Н. Денисов - Огненный крест
А взгляд опять упирается в тома и томики, в собрания сочинений, в отдельные, совсем недавно изданные книги в Москве, на Урале, в Сибири... во Франции, в Германии, в Америке... Соловьев, Даль, Большие и Малые энциклопедии, последнее издание «Истории Государства Российского» Карамзина, Военная энциклопедия, Большая серия «Библиотеки поэта», Лев Толстой, Горький, другой Толстой – Алексей, Бунин, Салтыков - Щедрин, голубой пятитомник Есенина, Маяковский, Вальтер Скотт, Диккенс... Потрясающе! Прошу разрешения полистать рукописный каталог- тетрадку. О, в самом деле клад настоящий! Нахожу имена Валентина Сорокина, Михаила Львова, Виктора Бокова, то есть своих старших товарищей, учителей-наставников, нахожу рецензентов – авторов журнальных и даже газетных откликов на мои книжки уральца Е. Зашихина, А. Хвалина из Владивостока, тюменца К. Лагунова, других... Опять мечусь от полки к полке.
– В Союзе это такой дефицит, Лидия Михайловна!
– Знаю. Всё бы и передать в какой-нибудь маленький провинциальный советский городок. Или в колхоз. Или афганцам. После моей смерти...
– Живите долго, Лидия Михайловна. А я после возвращения на родину поговорю в Союзе писателей России с первым секрета рем Правления Борисом Степановичем Романовым. Что он посоветует...
– Там что, сейчас Бондарев пришел после Михалкова председателем Союза? А Романов? Это какой из Романовых? живо откликнулась собеседница. – Знаю поэта Романова из Вологды. И того Романова, который капитан дальнего плавания, из Мурманска.
– Он самый, который из Мурманска.
– Тогда так и передайте и Бондареву, мне очень нравится его «Тишина», и Романову-капитану, мол, Лидия Михайловна Меликова из Каракаса завещает свою библиотеку России.
А далее в записях дня – «биографическая справка» о Лидии Михайловне, расшифрованная мной с диктофона уже перед сном, глубокой ночью, перед тем как нырнуть под надёжный марлевый свой «парус» кровати, что сулит, конечно, и другие открытия. А пока:
«Родом я с Северного Кавказа. Ставропольский край. Село Дивное. Это на границе с Калмыкией. Родилась в 1908-м году... Отец умер еще до революции. Мать в 33-м посадили в тюрьму по 58-й статье – «за контрреволюционную деятельность». Что-то где- то «не то» сказала. В 1938 - м мать должны были освободить, но не освободили. Что с ней сталось, так и не знаю до сих пор. Братья умерли с голоду. Самой удалось окончить медицинский факультет в Москве, в институте имени Сеченова. В сороковом году, после окончания института, с энтузиазмом поехала на Северный Кавказ бороться против заразных болезней. И тут – война. Она как-то быстро докатилась и до Кавказа. В сорок первом немцы, им стало известно, чем занималась наша группа врачей, принудили меня уехать в Германию, в Берлин. Как специалист-эпидемиолог работала в лаборатории известного ученого Роберта Коха... За границей, конечно, оставаться навсегда не хотела. Но когда в 45 м встречалась с советскими следователями из НКВД, поняла, что в Россию возвращаться мне не стоит. Что там ожидало меня? Гулаг! В Германии я исследовала сыворотку против чумы. Энкавэдэшнику, который допрашивал меня, об этом я рассказала. О том, что исследования эти и результаты были успешными. Энкавэдэшник слушал меня в присутствии врача и сказал: «Вы что, думаете, мы вам позволим вывезти эту сыворотку куда-нибудь, кроме Советского Союза? Не надейтесь!» Не позволили... До 50-го года жила я в Гамбурге, в лагере беженцев, в американской зоне оккупации. Давали койку и чашку похлёбки. Потом я узнала, что в Венесуэле есть знакомые русские, поехала сюда. Здесь работу по специальности не дали. Советский диплом врача не давал права работать даже медсестрой. Работала все годы санитаркой. И на гроши свои собрала огромную библиотеку. Родственников ни здесь, ни в России нет... Квартира моя 54 квадратных метра. А сколько бы мне, одинокой, в России полагалось? Девять?»
Ещё в дневнике моём несколько торопливых строк о минувшем дне: «На ужин пригласил русский доктор Бурмицкий. Бывший кадет. Роскошная вилла. Тропический сад под звёздами. Бар. Всевозможные напитки. Практически во всех просторных помещениях виллы – картины. Хозяин рисует. Картины достойны отдельной выставки. Светские беседы. Прислуга – живописные негритянки, венесуэлки».
21 маяО том, что «надо куда-то сбегать», Волков намекает уже не первый день. Жалуется баба Катя, Екатерина Иосифовна: телефонные звонки не дают работать по дому, звонят русские, приглашают в гости одни, другие – из разных мест.
