Газета День Литературы - Газета День Литературы # 120 (2006 8)
Другой пример показывает, что если даже по смыслу из контекста следует какое-то конкретное слово, совсем не обязательно, что М.А.Булгаков, если бы это заметил, исправил бы так, как сделала это Е.С.Булгакова.
У Булгакова: "Вся эта история произошла около часу, а теперь было часа три пополуночи, но двое в кабинете бодрствовали, взвинченные коньяком с вином". Е.С.Булгакова на основании контекста изменяет "с вином" на "с лимоном". Как и в предыдущих случаях, Е.С.Булгакова поступила как добросовестный редактор и попыталась "уточнить" текст повести на основании контекста. Фактически Е.С.Булгакова, заменяя слово "с вином" на "с лимоном", сделала, как ей казалось, правильно. При этом, внедряясь в авторский текст, видя какие-то несоответствия, она могла поступить другим образом, так, как это сделал М.А.Булгаков в третьей машинописи. Тем более странно, что она этого не сделала, так как сама печатала третью машинопись, где Булгаков снял слово "с вином" и получилось "…двое в кабинете бодрствовали, взвинченные коньяком". Во второй машинописи "Собачьего сердца" было, так же как и в первой, – "взвинченные коньяком с вином".
Е.С.Булгакова делала не только редакторские исправления. Один момент в тексте повести позволяет высказать мнение, что вдова писателя иногда выступала в роли текстолога и пыталась правильно прочесть слово.
В третьей машинописи, выбранной за основной источник текста, на месте неразобранного слова пропуск:
"Шарик читал! Читал!!! (Три восклицательных знака.) Это я догадался! По Главрыбе! Именно с конца читал!
И я даже знаю, где разрешение этой загадки: в … зрительных нервов у собаки!".
Во второй машинописи до правки автора это смутно прописанное слово: "в перерезке", после авторской правки – "в перекресте".
Е.С.Булгакова, не имея второй машинописи, прочла неразборчиво напечатанное слово как "в перерезке", и эта ошибка вкралась во многие печатные издания. Во второй машинописи, другая машинистка, прочитала это слово как "в перерезке". М.А.Булгаков, имея под рукой рукопись или помня текст, исправил на "в перекресте". Несомненно, это очень важный для Булгакова момент. Писатель тщательно подбирал слова, имеющие медицинский смысл. Для М.А.Булгакова это было важно и как для писателя, и как для врача.
Итак, исправления Е.С.Булгаковой одного характера и продиктованы желанием сделать текст М.А.Булгакова "более правильным" на основании контекста. Однако не со всеми исправлениями вдовы писателя можно согласиться.
История бытования текста "Собачьего сердца" очень интересна и содержит немало тайн. Повесть впервые была опубликована заграницей в 1968 году практически одновременно сразу в двух журналах. Во Франкфурте-на-Майне в журнале "Грани" издательства "Посев" и в Лондонском журнале "Студент" издательства "Flegon". До сих пор остается неизвестным, как текст повести был переправлен за рубеж.
Дневниковые записи Е.С.Булгаковой конца 1960-х годов говорят о том, что у вдовы писателя был экземпляр текста повести "Собачьего сердца" помимо авторизованных машинописей. Этот экземпляр "Собачьего сердца" "в красной обертке", был в руках у очень многих людей. У сотрудников организации "Международная книга", у членов ЦК, у руководителей фонда Михаила Булгакова у друзей и родственников Е.С.Булгаковой, а также у литературоведов, которые писали статьи о творчестве М.А.Булгакова. Очевидно, что специально для публикации повести за рубежом Е.С.Булгакова машинопись не давала, так как это сорвало бы выход "Собачьего сердца" в СССР и, соответственно, вдова не получила бы причитающегося ей авторского гонорара.
Комплексный эдиционно-текстологический анализ зарубежных изданий позволил сделать вывод, что в основе всех изданий, опубликованных за границей и переведенных на иностранные языки, а также в большинстве русских изданий текста повести, начиная с журнала "Знамя", лежит неавторизованная машинопись – список "Собачьего сердца" (НИОР РГБ Ф. 562. К 68. Ед.Хр. 62), сделанная в 1960-х годах, которая не может являться источником текста повести.
Эта машинопись-список "Собачьего сердца" сделана с первой машинописи и в ней учтены все поправки Е.С.Булгаковой. По сравнению с авторизованной машинописью список 1960-х годов содержит значительное количество разночтений: пропуски, сокращения слов или изменение порядка слов, дано новое деление на абзацы, изменены предлоги, окончания слов, исправлена авторская пунктуация. В неавторизованной машинописи дано неправильное правописание фамилии Клима Чугункина, который написан как Чугунов.
"Собачье сердце" – значимое произведение для понимания творчества М.А.Булгакова и его текстологии. В повести ярко проявилось отношение писателя к действительности, к власти, к революции, и, особенно, к интеллигенции. Повесть была многократно вычитана самим автором, но читатель до сих пор знаком с дефектным текстом, в котором немало исправлений третьих лиц и неточностей. Если такая ситуация произошла с "Собачьим сердцем" – относительно небольшим по объему текстом, – то остается только догадываться, сколько исправлений и опечаток было внесено в текст романа "Мастер и Маргарита". Какую сложную, титанически кропотливую работу предстоит проделать текстологам при подготовке академического Собрания сочинений писателя, для того чтобы дать читателю подлинный, отвечающий последней творческой воле автора текст всех произведений М.А.Булгакова.
