Кнут Гамсун - Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)
Между всѣми названными изреченіями нѣтъ никакихъ промежутковъ въ годахъ или перемѣнъ въ философскихъ воззрѣніяхъ автора. Они всѣ написаны въ продолженіе трехъ недѣль и на 95 страницахъ in octavo.
Показавъ самымъ яснымъ образомъ оригинальность Платона, который „проникъ въ невѣдомые міры и предрекъ судьбу цѣлой части свѣта“, Эмерсонъ снова выходитъ изъ границъ и подвергаетъ бѣднаго читателя новому испытанію. Дѣло въ томъ, что онъ, въ концѣ-концовъ, все-таки не вполнѣ уяснилъ себѣ, въ чемъ, собственно, заключалась оригинальность Платона. По его мнѣнію произведенія Платона могли также быть произведеніями другихъ писателей; конечно, не могло быть ему подобныхъ, но все же могъ быть кто нибудь другой! Онъ совершенно ясно говорить: „Когда мы восхваляемъ Платона, то, можетъ-быть, въ немъ мы восхваляемъ цитаты Солона, Софрона и Филолая“.
Но Эмерсонъ прибавляетъ: „Пусть такъ. Каждая книга — это цитата или заимствованіе, каждая постройка — это цитата изъ всѣхъ лѣсовъ, рудниковъ и каменоломенъ, каждый человѣкъ представляетъ собою цитату своихъ прародителей“.
Результатъ, къ которому онъ такимъ образомъ приходитъ, можно формулировать приблизительно такъ: цитируемый Платонъ сидѣлъ въ цитированномъ домѣ и цитировалъ цитаты изъ цитатъ Солона, Софрона и Филолая, для того, чтобы создать цитату, которой до него не было. Припомнимъ слова Эмерсона, что „нетрудно замѣтить“, что всѣ лучшія произведенія созданы трудомъ „тысячи людей“. Но вѣдь всѣ сочиненія Платона принадлежатъ писателю, который проникалъ въ другіе міры, „которыхъ не могъ достичь человѣкъ во плоти“. Если же не самъ Платонъ писалъ свои сочиненія, то сколько людей во плоти могли бы счастливо остаться на землѣ, когда тысячи сотрудниковъ Платона должны были проникать въ другіе міры? Такъ что въ Греціи во времена Платона люди во плоти были вѣроятно большой рѣдкостью. Только одинъ бѣдный Сократъ, „невѣжественный уличный спорщикъ“, былъ человѣкомъ во плоти…
Эмерсонъ прочелъ сочиненія Платона не безъ пользы для себя. Онъ усвоилъ себѣ его „двѣ стороны“ и сталъ говорить такія „двойственныя“ вещи, какихъ не говорилъ ни одинъ мыслитель. Въ одной статьѣ онъ восторженно говоритъ объ этой двойственности Платона, а въ другой съ равнымъ же восторгомъ восклицаетъ: „Я люблю факты. Фактическое существованіе мухи представляетъ собой больше цѣнности, чѣмъ возможное существованіе ангела“. И Эмерсонъ высказалъ въ томъ и другомъ случаѣ равно замѣчательныя мысли.
Что же, въ концѣ-концовъ, представляетъ собою философія Эмерсона? —
Она именно то, за что ее въ настоящѣе время принято считать, — не болѣе того. Эта философія помѣщается на полуторастахъ страницахъ и продается въ Англіи за одинъ шиллингъ въ переплетѣ. Это философія „Представителей человѣчества“. Шекспиръ — поэтъ, Монтэнь — скептикъ, Наполеонъ — человѣкъ житейскихъ успѣховъ, Гёте — писатель, Сведенборгъ — мистикъ, Платонъ — философъ. Всѣ они были великими людьми, у которыхъ намъ есть чему поучиться. Изученіе Платона привело Эмерсона, несмотря на всѣ его противорѣчія, къ одному твердому пункту — „къ фундаментальному единству: къ Богу и безсмертной душѣ“.
Такъ какъ, по мнѣнію Эмерсона, Платонъ принялъ то и другое, то Платонъ есть философія. Эмерсонъ хочетъ имѣть Бога. Для него это самое значительное слово, и если бы онъ былъ скандинавомъ, то писалъ бы слово Богъ съ удвоенной гласной. Богъ и душа — это сумма его философіи. Существованіе міра обусловливается существованіемъ Бога. Это чистая истина, заключающаяся во всѣхъ его трактатахъ, является результатомъ его философскихъ изысканій.
