Журнал Русская жизнь - Человек с рублем (ноябрь 2008)
Итак - я перечислила известных мне знаменитых батлхантеров. А неизвестные-то что? «Бабушки», занимающиеся бытовым, обыденным сбором опорожненной посуды - их же и подсчитать невозможно. Что ж они?
Сотни и сотни сборщиков пустой посуды (со всем своим «рабочим» инструментом, со всеми своими знаниями и умениями) исчезают на наших глазах - целая эпоха валится в пропасть, уходит в небытие. Уходит потому, что пустые бутылки больше никому не нужны; и пунктов сдачи стеклотары в Москве почти не осталось. В самых укромных уголках принимают разве что алюминиевые банки (сорок копеек штука). Ах, эти банки - мы (старые сдатчики) ничего про жестяные банки так толком и не поняли. Ритм нового времени (музыка времени) - четкий, грамотный удар ногой, сминающий банку. Ну, например, какой-нибудь там жестяной «Клюквенный коктейль».
Всего- то три года назад никто и не верил, что бутылка может потерять свое значение, а банка хоть какое-то значение приобрести. Помню сырое лето 2005 года, МГУшный экологический лагерь, праздник, посвященный «селекционному сбору мусора». Предполагалось, что по Москве будут расставлены автоматы по сбору алюминиевых банок; мысль о том, что в автоматы кто-то безумный будет совать бутылки, никому и в голову не приходила. Бутылка была безусловной королевой помойки. По территории лагеря ходили юнцы и юницы в идиотских одеждах.
Поролоновая бутылка (картонная этикетка, жестяная крышка, размером с хорошую табуретку) бродила и пищала:
- Я пустая бутылка, денежная копилка!
А фольговая банка (вырезы для лица и рук; потный румянец, одышка) подзуживала:
- А я алюминиевая банка, не такая уж бесполезная поганка!
Да уж, знала б, насколько не бесполезная…
II.
Пустая бутылка стоит один рубль. Следовательно, человек с пустой бутылкой - он же и человек с рублем. С пустой, никому уже не нужной, бутылкой; с пустым, маленьким, никому не интересным рублем. Главное-то в чем? В том, чтобы найти в Москве пункт сбора вторсырья, где эту бутылку у нашего постылого героя примут. Берут-то далеко не везде; прямо скажем, почти что нигде и не берут. Пивоваренные заводы перешли на разлив пивка (в региональных газетах пишут: «хмельного напитка») в свои собственные, фирменные бутылки, причем каждый сезон новые: кто зиждет свои рекламные надежды на бутылке с удлиненным горлышком, кто придумал лить из стекла поллитровую бочечку, кто нафантазировал еще какие обводы. Штаты рекламных отделов пивных компаний раздуты до крайности, ребятам делать нечего. Ну, а возвратная тара стала прошедшим днем. Бутылки нынче можно сдать только на бой (на сырье для стекольных заводов) и за совсем уж малые деньги. Двадцать, много - тридцать копеек. Только самые некрупные, самые невнятные подмосковные пивные заводы (не осмеливающиеся замахнуться на собственную тару) принимают темную евробутылку. В Москве осталось (на весь город) десять приемных пунктов. Нет, серьезно - не более десяти. Бутылки никому не нужны. Какая уходит эпоха, господа. Какие люди остаются без дела! Послушайте хоть старушку Пищикову - десять лет подряд (не менее как), я напряженнейшим образом следила за делом сдачи пустых бутылок.
Тема- то яркая, интересная. Бывало, скажут -нужно написать живой репортаж! А чего ж и не написать - дело-то нехитрое.
Вот приемный пункт вторсырья. Скажем, на Амурской улице, дом 31а (теперь, кстати, по этому адресу парикмахерская).
Вот очередь людей, желающих сдать пустые бутылки. Вот журналист, наблюдающий этот простой, но, разумеется, волнующий своей бедностью, своей простотой, своей наготой обмен. Вот разговоры очередников…
Одна дама говорит другой:
- Звонит, еле языком ворочает: мне, говорит, предложение сделали. Сижу, мол, думаю.
- А ты что?
- А я ей: «Ты что, больная?». В том смысле - что тут думать?
- И что?
- Вчера опять звонит: расписываемся! Я: «Ой, хорошо, салатику поедим!» А она мне: «Извини, тебя не позову, мой жених против пьющих женщин!»
- А ты что?
- Я ей говорю: «Ты что, больная?»
Или, или… сколько разговоров можно привести, процитировать - да нужны ли они?
Однажды я просидела две недели возле стопочки пустых бутылочных ящиков - работала (некоего журнала для) приемщицей пустых бутылок.
