Андрей Караулов - Русское солнце

— Товарищ Председатель Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам! — Адъютант вытягивался перед Грачевым так, будто хотел стать выше берез. — Министр обороны товарищ Шапошников просит взять трубку!

— Просит, значит, давай, — буркнул Грачев.

Черный «кейс» с телефоном стоял рядом, на лавочке.

— Генерал-полковник Грачев! Слушаю!

— Приветствую, Пал Сергеич, — пророкотал Шапошников. По натуре Шапошников был оптимист, а оптимисты всегда действуют на нервы своей бодростью. — Ты скажи, мы летим или не летим?

— Видимость — тысяча, облачность — сто, ветер — тридцать. Вот так, Евгений Иванович.

— Понял тебя, — Шапошников задумался. — Значит, по асфальту?

— А это не я решаю, Евгений Иванович. Я не Коржаков!

С некоторых пор Грачев откровенно хамил министру обороны страны, но маршал этого как бы не замечал.

— Я… думаю так, Пал Сергеич: может… в моем «членовозе» поедем? Я б за тобой заехал, тем более разговор есть…

Шапошников — министр, Грачев (по статусу) его первый заместитель. Кому за кем заезжать?

«Новое мышление», — догадался Грачев.

— А что, Евгений Иванович, есть вопросы?

— Есть, Паша. Возникли.

— Тогда, может, я подъеду?

— А в кабинете, Паша, не поговоришь…

Для Грачева не было секретом, что Шапошников боится собственной тени.

— Буду рад, товарищ министр обороны! И жена будет очень рада.

— Паша, сейчас не до жены, сам знаешь.

— Не-е, я к тому, что перекусим…

— Ну, жди!

На самом деле Грачев относился к новому министру обороны вполне спокойно: Шапошников — мужик компанейский, не вредный, в генеральском застолье откровенен, хотя сам — почти не пьет.

Год назад, в 90-м, Язов убедил Горбачева: если страна не хочет, чтобы её солдаты и офицеры погибали от голода, армия сама должна зарабатывать деньги; крайне выгодно сдавать под коммерческие рейсы боевые самолеты и корабли. Президент СССР почему-то не сообразил, что на коммерческих рейсах будут зарабатывать не солдаты, а генералы. Грачев знал, что Дейнекин, главком ВВС, лично контролирует (с подачи Шапошникова?) всю коммерцию военного аэропорта Чкаловский. Честно говоря, Грачев тоже хотел попробовать себя в бизнесе, но он, во-первых, не знал, как это делается, а во-вторых, был — пока — полководцем без армии, она подчинялась Горбачеву и Шапошникову, то есть что-то спереть ему было просто негде.

Подошел адъютант: опять Коржаков.

«Замучил, гад», — поморщился Грачев.

— Чего, генерал?

— А ничего, Паша. Нич-чё хорошего. Позвони, говорю, шефу, он ждет.

— Ветер тихнет, слышишь? Сейчас будет хорошая сводка.

— Позвони, бл…, — Коржаков кинул трубку.

Борис Николаевич был на даче.

— Алло, у телефона генерал-полковник Грачев. Соедините с Президентом… Пожалуйста.

Ельцин тут же снял трубку.

— Товарищ Президент Российской Федерации! В военных округах на территории России все в порядке! Докладывал Председатель Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам, генерал-полковник Грачев!

— Ишь ты… — хмыкнул Ельцин.

— Теперь, товарищ Президент, разрешите доложить по вылету на объект…

— А што-о тут докладывать?.. — Ельцин не произносил, а как бы отрыгивал из себя слова. — Замутили, понимаешь, всех, напредлагали Президенту, а теперь прячетесь…

— Я не прячусь, — доложил Грачев. — Я на даче, Борис Николаевич!

Ельцин был пьян.

— Бо-орис Николаевич…

— Шта? Я — Борис Николаевич, и шта?! Значит, так. Вы — на вертолет, мы — в машины. Мы… на машинах поедем, вы — по небу. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ Президент! Буду с гордостью встречать вас на объекте!

— Тогда вот давайте, летите, — смягчился Ельцин. — Ну и… поаккуратней там, понимашь.

— Есть, товарищ Президент, быть аккуратнее!

— Хорошо. Если получится — свидимся… еще.

Ельцин повесил трубку.

Любые ситуации Грачев оценивал по принципу «дважды два — четыре» и не имел привычки терпеть непонятное.

Судя по всему, это действительно нравилось Ельцину. В чем-то главном Ельцин был на редкость примитивен, а примитивный человек не любит непонятных людей, он быстро от них устает.

Грачев нервно ходил по дорожкам леса, похожего на парк. Еще больше, чем хамство Ельцина, ему не нравилась предстоящая встреча с Шапошниковым.

