Эксперт Эксперт - Эксперт № 23 (2014)
Стратегический баланс
Ключевой фактор, определяющий отношение России к событиям на Украине, — то влияние, которое эта страна оказывает на глобальный стратегический баланс. Причем речь идет не о каких-то отвлеченных рассуждениях о важности Украины как «моста» или «буфера», а о вполне конкретном значении этой страны для ракетно-ядерного баланса. Собственно, президент Владимир Путин не раз вполне определенно высказывался по этому поводу, однако большинство комментаторов воспринимало и воспринимает эти слова не слишком серьезно, усматривая в них лишь дань традиционной риторике. И совершенно напрасно.
Так, например, в ходе Санкт-Петербургского международного экономического форума Путин акцентировал на этом внимание несколько раз. Вот лишь две цитаты:
«Мы говорим: “Приближается инфраструктура военная к нашим границам”. — “Не беспокойтесь, это не против вас”. Значит, завтра Украина может оказаться в НАТО, а послезавтра уже могут быть размещены элементы ПРО США. С нами по этой теме тоже никто никогда не разговаривает. Опять говорят: “Это не против вас, это вас не касается”»;
«Некоторые события, которые происходили на Украине, прямо угрожают нашим интересам, и в первую очередь с точки зрения безопасности, имея в виду перспективу вступления Украины в Организацию Североатлантического договора. А за этим может последовать, и я уже тоже об этом говорил, не просто присоединение, а размещение боевых ударных комплексов на украинской территории, в том числе и в Крыму».
Размещение на территории Украины элементов ПРО принципиально изменило бы стратегический баланс. Дело не собственно в возможностях перехвата российских ракет — здесь пока в самом деле прямой угрозы нет. Опасность в том, что по своим характеристикам американские противоракеты могут быть ударными, причем способны нести в том числе и ядерные заряды. При этом американцы принципиально отказываются реально договариваться с Россией о параметрах своих ракетных комплексов (например, организаторы международной конференции по ПРО, которая состоится 17–20 июня в Майнце, отклонили заявку на участие в ней российских представителей). Они отказываются даже от «бумажных» юридических гарантий неиспользования таких ракет против России. А ядерные ракеты на Украине — это, согласитесь, принципиальное изменение баланса, это даже радикальнее, чем планировавшееся в 1960-х годах размещение ракет в Турции (что, как мы помним, спровоцировало советский ответ в виде размещения ракет на Кубе). Подлетное время до Москвы оказывается фактически равным времени принятия решения об ответном ударе (об ответно-встречном, когда наши ракеты взлетают раньше того момента, как долетят американские, говорить уже не приходится). Даже если такое решение успеют принять (или если сработает автоматика), даже если вся командная цепочка в условиях внезапного ядерного удара сработает как надо, это не устраняет всяческие риски. Возможные ядерные взрывы американских ракет над позиционными районами РВСН в момент подготовки старта либо сразу после него заставляют задаться вопросом: а будет ли вообще ответный удар? Ведь за ударом ракет передового базирования с территории Украины, скорее всего, последует удар МБР из США и с ПЛАРБ.
Развертывание на Украине американских ракет, способных нести ядерный заряд, справедливо описать как выдвинутую к нашим границам ПРО А-135 (системы противоракетной обороны, прикрывающей Москву), которая при этом будет обладать и ударными возможностями. Понятно, что допустить подобное ни в коем случае нельзя.
Владимир Путин к этой потенциальной угрозе относится очень серьезно, что доказывает ряд фактов. Например, в середине марта (как раз на фоне событий в Крыму) гендиректор концерна ПВО «Алмаз-Антей» Владислав Меньщиков был назначен начальником Главного управления специальных программ президента. Это, учитывая место данного управления в системе обеспечения безопасности страны, а также то, что в последнее время «Алмаз-Антей» двигался как раз в сторону разработки систем противоракетной и противокосмической обороны, лишний раз доказывает: вопросы стратегической обороны имеют для Путина большое значение. Показательно также внимание, которое уделяется развитию ракетно-ядерного арсенала России, в частности запуск программы создания тяжелой жидкостной ракеты — на замену «Воеводе» («Сатана» по западной классификации).
