Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи

Вернемся, однако, еще на десять минут в Боденвердер. Покинув музей, заглянули мы в аптеку имени барона Мюнхгаузена. Аптекарь был один, и мы рискнули шутить.

– Здравствуйте! Прямо из Москвы к вам, в Боденвердер, приехали за лекарством.

Аптекарь замешкался лишь на секунду:

– А, конечно! «Я выехал в Россию верхом на коне…»

Обе стороны засмеялись. Но когда аптекарь узнал, что мы действительно из Москвы, он вдруг забегал, как молодой петушок, полный большого расположения к гостям.

– Что вам угодно?

Мы честно сказали, зачем пришли.

– Понимаю. Но, может быть, все-таки чем-то могу быть полезным?

Мы, признаться, подумали, что полагается что-то купить, поскольку побеспокоили человека и сказали: ну, может, от насморка что-нибудь…

Надо было видеть, с каким старанием провизор составлял носовой эликсир. В изящный флакончик он капал не менее чем из восьми, а может, и десяти коричневых сосудов со стеклянными пробками. Довольный работой, он вручил нам лекарство, рассказал, как надо им врачеваться, но отказался от платы.

– ?

– Понимаете… – сказал аптекарь. – Нет, это нельзя рассказывать так вот, стоя. Заходите сюда!

И мы услышали рассказ о том, как аптекарь из города Боденвердера Ганс-Герт Дизинг выехал в прошлом году в Россию. Выехал, разумеется, не верхом на коне, а на машине, на желтом прекрасном «Порше». Все было у него хорошо до окрестностей Новгорода. А там не поделил дорогу аптекарь с каким-то нашим грузовиком. Сам – ничего: был привязан. А желтый «Порше» путешествовать уже не годился.

Десяток цветных фотографий, сделанных Гансом на месте и разложенных теперь перед нами, можно было для устрашения шоферов вывешивать на щитах у пунктов ГАИ. «Я подумал: «Ну все, пропал!» И можно представить, как испугался аптекарь из Боденвердера в то злосчастное утро под Новгородом: чужая страна, чужие люди, о которых чего он только не слышал! Но какой-то милиционер, какая-то медсестра, какой-то «начальник района» сердечно вошли в положение немца, ободрили, обогрели и приютили. «Я даже получил полную страховку за «Порше»!»

Вернувшись домой, аптекарь Ганс-Герт Дизинг рассказал землякам о своих приключениях. Качали головами и улыбались: мол, знаем мы этих рассказчиков. «Но я так же вот разложил фотографии – смотрите! Вот этот милиционер, вот медсестра, вот еще один человек. Поверили!»

Новгородцы, читая эти заметки, вспомнят, наверное, историю с немцем из Боденвердера. Как видим, их сердечная доброта и участие не забыты. По случайности теплый дождь благодарности пролился на наши головы. Ганс-Герт Дизинг не знал, куда и как гостей посадить. Пригласил нас поужинать. Но мы спешили. Тогда он достал две изящные фарфоровые емкости с лечебным бальзамом из семнадцати трав – «обидите, если откажетесь». На сосудах была изображена эмблема аптеки – человек в треуголке, летящий на пушечном ядре. С такой же эмблемой были визитные карточки Ганса и календарики на 1984 год.

…Покидали мы Боденвердер, когда городок уже спал. Тихо журчал фонтан-лошадь. Сонно тек Везер. В черте города на придорожной траве беззаботно играли два кролика. Никто бы не знал, что есть на земле Боденвердер, если бы не Иероним Карл Фридрих Мюнхгаузен.

• Фото автора. 25 марта 1984 г.

Верхолазы

Рассмотрите внимательно снимок. Перед вами один из самых замечательных верхолазов.

Толстый и ровный ствол дерева, ни сучка, ни наклона. Непросто одолеть высоту. Но как мастерски ловко одолел ее леопард! Для гибкого тела, для сильных кошачьих лап довольно шероховатой коры, чтобы взять высоту.

Мало этого! После охоты остаток еды, нередко весящий больше, чем сам леопард, зверь для сохранности прячет на дереве. Вот так, подтягиваясь на лапах, он лезет вверх, а ношу держит в зубах.

В африканской саванне мы, помню, увидели леопарда, дремавшего на дереве возле самой дороги. Стали его снимать. Но зверь решил, что мы имеем виды на запасы его еды. Он потянулся, зевнул, взял зубами висевшую на суку антилопу, тихонько спустился на нижние ветки, прыгнул, не выпуская из зубов ношу, и по сухой траве понес ее в сторону от дороги. Дерево, выбранное им для нового укрытия, было не очень толстое, ствол имело слегка наклоненный, и все равно удивительно было увидеть умение желтой пятнистой кошки с немалой ношей одолевать высоту.

