Газета День Литературы - Газета День Литературы # 125 (2007 1)
Каверин успел только отметить боковым зрением, как потускневшая Наташа заскочила в подошедший автобус. Поняла, что им сейчас не до неё.
"Мальчик и девочка…" Девочки, Вера и Надя, с разницей в два года, ну, с кем не бывает… Зато в третий раз всё происходило согласно научным расчётам и астрологическим таблицам. Но, наперекор всем научным суевериям, получилась дочь Люба.
Даже много после, когда подросли дети, Каверин не понимал, – ему и в голову не могло такое прийти, – что его Соня, милая доброжелательная жена, считала его самого своей собственностью. Она была убеждена, причём безоговорочно, что её муж – это её раб. Она, правда, делила мужа ещё с одной собственницей – со службой, но полагала это злом неотвратимым и мирилась с ним… Зато в остальное время!.. Но откуда Каверин мог такое знать, если ему об этом никто не рассказывал? Превосходство, с которым Соня его опекала, было мягким и беспрекословным, матерински-покровительственным и обтекаемо-ненавязчивым. Он был её собственностью, четвёртым ребёнком. Вся её любовь проявилась именно в материнстве.
Особенно Каверина изумляло, что и дочери относились к нему так же, по-матерински. Воодушевлённые примером матери, они и себя также готовили к материнству. Для Софьи и дочерей цель продол- жения рода была очевидно главной и непререкаемой. При этом они не желали ни знать, ни думать, что мужчина по сути своей совершенно иное существо: что он вектор, изошедший из её, женщины, лона, энергетический луч, что его главная задача – безошибочно выбрать направление, чтоб не промахнуться в Ничто и Никуда, а попасть именно в точку, где своей жертвой он продолжит Вселенную.
Магия Бытия и Духа… Мужская неразборчивость часто не в состоянии понять, что привлекает в женщине: неодолимая сила похоти, исходящая жаром половой чакры или излучаемый из её глаз неизреченный свет чистоты, целомудрия и непорочности. Мужчина не знает, что его тянет к женщине. Не знает, а часто и знать не желает!
В каждой молодой девушке есть зачаток великой матери и великой любовницы. Каждая девушка, сознательно или нет, мечтает принадлежать мужчине, быть чьей-то женщиной. По той лишь причине, что она является частью Вселенной. Важной, необходимой, но частью. Женщина – неактивное начало. Она не способна творить, она способна лишь сохранить и воспроизвести собой через многие поколения то, что было вложено в неё до её рождения. Причём обязательно: ведь чей ребёнок будет выношен и выкормлен, для женщины не вопрос. Она в слепоте своей материнской любви будет защищать своего ребенка любой ценой, даже если зачала его от самого дьявола. Не каждая девушка становится матерью, не каждая девушка становится любовницей. И уж совсем немного тех счастливых, с многочисленным потомством, женщин, которые, одаряя ласками своего мужчину, получали ещё и своё сладострастное любовное счастье.
Софья оказалась умной, расчетливой, с холодным рассудком и прекрасно развитым чутьем женой. Каверину порой казалось, что она, беспредельная собственница, использует его по жизни не просто как инструмент для решения своих женских задач, но её поступками руководит ещё что-то настолько бездонно-древнее, чему и она сама никогда не даст разумного объяснения. Но и это, глядя по сторонам, он принимал как должное: у других дела обстояли почти также. Софья так и не стала ему любовницей. Все его уговоры к тому, чтобы она с ним вела себя свободнее и раскованнее, натыкались на её убийственную женскую логику:
– Да, я женщина. Но я могу любить только тогда, когда хочу это делать и ничто мне не мешает! А если я от тебя в полной зависимости, как я могу тебя свободно любить? Как? Ты, если хочешь дать мне свободу, дай её мне! Или уже не хочешь?
Дать жене какую-то непонятную свободу Каверин не хотел. Да и Софья её особо не жаждала. Только за все годы супружеской жизни она так ни разу и не отдалась мужу вся. Обычно она, допуская к себе, позволяла Каверину близость, словно выполняла обязанность. Что её сдерживало? Тяготы быта, стыд, древняя, как и сама женщина, узда целомудрия? В редкие же минуты, когда ею овладевала страсть, она срывалась и насиловала Каверина. А он, по непонятным ему причинам, покорно подчинялся каким-то тёмным, исходящим из её глубины силам и, не придавая значения тонкостям интимной жизни, принимал происходящее в порядке вещей. Только потом, почему-то ослабленный, два-три дня вяло болел, приходил в себя и также полагал, что это тоже в порядке вещей, предусмотренных супружеством. Ему и голову не приходило, что любящая женщина только в искренней, взаимочувственной страсти своей делает любимого сильнее, а не ослабляет его.
