Живой Журнал. Публикации 2010 - Владимир Сергеевич Березин
Для достоверности он лёг на живот поверх ненужных бумаг, пятная их кровью. Бумагами и планшеткой те, кто поднимутся сейчас на холм, обязательно заинтересуются, и обязательно сдвинут его тело с места — всё равно, будь он жив или мёртв. А под ним и под ворохом бумаг, их ждёт неодолимая фугасная сила. Капитан стал ждать чужих шагов, а пока смотрел, как в сухой траве, на уровне его глаз бежит муравей.
Муравей был тут не при делах. Не при чём тут был муравей, и капитан пожелал ему скорее убраться отсюда.
Муравей задумался, помотал головой, и побежал быстрее прочь.
Извините, если кого обидел.
21 ноября 2010
История про ответы на вопросы
http://www.formspring.me/berezin
— Читаю Вас в "Новом мире", а будет ли полная версия и книгой?
— Будет Господня воля, так и книга будет, а не будет Господней воли — так и ничего вообще не будет. Нигде и никогда.
— Как вы относитесь к журналисту Кашину и вакнахалии вокруг него?
— Что такое "вакнахалия" не знаю, видимо, поэтому никак и не отношусь. Вот есть, правда "вакханалия", под коей часто понимают буйство нетрезвых людей, пьяные пляски и прочие празднования.
Не сказать, что я наблюдаю много пьяного веселья вокруг лежащего в больнице Кашина.
То, что какие-то люди его изувечили, мне глубоко неприятно, хоть он и не был моим близким другом.
Кашин представляется мне человеком искренним, часто ошибающимся, но при этом не теряющим своей искренности.
Когда он поправится (а я надеюсь, что это случится через несколько месяцев), то он столкнётся с иными проблемами — потому что "пока он спал" его социальный статус вырос неизмеримо.
Но, и этим я бы закончил, мне не интересен его социальный статус. Мне он интересен как человек.
В конце концов, незадолго до этого несчастья он обещал мне сказать, что он думает о моей книге.
Пусть вот скажет, а про статус мне не так интересно.
— А как вы относитесь к журналистике?
— Видите ли в чём дело — я думаю, что никакой "журналистики", как объединяющего объекты понятия нет. Мы наблюдаем миллионы людей с разной степенью периодичности сочиняющих тексты (от гороскопов до политических призывов, и от книжных рецензий до светской хроники). Мы наблюдаем так же многочисленных технических сотрудников — от редакторов вкупе с корректорами до операторов с камерой и телеведущих. Владельцы каналов и газет, разнообразные продюсеры, состоятельные кроты и — девушки за штатом, что пишут раз в месяц колонку о косметике. Завсегдатаи пресс-туров — все они называют себя журналистами.
Но всего этого слишком много, чтобы составить что-либо единое.
Поэтому никакой журналистики нет.
— Так нужен журналисту специальный охраняемый статус, или нет?
— Как я только что сказал, совершенно непонятно, кто такие "журналисты", чтобы им присваивать что-то. Вот я, к примеру, много лет работал в разных газетах редактором и обозревателем, имел опыт руководства изданиями, да только я не всегда отождествляю себя с понятием "журналист". Иногда — да, иногда — нет.
Потом есть другая сторона — у нас есть УК, ГК и закон о СМИ. Большая часть спорщиков ленится туда заглянуть, меж тем там журналистам делегировано множество статусов и проч., и проч. Например, есть жанр "папарацци" — представляете, как ловко может папарацци спекулировать на своей неприкосновенности и требовать вовсе не мешать его службе?
Но ладно — вместо того, чтобы просто вам сказать "хуй им, а не особый статус" я продолжаю вам излагать свой личный взгляд на журналистику как на особый отстойник общества, в которой наряду с офисными клерками и охранниками, попадают мальчики и девочки, которые больше ничего не умеют. То есть — просто ничего не умеют. Образцы связности и грамотности их высказываний давно украшают разнообразные юмористические сайты. Причём я это говорю без тени злобы — так просто устроены современные коммуникации.
— Вас спамеры не задрали?
— Нет. Они рядом, но я держусь.
— Как вы относитесь к тоске по "золотому веку" — дореволюционной России, например (хоть это был век серебряный) — тех, кто в нём не жил?
— Да нормально отношусь. Дело не в том, кто жил, а в том — как. есть хороший рассказ Паньшина по этому поводу:
СУДЬБА МИЛЬТОНА ГОМРАТА
Мильтон Гомрат был мусорщиком и проводил свои дни в мечтах о лучшей жизни. Опорожнив очередной бак в кузов грузовика, он погружался в сладкие грезы под аккомпанемент перемалывающей мусор машины. Он ненавидел грузовик, ненавидел свою убогую конуру и бесконечную вереницу однообразных серых дней. Грезились же ему иные возможные варианты жизни, и, поскольку на белом свете существовало многое, чем не обладал он, грезы его были прекрасны.
Любимой мечтой Мильтона стала та, которая заказана человеку, знающему своих родителей. Ведь Мильтона нашли в плетеной корзине на крыльце сиротского приюта, что и позволяло ему с раннего детства строить в воображении бесконечное множество своих величественных судеб и жизненных предназначений, вестником которых станут мать, дядя или кузен, явившиеся, чтобы забрать его в страну вечного лета, где ему и надлежало жить по праву рождения.
И вот однажды, когда он стоял у мусоросборочного грузовика, прямо перед ним внезапно появился худой нервный человечек, одетый в простой черный костюм.
— Мильтон Гомрат? — спросил человечек, и Мильтон кивнул в ответ.
— Я оперативный агент Центрального бюро вероятностей. Могу ли я переговорить с вами?
Мильтон опять кивнул. Пришелец, хотя и никак нс походил на воображаемого в мечтах кузена, ни тем более на мать, знал, однако, наизусть те самые слова, которые Мильтон твердил себе каждый день с тех пор, как себя помнил.
— Я явился, дабы исправить ошибку в ткани вероятностей, — заявил человек. — Во младенчестве вас нечаянно перебросили из вашего измерения в это, что значительно сказалось на Существующей Реальности. Заставить вас отправиться со мной я не могу, но, если вы только согласитесь, я немедленно верну вас на ваше Настоящее Место в жизни.
— А куда? — поинтересовался Мильтон. — В такой же мир, как этот? — Он махнул рукой в сторону грузовика и улицы.
— О, что вы, отнюдь нет! Я зову вас в волшебный мир драконов, замков, рыцарей и всего такого прочего. А чтобы вам легче было сориентироваться,
