Николай Васильев - Америка с чёрного хода
Туманным осенним вечером Джо, как всегда, отправился на свой пустырь. Разложив костер из сухих листьев, он сидел возле него и задумчиво глядел в огонь. В эту-то минуту ему и «явилась» дева Мария. Джо запомнил, что небожительница была в том же самом облачении, в котором он видел ее на экране. Больше он ничего не смог рассказать – его фантазия не шла дальше голливудских стандартов.
В тот момент миф был еще в процессе становления, он еще только переходил – если для такого случая можно воспользоваться гегельянской терминологией – из стадии Ничто в стадию Нечто. Но уже на другой день, после разговора Джо с родителями и патером из местного католического прихода, миф приобрел более отчетливые очертания.
Оказалось, что богородица, как послушный дух на спиритическом сеансе, снова предстала перед мальчиком. На этот раз небожительница была весьма словоохотливой. Она сказала, что если Джо будет каждый вечер приходить на пустырь и усердно молиться, то в конце концов произойдет чудо – на пустыре откроется священный источник. Богородица точно определила, что это случится на семнадцатый день. Прощаясь с мальчиком, она обещала регулярно посещать его во время молитв.
После этого миф о чудесных видениях Джо стал твориться буквально на наших глазах, причем такими темпами которые даже и не снились древним мифотворцам. В процесс современного мифотворчества были включены такие могучие средства, как пресса и радио, телефон и телеграф. Неудивительно поэтому, что уже через несколько дней вся Америка говорила о «чудесном мальчике», или «Джозефе-чудотворце», как его теперь называли.
По совету патера, Джо перестал ходить в школу: у него возникли новые, более возвышенные обязанности. Захудалый домишко в Бронксе, Вилла-авеню, 3194, превратился в место массового паломничества. Заброшенный и грязный пустырь осаждался толпами людей, особенно в вечерние часы, когда Джо выходил молиться. К «чудесному» мальчику приносили больных детей, калек, инвалидов. От него требовали, чтобы он помолился за них или прикоснулся к ним.
В толпе молившихся и жаждавших чудесного исцеления постоянно сновали католические священники и монахи. Все это «предприятие» – для истории с Джо трудно подобрать другое название – с самого начала было монополизировано католической церковью и интенсивнейшим образом сю эксплоатировалось.
Несмотря на сырую ноябрьскую погоду, скопление паломников приняло такие размеры, что для соблюдения порядка (а может быть, и должного благочестия) управлению нью-йоркской полиции пришлось ежедневно выделять наряд в несколько десятков полисменов. Среди паломников были не только нью-йоркские жители. Слава о «Джозефе-чудотворце» распространилась далеко за пределами Нью-Йорка. Вблизи пустыря можно было видеть специально зафрахтованные автобусы с пилигримами из Нью-Джерси, Филадельфии и даже отдаленного Кливленда.
Бедный Джо не был в восторге от внезапно свалившейся на него славы «чудотворца». В газетах проскальзывали намеки на то, что мальчик устал от непомерного бремени, которое возложили на него ловкие эксплоататоры религиозных чувств и суеверий. Сообщалось вскользь, что ему надоели чудеса, паломники, фотографирование «паблисити». Но американская пресса, кроме левых газет, даже и не подумала выступить с разоблачением этой неслыханной мистификации, этого бесстыдного надувательства, совершавшегося в крупнейшем городе Соединенных Штатов.
Чтобы дать некоторое представление о том, что происходило в эти дни в квартире Витоло, приведу краткую, но весьма характерную выдержку из пространного, занимающего целую газетную полосу очерка о Джо. Корреспондент большой нью-йоркской газеты так описывает одну из сценок, ежедневно разыгрывавшихся в квартире, где жил «Джозеф-чудотворец»:
«Джозеф лежал на широкой кровати. Это был рябоватый, с оливковой кожей, маленький, хрупкий мальчик. Он смотрел хмуро и беспокойно. «Чудесный мальчик» выглядел, как любой другой девятилетний мальчуган в плохом настроении.
В комнату вошла монахиня в сопровождении молодой женщины с трехлетним ребенком на руках.
– Являлась ли вчера пречистая дева Мария? – спросила монахиня старшую сестру мальчика Ирэн.
– Да. Она разговаривала с ним. – О чем?
– О многом. Она сказала Джозефу, чтобы репортеры больше не фотографировали его.
Монахиня склонилась над Джозефом.
– Джозеф, прикоснись, пожалуйста, к ребенку. Он калека.
Джозеф насупился и ничего не ответил.