Тогда он ещё не понимал, что всё, исходящее от человека, со временем иссякает, слабеет, теряет остроту и силу. Всё, за исключением любви. Человек, бескорыстно сжигающий себя в жертвенной любви, согревающий теплом любви плоды своей любви, получает больше, чем отдаёт. И чем сильнее его любовь, тем больше он получает.
И лишь потом, много позже, чувственная непосредственность Каверина нашла для него своё объяснение: Человек создан Творцом для самоповторения. Вселенная, многомерная, многомасштабная и многовременная Вселенная – многосвязна. Именно многосвязностью и объясняется изречение древнего мудреца: "Эта сущность восходит от земли к небу и вновь нисходит на землю, воспринимая силу высшего и низшего". Всё самое малое и самое большое во Вселенной взаимоувязано этой сущностью, Правью. Во всех измерениях, во всех масштабах, во всех временах. Промыслить её умом земному человеку с его способностями невозможно. Можно лишь прочувствовать. А без обострённой чувственности невозможна и способность сопереживать Вселенную.
В нём, в Каверине, существовал зачаток Вселенского Духа. Он мог при особом настрое, ни с чем не сравнимом восторге духовного вознесения, ласково обнять и прижать к себе облако, поздороваться с ветром, а потом улететь с ним, он мог взять лучи солнца и гладить ими себя по лицу, мог, сорадуясь движению звенящих струй, слиться с течением реки. Он мог тихой зимней ночью скользнуть в небо и там, пересыпая в ладонях мириады звёзд, упоённо слушать их доверчивый шёпот. Он много чего мог. Чувство Вселенной было для него настолько очевидным, что он, считая себя таким, как все, совершенно естественно полагал, что и другие именно так всё и чувствуют. Даже более, он был настолько убеждён, что чувство, временами мощно вырывающее истину из его души, есть и у других, но подойти к кому-то и спросить об этом, для него представлялось совершенной глупостью, вроде: "А у тебя две руки?" Чего спрашивать, когда и так видно, что две? Как же он удивился, что его мироощущение, оказывается, большинству людей недоступно вовсе, некоторые же, только прикоснувшись самым краешком к умопостижению Вселенной, тут же бегут в паническом ужасе: "Я с ума схожу!" Каверин на это только плечами пожимал. Он знал: Вселенная нигде не начинается и нигде не кончается. Вселенная бесконечна. Вселенная была всегда, она никогда не начиналась с какого-то "Большого взрыва" и у неё не будет конца.
Мысль о том, что Вселенная конечна, доказательной логикой вбита в головы людям нравственными пигмеями-пятичувственниками, которые своим трехмерным мировосприятием и одномерным временем могут считать только конечные числа. Пигмеи присвоили и воспитали под себя науку. Теперь любая наука, прежде чем таковой назваться, выгораживает в вечной и бесконечной Вселенной для себя загон. Затем, воображая, что за созданным ею забором ничего нет и не может быть, начинает измерять, взвешивать, оценивать и продавать захваченный участок. Кому эта наука, ещё до создания себя, начинает служить? Ясно, – хозяевам! Но ведь и спорить с ними трудно – однажды рождённому и обречённому умереть, обладающему считаемой днями и годами земной жизнью человеку непросто признать, что Вселенная была всегда. Границы Вселенной – есть результат достижимости разума и чувственности. Ведь было же представление, что вся Вселенная вращалась вокруг Земли, стоящей на трёх китах! Пигмеи не принадлежат Вселенной, понять и охватить её они не могут, они в ней и на ней паразитируют. Выменивают, воруют и скупают её частички и тут их разрушают. То, что при таких операциях теряется Истина, их не беспокоит. Эта боль остаётся за пределом их чувственности. Они понимают, что Вселенную им не разрушить никогда и за это ненавидят её лютой ненавистью. Взвесить, измерить, посчитать и купить! – Вот откуда растут лапы этой идеи! Когда Каверин понял эту причинность, он успокоился. Любое, даже очень большое число, может быть увеличено прибавлением к нему другого. А бесконечность и вечность Вселенной делает из магии конечных цифр пшик! Конечность скорости света – вот где приговор, жуткий конец считающим пигмеям!