Лев Игошев ЕЩЁ РАЗ О БУЛГАКОВЕ
Наш, то бишь теперь уже "реформированный" (значит, не наш) кинематограф решил урезать очередную нетленку. Для чего и был взят известный роман Булгакова "Мастер и Маргарита". Эта постановка, по совокупности мнений, либо неудачная, либо малоудачная (хотя режиссёр Бортко явно старался), снова возобновила в нашем обществе массу толков о романе, о том, что автор хотел этим романом "сказать" (излюбленный наш подход) и т.д., и т.п. При этом было неоднократно совершено то, что у нас, увы, часто и совершается в суждениях о литературе – частейшее наступание на одни и те же грабли. Грабли лупят по лбу крепко – смысл летит ко всем чертям – но авторы разных заметок не оставляют своих стараний.
Если бы всё касалось только этого – я бы просто не пошевелился ради того, чтобы прикоснуться лишний раз к клавиатуре. На всякий чих не наздравствуешься. Но похоже, что некоторые авторы в очередной раз пользуются романом для того, чтобы сказать нам и нашему прошлому "фи" – и это, увы, может у них выйти неплохо, ибо Булгаков, толкуемый ими вкривь и вкось, писать умел, – тогда я просто должен напомнить ряд достаточно тривиальных истин, дабы пресечь всяческие подобные поползновения.
Так вот, в который раз нужно говорить – или не знаю уж – орать? вопиять? матюкать по-флотски? – чтобы наконец-то стало ясно: художник в своём произведении создаёт СВОЙ, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ, а значит, и ВИРТУАЛЬНЫЙ мир? Этот мир может быть больше похож на жизнь, чем сама жизнь (известное высказывание о талантливом портрете: "это больше похоже на вас, чем вы сами"), и поэтому по художественному произведению можно проследить некоторые закономерности жизни более выпукло, нежели по самой жизни. Но – только НЕКОТОРЫЕ. Ибо человек ЖИВ и ТРЁХМЕРЕН, а портрет – МЁРТВ и ДВУМЕРЕН. Пользуюсь претенциозными большими буквами, чтобы хоть как-то достучаться до человеческого разума. И поэтому же, если в книжке – удивительной, замечательной, талантливой книжке – да не обязательно булгаковской! – черти выполняют некую, тьфу-тьфу, благую роль, а Христос Спаситель выглядит, мягко говоря, неканонически – не стоит с ходу анафематствовать писателя или всячески выкручивать его текст в поисках какого-то скрытого смысла, дофантазировывать за писателя, что бы он ещё тут дописал, если бы лишний часик просидел за рабочим столом, как это делает талантливый о. Андрей Кураев. (Кстати, вопрос к о. Андрею: а не кажется ли, что, если бы писатель дожил до переломного 1943-го да ещё и подумал над многим – то он, скорее всего, отправил бы сей роман в печку – или, по крайней мере, весьма и весьма переделал?) Нужно просто подумать и проанализировать: а не есть ли это особенность того виртуала, который сотворил писатель? Этот виртуал серьёзно отражает жизнь? Да ну? А может, только внешне похож?
Роман Булгакова в том виде, в каком мы его знаем, ярок, эффектен и жизнеподобен. Но вместе с тем он страшно, неистово виртуален. На романе лежит отпечаток явной озлобленности автора на серый (воистину серый!) и изрядно бестолковый советский быт. Это видно и из прямых обличений – и, так сказать, от обратного – от явного смакования в описании сатанинского бала всяких более чем сомнительных красот. (Быт так и остался столь же серым на многие лета – и ещё и потому роман пошёл "на ура" в далёкие от тридцатых семидесятые годы.) И эта озлобленность забивает решительно всё и вся. В романе есть намёки и на пресловутые репрессии, и на жёсткие "выжимки" иностранной валюты, практиковавшиеся в те времена. Но всё это подано… так, какой-то петрушкой. И не надо говорить, что тут автор испугался НКВД. Во-первых, тема и без того была явно "непроходная" для тех времён – Булгаков работал "в стол". Во-вторых, в первоначальных набросках романа (то, что они первоначальны, видно по их примитивности) есть куда более реалистичные, жёсткие проработки тех же тем. Но стоит их пробежать, чтобы понять: они стилистически не подошли к тому миру, где Маргарита лихо летит на метле на шабаш, да ещё и домработницу невольно сманивает. В этой пёстрой чехарде, бесконечной эксцентрике, слишком напоминающей стилистику разных музыкальных и словесных фокусов двадцатых годов (ну нечего делать, тогда Булгаков и сформировался, да ещё на газетной почве!), серьёзный разговор, каким бы он ни был, о "деяниях", скажем, Ягоды и Ежова совсем, что называется, не прокатывал. Приложить коммунальщиц с примусами, ущучить окололитературное и прочее "околоискусственное" хамло – оно всегда пожалуйста. На этом реальном фоне и вырос булгаковский виртуал. И дальше и глубже в этом направлении писатель не пошёл. Чувствуется, что главный враг для Булгакова – "хомо хамус" и на него-то, на хама, и спускаются черти из ада. Такой тон и задан для виртуального мира романа. Конечно, при таком раскладе бес не может предстать иначе как карателем всякой земной пакости. Таким он и предстаёт – и это он и делает.