Он знал, что начальство, которое в личном общении (с подчиненными, пусть даже высшими генералами) хочет, чтобы его не воспринимали как начальство, самое плохое начальство на свете. Новый министр обороны с удовольствием дружил бы абсолютно со всеми, но как только главнокомандующий Горбачев проявлял волю, Шапошников безропотно рубил любые головы — направо и налево.

Известив войска о своем вступлении в должность, Шапошников почти месяц чистил армейские ряды от влияния ГКЧП. Сразу, приказом № 2, из армии был уволен космонавт Алексей Архипович Леонов, дважды Герой Советского Союза. Утром 18 августа генерал-майор Леонов, возглавивший отряд космонавтов после Юрия Гагарина, имел неосторожность подписать у Бакланова, главы ВПК, какую-то служебную бумагу. Вроде бы Бакланов что-то говорил ему о ГКЧП… И понеслось! Грачев хорошо знал Леонова. Полет космонавтов Беляева и Леонова на аварийном «Восходе», выход Леонова в космос, чуть было не закончившийся трагически, и аварийная посадка (Беляев вручную посадил корабль) в снегах под Мурманском были легендой среди летчиков. Через неделю после отставки Алексей Архипович, любимый гость на всевозможных презентациях, столкнулся — на глазах Грачева — с Шапошниковым.

— Что вы сделали со мной, Евгений Иванович? Лучше б убили, честное слово…

— Слушай, Алексей, должность такая… ты пойми… в конце концов! Давай выпьем, хочешь?..

Шапошников улыбался широко, как голливудская звезда.

Подошел адъютант:

— Товарищ генерал-полковник! Министр обороны Советского Союза подъезжает к воротам. Прикажете отворять?

Грачев терпеть не мог адъютантов. Они смотрели не в глаза, а в рот.

— Отворяй!

Огромные ЗИЛы Шапошникова тяжело въехали во двор. Головной ЗИЛ в обиходе именовался «лидер», второй — машина спецсвязи. Ядерный «чемоданчик» был не только у Горбачева, но и, разумеется, у министра обороны, у начальника Генерального штаба; голосование происходило несколькими кнопками, то есть один Горбачев или один Шапошников ничего (в этом смысле) сделать не могли. Следом за ЗИЛами юркнула «Волга» с охраной, а машины ГАИ деликатно остались за забором: им здесь не место.

— Павлик, я тут! — Шапошников открыл дверцу и, не вставая, свесил ноги на землю.

— Здравия желаю, товарищ министр обороны! — прищурился Грачев, но честь не отдал.

— Здравствуй, Паша. — Шапошников протянул Грачеву руку. — Угостишь чем-нибудь старого летчика?

— У… а то! Выпускай шасси!

Грачев полуобнял Шапошникова и повлек его к беседке, где по-походному, без скатерти, был накрыт стол.

— Слышишь, как птицы орут? — спросил Шапошников.

— Я в природе не разбираюсь, — мрачно ответил Грачев.

Странно все-таки устроены госдачи: асфальтовые дорожки постоянно напоминают, что ты — чиновник, а фонари и зеленые скамейки, напиханные среди деревьев, отбивают всякую охоту к уединению.

— Подскажи, Павлик, что делать будем, — начал Шапошников.

— Сначала пива холодного, и тут же — на коньяк!

— Я не об этом. Ты знаешь, что в Завидово?

— Охота.

— Нет, Паша. Охоты не будет.

— Тогда что туда переться?

Шапошников улыбнулся:

— А это, Паша, вопрос философский.

— Какой-какой, Евгений Иванович?

— Философский.

— Наливаю…

— Мне коньяк. Хватит, хватит…

— Н-ну, где моя командирская кружка?!

Кривое пузатое чудище из белого алюминия находилось тут же, среди бутылок.

— В Завидово, Паша, будет принято решение отделить Россию от Советского Союза. Твое здоровье!

— А на кой хер, Евгений Иванович, ей отделяться?

— Вот это, Паша, я и сам не пойму.

— Значит, озаримся!

Грачев по-гусарски согнул локоть и припал к кружке.

— Меня с утра вызвал Бурбулис, — продолжал Шапошников, — ввел в курс. И попросил меня… как министра… переговорить с тобой. Упредить, значит.

— Ишь как… — сморщился Грачев. — А Бурбулис, между прочим, мог бы и сам жопу поднять!

— Ну, генерал, какое настроение?

— Сказать «хреновое» — значит ничего не сказать.

— И у меня, Паша, хреновое.

Где-то там, наверху, гаркнула ворона, напугала воробьев и притаилась, подлая, оторавшись.

— ГКЧП тоже так начинался, — сказал Грачев. — Придумают черт-те что, а нас потом — к стенке.

— Лучше к стенке, чем в отставку, — пошутил Шапошников.

— Да это как сказать…

Помолчали. В беседку ползла осенняя хмурь, небо как могло прижималось к земле, будто от холода.

— Зачем все-таки Союз рушить… а, Евгений Иванович?