Эту тему можно продолжить, но мы обсуждаем ситуацию вокруг Украины, поэтому вернемся к ней. Именно стратегическое значение Украины (в частности, готовность украинской элиты играть в антироссийские американские игры) во многом определяет линию поведения России в нынешнем украинском кризисе, а именно ее осторожность, но непреклонность. Неоднократно звучавшие со стороны многих искренних российских патриотов упреки в том, что «Путин сдал Украину», — из-за того что масштаб и характер вмешательства России шел вразрез с ожидавшимся — в итоге оказывались поспешными. Характер противостояния, роль Украины, позиция Путина — все это делает остальные резоны вроде санкций практически бессмысленными, отступления не будет, потому что оно фактически было бы равнозначно полной капитуляции. Да, при этом осторожное участие в событиях на юге и востоке Украины может породить ощущение тревоги, однако такая манера объясняется двумя соображениями. Первое — совсем простое. Низкая интенсивность конфликта позволяет вывести его за рамки, в которых возможна антироссийская мобилизация Запада. А вот второе — состояние дел на Украине — требует более глубокого анализа.
Понять украинского националиста
Прямое и активное вмешательство России в ситуацию на Украине (тот же ввод войск) невозможно прежде всего потому, что настроения в стране далеко не однозначно пророссийские. Даже в Донбассе, до того как начались боевые действия, пророссийски и проукраински настроенных жителей было примерно поровну, что уж говорить о других регионах. Неудивительно, что так и не вспыхнули Харьков и Одесса, и дело тут не только в жестком подавлении протеста. Во-первых, за 23 года независимости на Украине худо-бедно сформировалось нечто вроде идентичности. Во-вторых, многих нейтрально и пророссийски настроенных граждан Украины оттолкнуло присоединение Россией Крыма. В-третьих, в стране сформировалось несколько жестко национально ориентированных социальных групп, которые политически наиболее активны и влиятельны.
Все это делает ввод войск бессмысленным и опасным. Те, кто рассчитывает на то, что российская армия придет и остановит насилие и гибель людей, и потому призывает к вторжению, наивны. Если «русские придут», но киевский режим продолжит сражаться, жертв не станет меньше (как бы не стало больше). Потому что бои будут продолжаться, и через пару месяцев ровно те же, кто сегодня говорит: «Где русские?», будут кричать: «Русские, убирайтесь». Невозможно освободить, скажем, только Одессу и Харьков и даже области. Потому что, например, в паре километров от «границы» может оказаться город, откуда Нацгвардия будет организовывать вылазки или вести артобстрел. И что тогда делать? Бомбить? Но там точно такие же мирные люди. Захватить и этот город? Но тогда надо брать всю Украину. Поэтому Россия может помогать только опосредованно (по крайней мере, пока) и только там, где люди готовы бороться.
Безуспешные попытки форсировать карательную операцию в Донбассе привели лишь к тому, что Петр Порошенко становится не просто слабым президентом (что было бы и в случае сворачивания войсковой операции), но слабым президентом, замазанным кровью
Фото: ИТАР-ТАСС
При этом важно понимать, что «переубедить проукраинских украинцев» — задача сегодня практически нереальная, «влезть» к ним в мозги и добиться, чтобы они, условно говоря, перестали считать Бандеру героем, не получится. Воззрения киевской интеллигенции и среднего класса выглядят порой форменным безумием. Ну как можно всерьез призывать убивать собственных граждан, просто чуть других, пользуясь аргументом, который приводят интеллектуалы в сетях: «Я уже не уверен, что это люди»? Как можно полагать, что свои военные и боевики не зверствуют, а все зло идет от «москалей», включая даже организацию «Правого сектора»? (Кстати, этот тезис обрел популярность в городской киевской мифологии, после того как временное правительство стало вроде как бороться с этой структурой.) Но в этом безумии определенно есть система, и ее не так-то просто разрушить.
Изначально советская номенклатура при распаде СССР, как и везде в постсоциалистических странах, вступала в союз с национальными движениями просто потому, что они давали готовую идеологию независимости, которая шла в пакете с патронатом Запада. Киевская интеллигенция по происхождению, конечно, была чужда этническому национализму, но, как и российская, оказалась на перестроечной антисоветской волне. И потому для нее борьба с «совком» была ключом к самоопределению, а национализм — этнокультурной добавкой, фолк-идеологией. Собственно, и российские реформаторы не скрывали, что суть перемен — в уничтожении остатков социалистического строя, «гарантии от возвращения в коммунизм», просто искушение национализмом в метрополии не могло быть столь же сильным (хотя и в России «либеральное» оправдание власовцев довольно распространено). Эта идеология детерминирует СССР как предельное зло, а все антисоветское маркирует как европейское и современное. Опыт стран Балтии, не избежавших искушения неонацизмом, но при этом вошедших в Евросоюз, легитимировал (!) такой путь в глазах украинской интеллигенции. Борьба с «совком» любыми средствами и с любыми союзниками определялась как путь в будущее.
