Живой Журнал. Публикации 2015 - Владимир Сергеевич Березин
Ахмет-хан соглашался с Бугровым внутри, но не хотел выпускать этого согласия наружу. Он был честным солдатом армии, которая воевала с кофеманами. Общество постановило считать кофеманов врагами, и надо было согнуть кофеманов под ярмо закона.
Это было справедливо — потому что общество, измученное переходным периодом и ещё не забывшее ужас Южной войны, нуждалось в порядке. Оно нуждалось в законе, каким бы абсурдным он кому ни казался.
Сам Ахмет-хан мог бы привести десяток аргументов, но главным был этот — невысказанный.
Красные глаза кофеманов, их инфаркты, воровство в поисках дозы — всё это было.
Но главным был общественный запрет. Нет — значит, нет.
— Бугров, я сегодня видел странное место. Ни запаха, ни звука. Нет кофе в доме. А по всем наводкам, это самое охраняемое место Васи-робусты.
— Бывает, — ответил Бугров, прихлебывая воду. — Может, запасная нора.
— Да нет, у меня чутьё на это. И подвал весь загажен. Клетки, правда, пустые — тут Ахмет-хан поднял глаза на Бугрова и удивился произошедшей перемене.
— Клетка, говоришь… А большая клетка?
— Метр на метр. Их там две было — обе пустые, загажено всё…
Бугров поднялся и включил экран в полстены.
— Вот кто жил в твоём подвале.
Мохнатые звери копошились на экране, дёргали полосатыми хвостами, совали нос в камеру.
— Это виверра, дружок. С этой виверрой Вася-робуста делает половину своего бизнеса — она жрёт кофейные плоды и ими гадит. Их желудочный сок выщелачивает белки из кофейных зёрен, а само зерно остаётся целым. Цепочки белков становятся короче… А впрочем, это спорно. Главное, что одно зернышко, пропущенное через виверру, стоит больше, чем мы с тобой заработаем за год. Я тебе скажу, если бы ты поймал виверру, то был бы завтра майором.
— Ты думаешь, мне хочется быть майором?
Бугров посмотрел на него серьёзно.
— Если бы я думал, что хочется, не стал бы тебя расстраивать. Наша с тобой служба — что рассветы встречать: вечная. А человечество несовершенно — всё в рот тянет. Да много ли съест наша виверра, а?
Ахмет-хан вздохнул — жизнь почти прожита. Он помнил, как работал под прикрытием и в низких сводчатых залах сам молол кофе для посетителей. Он помнил старых предсказателей, которые ходили между столами и предсказывали будущее по гуще. Гущи было много, и хотя глотать её не принято, но для вкуса настоящего кофе, густого и терпкого, плотного и похожего на сметану — она была необходима.
Тогда гуща текла из фарфоровой чашки, гадатель отшатывался, смотрел на Ахмет-хана безумными глазами — а в подпольную кофейню уже вбегали десантники Собеса, кладя посетителей на пол…
И вот жизнь ему показывала ещё раз, что все логические конструкции искусственны, а люди ищут только способа обмануться.
Он посмотрел ещё раз в глаза виверре, что кривлялась и прыгала на экране, и решил, что оставит её живого собрата в покое.
Хейфец смотрел на старика за соседним столиком, ожидая официантку. Известно было, что старик приходит в кофейню каждое утро. В этот раз он заказал коньяк — видимо, день рождения или кто-то умер. У таких людей одинаковы и праздники, и похороны.
Хейфец всегда точно опознавал таких — тоска в глазах, свойственная всем не-нативам Третьего Рима. Но у этого была прямая спина: видимо, бывший военный, пенсия невелика, но на утреннюю чашечку чёрного густого кофе хватает.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
10 ноября 2015
История про то, что два раза не вставать (2015-11-12)
— Бездарный старик! Неталантливый сумасшедший! Еще один великий слепой выискался — Паниковский! Гомер, Мильтон и Паниковский! Теплая компания!
Илья Ильф и Евгений Петров «Золотой телёнок»
Я наблюдаю очень интересный феномен. По кабельному телевидению я смотрю среди прочего биографический канал.
Ну, натурально, там двадцать четыре часа в сутки в ротации показывают истории чужих жизней.
И вот среди историй учёных и изобретателей, художников и кровожадных тиранов, мне рассказывают о жизни современников.
Чаще всего это актёры и певцы.
От этих фильмов у меня очень странное впечатление — они сделаны точно так же, и часто озвучены точно так же, как фильм о, к примеру, Иоганне Себастьяне Бахе, что показывают между ними.
Вот Имярек родился в маленьком посёлке близ автомобильного завода, (Описывается красота тамошних мест, будто в Айзенахе — ну, да, там нынче собирают «Опель», кстати), вот он ходит в музыкальную школу.
Вот совершает мужественный акт — решает бросить родные места и перебраться в Москву. (Веймар и Кётен, а затем Лейпциг).
Вот первый продюсер, вот новая Капелла, то есть, ансамбль Святого Фомы, вот тяжёлый и трудный чёс, вот столкновение с косными чиновниками, точь-в-точь как в Арнштадте в 1706-м, вот первый брак, а вот второй.
Всё это приводит меня в некоторое удивление.
С одной стороны, всякий человек заслуживает биографии, с другой стороны, этот сорокалетний певец или певица кажутся мне пародией.
Но понятно, что позиция — там-то высокое, а эти вот — говно, на которой я, кстати, нахожусь — очень уязвима.
Я знаю все контраргументы — и степень прижизненной известности Баха, и относительность искусства etc.
Но это отправная точка для рассуждения о том, чем для наблюдателя интересны чужие биографии.
В случае воинов и политиков видны события, принятие решения, поражение или победа на фоне истории. Говоря об учёных, можно популяризовать открытие — это, правда, редко бывает.
Но вот тут есть какое-то особое свойство биографий, нет, не таблоидное (это было бы слишком просто), а именно конструкция интереса.
В этой связи вспоминают роман Джона Уильямса «Стоунер», где описана жизнь заурядного преподавателя литературы в Америке. Карьера его не случилась, ничего в жизни не произошло, жена и дочь его не понимают, ничего больше не произойдёт. Но тут есть экзистенциальный опыт — чтобы было понятно, представьте себе роман о шестидесятнике, его размышлениях о жизни.
Представить себе это легко, я прочитал таких романов несколько десятков — и размышления в них были одинаковы, и судьбы были одинаковы, и даже обои на стенах одинаковые.
При некотором таланте размышления этого человека средних лет можно описать хорошо, но очень сложно сделать так, чтобы эти типовые чувства стали интересными.
Один роман о типическом может иметь успех но два романа о типическом, два одинаковых романа, читательское сознание уже не вмещает.
Но я хочу увести разговор от
