник горя народного» был главным художественным рупором ходоков в народ, землевольцев, народовольцев и прочих революционеров периода царствования Александра II. Его стихи вошли в школьную программу по литературе еще при его жизни. Оставались там и после. Советская власть вообще подняла Некрасова на щит. Произошедшая переоценка ценностей в дальнейшем лишь слегка отодвинула фигуру Некрасова, но не сбросила его с пьедестала.
Простой, запоминающийся стих, народная речь, прекрасные поэтические образы, гражданственность — хороший поэт. Можно даже сказать, великий. По моему глубокому убеждению, совершенно объективным показателем, мерилом бессмертия писателя, поэта в особенности служат фразы, строчки, «крылатые слова», которые мы вспоминаем, цитируем, употребляем в быту, пародируем, иногда даже не вспоминая об источнике. У Некрасова таких строк предостаточно.
«Кому на Руси жить хорошо». Целое название поэмы. «Есть женщины в русских селеньях…» И знаменитое из той же поэмы: «Коня на скаку остановит / В горящую избу войдет!», «Ты и убогая, / Ты и обильная, / Ты и могучая, / Ты и бессильная, / Матушка-Русь!», «Бывали хуже времена, / Но не было подлей». «Вот приедет барин — барин нас рассудит», «Как дошла ты до жизни такой?», «Какой светильник разума угас!/ Какое сердце биться перестало!», «Поэтом можешь ты не быть, / Но гражданином быть обязан», «Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано». И есть еще множество.
И дело не в том, что многое из этого оседает в подкорке со времен заучивания наизусть поколениями школяров. Дело в том, что это настоящая поэзия.
У Владимира Маяковского есть «классификационное» стихотворение, в котором он определяет свое место в литературе в беседе с Пушкиным. «После смерти нам стоять почти что рядом: вам на Пе, а я на Эм». Между ними же он отводит место Некрасову. «А Некрасов Коля, сын покойного Алеши, — он и в карты, он и в стих, и так неплох на вид. Знаете его? вот он мужик хороший. Этот нам компания — пускай стоит». Здесь Маяковский несколько ошибся. «В стих» Некрасов хороший, а как мужик, как человек — скорее, нет.
…Видный публицист, историк, один из авторов крестьянской реформы 1861 года Константин Кавелин называл Некрасова «литературным кулаком, гостинодворцем и вором». Другой известный историк Тимофей Грановский изумлялся, что этот «мелкий торгаш оказался глубоко и горько чувствующим поэтом». Признанный лидер русских демократов Александр Иванович Герцен не пустил Некрасова на порог, когда тот приехал к нему в Лондон. И тот знал за что.
Впрочем, были и другие мнения. «Это был человек мягкий, добрый, независтливый, щедрый, гостеприимный и совершенно простой, не заботящийся о завтрашнем дне, когда сегодня надо помочь другому». Так сказал о Некрасове Достоевский.
Иван Иванович Панаев, как бы иронически о нем не писали современники, что бы не выискивали в его литературном наследии потомки, тоже имя в истории русской литературы XIX века. Много издавался при жизни. Барышни зачитывались его повестями «Барышня» и «Маменькин сынок», передовая интеллигенция посмеивалась над его «физиологическими» очерками в «Отечественных записках»: «Портретная галерея», «Петербургский фельетонист», «Литературная тля», «Литературный заяц». В его кругах тогда было принято посмеиваться над Фаддеем Булгариным, Николаем Гречем и Николаем Полевым. Не был забыт он при советской власти. Его избранные произведения издавались отдельными томами в 1962, 1986 и 1988 годах. Демократ все-таки. Но памятников Панаеву нигде не установлено, мемориальных досок нет. Да и диссертации писать по его творчеству как-то никому в голову из литературоведов не приходило. Мелок. Белинский как-то назвал Панаева «дагерротипным писателем». В 30-е годы XIX века вошло в жизнь изобретение француза Луи Дагерра — фотографические снимки на медных пластинах. Панаев обладал неплохой наблюдательностью, живым слогом. Мог хорошо что-нибудь описать, а вот с выводами и идеями как-то не получалось.
В годы диктатуры хамоватого пролетариата в советском обществе вопреки официальной идеологии сложилось несколько идеальное представление о дворянстве середины XIX века, описанном классиками русской литературы. Какими бы философиями оно ни мучилось, как бы ни страдало порой от бедности, а при встрече господа раскланивались, дамам ручки целовали, все владели французским, а чуть где задета честь — смело стрелялись. И вдруг в этом царстве благородства такой откровенный цинизм.
…Сначала в просторной квартире Ивана Панаева Некрасов тайком уединялся с его женой. Потом тайное стало явным. Причем для всего петербургского света. Панаев, в молодости и в супружестве отчаянный бабник, после 36 лет вдруг легко смирился с положением признанного рогоносца и начал скатываться к положению парии. Возможно, это было связано с заболеванием. И из всех диагностических версий наиболее вероятной тут окажется алкоголизм.
Вот так получилось в интеллигентной среде в век, когда понятие «честь» было вроде бы еще реальным. Не полный трагических страстей любовный треугольник, а практически треугольная семья. Вывод — никакое время нельзя идеализировать.
Предыстория
Иван Иванович Панаев был самым старшим из троицы. Он родился 15 (27) марта 1812 года в Петербурге в богатой дворянской семье. В семье владели поместьями, служили на высоких должностях и даже не были чужды литературе. Иван доводился внучатым племянником Гавриилу Романовичу Державину.
Образование юноша получил очень хорошее, закончил в 1830 году Благородный пансион при Петербургском университете. К совершеннолетию у Панаева появились все возможности стать богатым бездельником. Но это было не в его характере и не в традициях семьи. И он поступил на службу по правовому ведомству. Его отец был прокурором.
Стоит отметить, что, посещая департамент, перебирая судейские бумажки, молодой человек… не получал жалованья. Тогда можно было и так, если у тебя достаточно доходов с собственной земли. Можно с уверенностью сказать, что чиновником Панаев был совсем не рьяным, как из-за своего легкомысленного характера, так и по логике вещей. Чего ради стараться, когда и так материально обеспечен? И все-таки прослужил 13 лет из уважения к отцу. Дослужился до чина коллежского секретаря и вышел в отставку. И его жена имела право не очень гордо титуловаться коллежской секретаршей.
С определенного момента все больше времени Панаева занимала литература. Причем очевидно, что и здесь богатый баловень судьбы не имел особенных амбиций, не стремился к славе или заработку, раз начинал с откровенно подражательных вещей, впрочем, публикуемых. В напечатанном еще в ученические годы в «Северной пчеле» стихотворении «Кокетка» читался Пушкин, в исторической повести «Бельский», вышедшей в 1833 году, было очевидно подражание Вальтеру Скотту. В дальнейшем на Панаева долгое время оказывал влияние Александр Бестужев-Марлинский. Постепенно все же собственный стиль у Панаева вырабатывался, критическая направленность его повестей из светской жизни просматривалась. И он примкнул к формирующейся «натуральной школе», во главе которой оказался Виссарион Григорьевич Белинский. Знакомство с ним в 1839 году привело к тому, что Панаев сделался профессиональным литератором в конце концов. А мог остаться всего лишь профессиональным жуиром, повесой, бабником, что при его деньгах было совсем несложно.