Я думала о бытовой психологии - как быстро всякий, сидящий в неподвижности человек, становится самодеятельным психологом. Например, писательница Ольга Славникова однажды написала о том, что бутылка, разлитая по бокалам, и бутылка, выпитая из горла, различаются на каком-то вполне невнятном уровне - последняя имеет некоторую эманацию человеческого участия, некую ауру молекулярного внедрения. Что же - права Ольга Славникова - я, например, на второй день работы научилась различать «пустые» и «одушевленные» бутылки. Так же я научилась различать боязнь, стыд, тоску, пустоту тех людей (женщин, в основном, конечно, женщин), которые бутылки приносят.
Всегда было понятно, кто сам выпил свои бутылки, а кто собрал - самое интересное, что стыдились своей деятельности, своего ПОСТУПКА и те, и другие. Собирательницы всякий раз во время сдачи рассказывали мне о некоем мифическом празднике («у мужа юбилей»; «сын выпил пивка с друзьями»), и милые мои пьяницы, сдавая пустые бутылки, рисовали те же самые картины: «На работе был день рожденья»; «Выпили на службе лишнего…» Именно и только праздник является для доброй русской женщины оправданием алкогольного излишества - и только праздник на РАБОТЕ - чтобы некий неизвестный великий НАЧАЛЬНИК как бы благословил случившееся.
III.
- Сдаю сегодня две бутылки от конька «Арарат», они же ведь по пять рублей каждая?
- Так и есть, по пять.
- Начальник говорит: пью только «Арарат», вот и пришлось покупать. Мы ему: может подешевле, молдавский? Типа: «От „Квинта“?». Нет, только «Арарат». А еще у меня несколько водочных бутылок - может, возьмете? Нет? Ну, Бог с ними, это потом пили, в бухгалтерии. А мы, с начальником - коньячок. А пивные бутылки возьмете? Это уж мне охранники подложили - они, охранники, больше по пивку. Только на бой? Пивные только на бой? Что ж это у вас так некрасиво - час в очереди стояла, и вот выясняется, что пивное стекло только на бой. А баночки принимаете? Девочки у нас пьют «Казанову». Что-то розовое с ромом. На вес баночки или поштучно? Женщина, что вы тут сидите как королева, личико кривите - банки поштучно берете или на вес? Двадцать баночек у меня. Хотите так, а хотите, могу и ногами смять. Мять банки-то?
Людмила Сырникова
Пятьдесят рублей в день
Путь колумнистки
Работы не стало. И совсем не стало денег. 1998 год позади, на дворе 2000-й, производство растет на девальвированном рубле, да вот только на производстве я работать не умею. Есть нечего, а семью - хоть и маленькую - кормить надо. Что я сделала? Я пожаловалась подруге. Подруга завела глаза под лоб и выпятила нижнюю губу, а потом говорит: «Есть у меня знакомые, они в Лужниках торгуют. Им нужен продавец. Пойдешь?» - «Ну, спроси», - сказала я. И она спросила. И ей ответили. Ей ответили, что приезжать надо будет к 6 утра, натягивать тентовую палатку, развешивать на веревочках подтяжки (речь о торговле китайскими подтяжками) и до 5:30 вечера продавать эти подтяжки региональным оптовикам. Оплата - 50 рублей в день, рабочий график - трижды в неделю. Я сказала: «Хорошо», и в понедельник вышла.
В 5:35 я села в метро. В вагоне были люди, которых двадцать лет назад называли в газетах передовиками производства. Раньше я думала, что при капитализме в Москве (уж, по крайней мере, в Москве) все заводы остановились и рабочий класс переквалифицировался в люмпенов. Но тут я поняла, что ошибалась: рабочий класс никуда не делся, он ехал на работу. Он был весь в сером, в дутом, в синтетическом, весь в бесформенном. Перегаром и потом не разило, запах, исходивший от рабочего класса, был иным - он напоминал запах пыли, кладовки, лежалых тряпок. Дышать нечем, нечем дышать в вагоне метро, забитом рабочим классом. Ближе к «Спортивной» социальный состав пассажиров стал меняться, причем довольно резко: появились челноки с баулами, обмотанные разноцветными турецкими и китайскими тряпками, - эти тряпки были у них на головах, на плечах, на руках, торчали из-за голенищ сапог. Лица их были красны от мороза, грязны и искажены физическими усилиями, которые они тратили на перемещение баулов. Когда поезд отошел от станции «Парк Культуры», напряжение в вагоне возросло до предела. Толкаясь локтями, все молча стали подбираться к выходу. На извилистом перегоне поезд швыряло из стороны в сторону. Когда поезд остановился и открылись двери, какой-то челнок метнул огромный баул через головы остальных прямо на перрон. Баул мягко шлепнулся на базальтовый грязный пол, хлынувшая из вагона толпа, спотыкаясь об него, попадала, но сразу же повскакала и бросилась к эскалаторам. Выбравшись из метро, я видела, как челноки бодро шагают по направлению к главной спортивной арене, подхватив свои баулы. Некоторые несли их на головах, подобно кинематографическим женщинам востока.