«Попробуй тут разорвись!» – сетует и Георгий Григорьевич. А я говорю, что скоро мне собираться в дорогу – домой. Обратный билет у меня на конец месяца. Надо заглянуть в «пыльный ящик», купить загранподарки моим домашним и складывать чемодан. «Ничего, продлим твой билет! – говорит Волков. – Это как же ты придумал – три недели быть в Венесуэле? На такой срок в Южную Америку из Сибири никто не ездит! – смотрит испытывающе, будто и в самом деле тут этакое паломничество советских сибиряков. – Месяц как минимум!.. Наш народ тут готовит твою пресс-конференцию. Расскажешь подробней о России, почитаешь свои стихи. А то, видите ли, сбегать собрался он. Сбежим, только в другую сторону. На Золотой остров...»
С утра только и разговоров об этом Золотом острове. Пока мы хлопочем во дворе, баба Катя кладёт в сумку рубашки, шорты, легкие сандалии – всё «в квадрате», на двоих, чтоб было нам на этом Золотом острове комфортно, не обременяясь стиркой, неумелым глажением, с коими недавно так хорошо управилась приходящая служанка – из смугленьких. По той же причине – для «достойной» жизни на этом острове едем в супермаркет. Меня оставляют на улице курить, а то, мол, «измаялся» всё в некурящей компании, всё со стариками. Сквозь стеклянную дверь супермаркета наблюдаю, как хозяева мои катают в магазине продуктовую тележку. Останавливаются, выбирают продукты. А я то и дело общаюсь с проходящей мимо публикой, отвечаю на вопросы, при меняя, как попугай, привычные фразы о том, что – неужели не понятно! – не говорю я «ни по-испански, ни по-кастильски», что, впрочем, разницы не составляет.
Опять в дороге. В багажник машины уложены сумки с продуктами, с необходимыми шортами и рубашками. В который уж раз спрашиваю про удочки: едем ведь к морю. Волков в который раз отвечает, что «там всё есть!» А я на свой крестьянский манер сомневаюсь: кто это нам там приготовил? Кто позаботился? Волков загадочно молчит, потом спрашивает – не забыл ли я свой паспорт! Об этом он всегда напоминает, когда отправляемся за пределы городской черты. А то, мол, возьмёт да прицепится какой назойливый полицейский: кто такой, откуда – бледнолицый, языка не знает? Зачем, мол, лишние приключения на свою голову!
Перед отъездом сделаны звонки Ольховскому и казаку Свистунову, взято с них обязательство о том, что через сутки приедут и они на сей Золотой остров, а пока мы должны приготовить там плацдарм для успешной рыбалки! Ну, как полагаю я, прикормить, как делают настоящие рыбаки, место клёва!
Наконец, выведав у Волкова, что надо набираться терпения на двести километров дороги, привычно пристёгиваю ремень безопасности, погружаюсь в созерцание новых видов. Местность, как прежние, не изобилует разнообразием. Это там, восточнее (то есть в сторону океана) и южнее, в глубине страны, есть могучая река Ориноко, есть озера и глухие тропические водоемы с зубастыми крокодилами, обезьянами в джунглевых зарослях, устрашающими змеями, удавами, ящерицами, сонмом невиданных птиц, шумом ливней, водопадов, один из которых – самый высокий в мире. Там дикие «плантации» манго и «бесплатных» банановых деревьев, смог испарений болот, голые утёсы гранитных и базальтовых скал. А здесь – опять привычная уже горная гряда пересекается просторной долиной, где порой в низинной густой роще деревьев можно разглядеть дерево убийцу, задушившего в своих объятиях пальму, приметить какао-деревце, которое вопреки моим прежним представлениям произрастает обязательно на увлажненной почве, прячась в прохладу раскидистого с темнозеленой кроной самана, в тень других тропических зарослей. Потом опять простирается степь с малорослыми пальмами, кустиками чапарро, проволочной прочности степной травой – пожухлой, желто-коричневой от жары.
На горном перевале встретится вдруг деревенька с несколькими домиками на скалистом обрыве, клочок отвоёванной у камня плодородной земли с созревающей кукурузой, рассыпанными на обочине дороги зернами какао – под лучами солнца доходящими, как я полагаю, до «кондиции», до товарного вида.
Останавливаемся на бензоколонке. Заправляем своего «коня». Сами освежаемся баночной «кока-колой». Покупаем у частного торговца связку бананов. Разминаем затекшие от сидения ноги. Опять в путь. В получасе езды опять населенный пункт. Городского типа поселок иль колониального вида городок. Проезжаем мимо полицейского участка, где возле крылечка – столпотворение праздных блюстителей порядка, в большинстве своём почему-то смугленьких мулаток. Заняты собой, улыбаются чему-то, смеются, до проезжающих, до нас, ноль внимания. И я замечаю, залюбовавшись, как славно сидит форма со множеством знаков отличия на этих фигуристых, улыбающихся «девчатах». По всему, здесь какой-то свой полицейский праздник. Слёт, форум, конференция «по подведению итогов»? Но шутки в сторону: это ж реальная власть! Попутно думаю, что эти наши смуглолицые братья, как и советские ряды эмвэдэшников-милиционеров, сильно любят эту реальную власть, как могут заполняют её видимые и невидимые поры и пространства.