– Прошу тебя, Джозеф. – Глаза молодой матери наполнились слезами. – Прошу тебя, Джозеф, – повторила она, как эхо. – Только разочек.
Присутствовавшие в комнате родные также стали уговаривать Джозефа. Молодая мать протянула своего ребенка к мальчику, попрежнему лежавшему на кровати. Джозеф прислонился к спинке кровати, хмурый и молчаливый. Внезапно он вскочил, равнодушно прикоснулся рукой к ноге ребенка и выбежал в соседнюю комнату. На лице молодой матери появилась счастливая улыбка».
Как видно из этого проникнутого умопомрачительной серьезностью отрывка, чудеса так опротивели бедному Джо, что было не легко заставить его в тысячный раз прикоснуться к чужому искалеченному телу.
Возникновение Лурда со всеми его аксессуарами, да не в XIX веке, а в наши дни, и не в каком-то французском горном захолустье, а в Нью-Йорке, под сенью небоскребов, заинтересовало меня. Я решил хотя бы бегло посмотреть, что это такое.
Невзрачный поезд невзрачного метро с лязгом и грохотом мчит меня из Манхэттэна в Бронкс. Выйдя из метро я нанимаю такси. Когда я называю шоферу Вилла-авеню, он понимающе смотрит на меня и восклицает:
– А, вам к святыне! Вы у меня не первый сегодня. Машина идет по кварталам, населенным нью-йоркской беднотой. По обеим сторонам улиц тянутся деревянные и каменные дома, по преимуществу небольшие, старые, давно не ремонтировавшиеся. То тут, то там встречаются еще не застроенные участки, заросшие сорняками, а иногда заваленные потемневшими от времени бревнами и кирпичами. На улицах или во дворах протянуты веревки для сушки белья – свидетельство того, что обитатели этого района не пользуются хвалеными благами американского механизированного сервиса.
Несмотря на ненастный вечер, на Вилла-авеню вокруг пустыря стоит толпа в несколько сот человек. В толпе снуют полицейские. Мужчины стоят с обнаженными головами, хотя холодный осенний дождь не прекращается ни на минуту.
Я стараюсь продвинуться ближе к объекту всеобщего внимания. Медленно и с большим трудом мне удается занять позицию, с которой виден небольшой, метра в два-три высотой, бугор возле дома Витоло. Бугор окружен изгородью, наспех сколоченной из ящичных досок. Между изгородью и бугром оставлено нечто вроде загона. Там тоже толпятся люди. Это уже не просто богомольцы, а люди, жаждущие исцеления. Среди них видны калеки на костылях и слепые.
На бугре возятся какие-то юноши с лопатами. Оказывается, они копают землю, мокрые комья которой тут же старательно собираются набожными богомольцами в носовые платки или в ладанки. За каждый комок грязи со священного бугра необходимо заплатить одному из юношей, очевидно кассиру этого своеобразного золотого прииска. «Святыня» существует уже двенадцатый день, реклама у нее поистине сногсшибательная. Поэтому импровизированное предприятие торгует довольно бойко. Никакой определенной таксы на отпускаемый «товар», видимо, не установлено. Но ведь и «товар» таков, что при его продаже любое доброхотное даяние, даже самое незначительное, является рентабельным.
Кроме юношей, торгующих грязью, вокруг бугра стоит стража из нескольких подростков, охраняющая «святыню» от возможных хищнических покушений.
Это проявление мелкой «частной инициативы» – лишь нарост на теле более обширного и хорошо организованного предприятия, которое покушается не только на кошельки, но и на души своих клиентов.
Вершины бугра почти не видно. Вся она уставлена статуэтками богородицы, распятиями, завалена букетами цветов. Из земли всюду торчат свечи. Как только дождь прекращается, коленопреклоненные богомольцы зажигают их одну за другой.
«Чудесного мальчика» пока еще нет. Он появится несколько позже, около семи часов вечера, в обычный час моления.
Неподалеку от меня стоят две пожилые женщины. Указывая на группу пилигримов, толпящихся за изгородью, одна из них говорит соседке:
– Посмотри, Бэтти, вон на ту седую даму. Я говорила с ней вчера, она из Буффало. Рядом с ней в передвижном кресле – ее дочка, она уже несколько лет больна детским параличом. Мать перепробовала все средства лечения, но ни одно не помогло. Теперь она привезла дочку сюда, в надежде на помощь Джозефа.
– Ну и что же?
Ей не везет. Вот уже третий раз она приходит сюда – и хоть бы раз Джозеф обратил на нее внимание. Все проходит мимо. Сегодня она сговорилась с папашей Витоло, который обещал помочь ей.