У кошек лишь тигр, обитая в лесах, не искушает себя лазаньем по деревьям. Львы же такому искушению поддаются. В Африке есть места, где львы отдыхать забираются на деревья – прохладно и нет риска, что сонных затопчут буйволы или слоны.

Великолепный лазальщик по деревьям – наша лесная рысь. Ну и у всех на глазах домашняя кошка. Куда метнется она от собаки? Конечно, на дерево. И смотрите, с каким олимпийским спокойствием взирает сверху она на собаку, вполне понимая: сколько враг ни старается, влезть на дерево ему не дано.

• Фото из архива В. Пескова. 30 марта 1984 г.

Глава семейства

Ему семьдесят пять. Прихрамывает – «нашли какие-то соли». На лошадь садиться ему уже трудно. Но каждое утро он выводит своего Воронка, седлает и отпускает пастись под седлом. Сам идет в дом, снимает с гвоздя карабин, нюхает пахнущий маслом и порохом ствол, с порога прицеливается в ворону, сидящую обыкновенно на сухом кедре возле сарая, и крикнув, как будто выстрелил, протирает карабин тряпкой, водворяет на место. День проходит в неторопливых хлопотах в огороде, на пасеке, в бане, где сушатся на решетах кедровые шишки. А вечером лошадь приходит домой. Старик не спеша снимает седло, поит коня и, вздохнув, садится на скамейку проводить взглядом уходящее за гору солнце.

Об этом почти ежедневном своем ритуале Фотей Петрович поведал мне сам, когда, сидя у его дома, с оленьими рогами над дверью, говорили о жизни. «Конечно, чудное дело – без толку вроде лошадь седлать. Ан, следует понимать: вся жизнь в седле протекала. Привык! Так вот повожусь с лошадью – будто бы на охоте повеселился».

Фотей Петрович Попов – коренной горноалтаец, изведавший промысел пчеловода, охотника, лесоруба. «Все дела споро шли. На охоте из шомполки козла укладывал на бегу. Полсотни медведей в тайге положил. Ну и маралы, само собой. Убьешь, бывало, марала, и рысью к дому – варить панты, пока не испортились…»

Когда от охоты за драгоценным оленьим рогом перешли к мараловодству, Фотей Петрович с семейством своим горячо принялся за новое дело. В урочище Курдюм по горному лесу сложили изгородь из вековых лиственниц. «Громадная штука! Сто пятьдесят километров в окружности. Триста тысяч дерев на нее положили».

Фотей Петрович.

Сыновья Фотея Петровича показали мне эту «китайскую стену» из бревен. Побывали мы и в громадном загоне, где обитает полудикое («больше трех тысяч») стадо оленей. В июне – июле созревают, наполняются кровью рога у маралов. Оленей ловят, спиливают рога, по отлаженной технологии варят, вялят – получают сырье, высоко ценимое медициной.

Уход за оленями, заготовка пантов, поддержанье в порядке ограды, охрана животных от волков и медведей – дело трудоемкое и далеко не простое. «Одна промашка, и золото превратится в навоз», – говорит о необычном этом хозяйстве Фотей Петрович. Сам он промашек не допускал. И тринадцать детей своих («четыре дочери, девять сынов») с малых лет приспосабливал к тонкостям дела, ставшим делом семейным. «Старший, Петро, пожалуй, меня превзошел. И отличён! Звезду видали? Из всех мараловодов страны один-единственный со Звездой», – с гордостью говорит старик, кивая на сына, собиравшего щепки для самовара.

– Батя, ну будет тебе! Хвалишься, как ребенок. Неловко даже, – подает Петро голос.

– Я-то… Я балагурю, а лишнего не скажу. А ты, хоть Герой, помолчал бы. Яйца курицу не учат.

Петро Фотеевич, улыбнувшись, берется раздувать самовар. Подъезжают к обеду, привязывая к изгороди коней, другие сыновья Поповых. Дочери и мать Татьяна Фоминична хлопочут возле стола. Живут дети уже своими домами, но часто вот так собираются вместе. Полон дом внуков. Кое-кто из них уже норовит взобраться на лошадь, съездить к оленям…

– Когда на пенсию уходил, что, вы думаете, мне подарили? – возвращается к нашей беседе Фотей Петрович после обеда.

– Ну телевизор, наверное, – говорю я, сколько можно выше подымая значимость подарка.

– Не-е… – улыбается Фотей Петрович. – Не-е… Подарили мне, когда провожали на пенсию, коня, карабин и седло.

Старик делает паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Да вот недолго ездил на Воронке, соли проклятые укорот дали.

На мою просьбу вывести Воронка старик немедленно откликается. Он хорошо понимает, сколько энтузиазма вызывает у любого фотографа громадная его борода, веселое, жизнерадостное лицо, законная гордость необычным подарком.