Въ своихъ стремленіяхъ доказать непосредственную связь души съ Богомъ, Эмерсонъ еще разъ разбиваетъ свое ученіе объ относительной оригинальности. Всякій разъ, когда онъ углубляется въ мысли о Божествѣ, его пересиливаютъ его азіатскія сумасбродства, заставляя отвертываться отъ ранѣе созданныхъ имъ теорій.
„Чистая (inviolate) душа находится въ непрестанной телеграфной связи съ задачею вещей“, говоритъ онъ. Онъ дальше такъ поясняетъ свою мысль:
„Центральный фактъ заключается въ томъ, что сверхмыслительный интеллектъ истекаетъ на насъ изъ неизвѣстнаго источника для того, чтобы быть воспринимаемымъ имъ съ религіознымъ чувcтвомъ и ограждаемымъ отъ сліянія съ нашей собственной волей“.
Какую же пользу въ такомъ случаѣ приносятъ всѣ „тысячи сотрудниковъ“? Если чистая душа находится въ смущеніи передъ какимъ-нибудь понятіемъ, или не можетъ найти отвѣта на вопросъ, то ей не зачѣмъ раскрывать сочиненія Платона. Отвѣтъ „фактически“ получится нами изъ первыхъ рукъ, говоритъ Эмерсонъ, непосредственно изъ невѣдомаго, источника, какъ телеграмма.
Мы уже чувствуемъ, что обливаемся потомъ, читая объ этомъ первоисточникѣ, который нахлынетъ на насъ. Эмерсонъ будто и самъ боится, что телеграмма не дойдетъ, и поэтому находящійся въ немъ унитарій прибавляетъ: „Поистинѣ, у насъ нѣтъ такого вопроса, который остался бы безъ отвѣта“. Поистинѣ, это нѣсколько странное заявленіе въ устахъ мыслителя! Онъ стоитъ передъ самыми глубокими загадками, ничего не доискивается, чувствуетъ полный покой и поетъ съ псалмопѣвцами. Безсмертіе души Эмерсонъ доказываетъ слѣдующей фразой: „Если мой корабль тонетъ, то онъ тонетъ лишь въ другое море“. Затѣмъ онъ цитируетъ нѣсколько строчекъ изъ „взглядовъ Фокса на вѣчность“. „И былъ океанъ мрака и смерти, но безконечный океанъ свѣта и любви затопилъ океанъ мрака и смерти“, потому что душа безсмертна. Благодаря такой нравственно-философской работѣ, Эмерсонъ сталъ мыслителемъ. Его ученіе заключается въ слѣдующемъ: душа въ тѣлѣ и Богъ на горизонтѣ. У философовъ онъ ищетъ мудрости, которую поясняетъ „уменіемъ морали“. Платоновская мудрость „безгранична“, мудрость Бэмена „здрава и прекрасна“, мудрость Сведенборга „пріятна“, мудрость Монтэня — безнравственна. Мудрость Шекспира „невѣроятна“, онъ придаетъ значеніе свойству мудрости. Точно научная философія обусловливается опредѣленной моралью! Можно встрѣтить людей, которые такъ же легко могутъ представить себѣ философію порока, какъ и философію добродѣтели. Эмерсоновская моральная философія совершенно подобна той, которую мы находимъ во всѣхъ домашнихъ сборникахъ проповѣдей унитаріевъ (Сборники Parkers, Chaunings и т. д.). Его философія почти та же, что у всѣхъ порядочныхъ людей, начиная съ добродушныхъ посыльныхъ и кончая добродѣтельными китоловами. Моральная философія не пріобрѣла въ Эмерсонѣ мыслителя, но пріобрѣла проповѣдника. Его духовныя дарованія имѣли преимущественно литературный характеръ. Во всемъ, что онъ говорилъ и писалъ, онъ выказывалъ свой талантъ. Его соотечественники берутъ изъ его твореній эпиграфъ къ своимъ доброкачественнымъ и невиннѣйшимъ произведеніямъ. Онъ сдѣлался Эзопомъ американской нравственной толпы. Но иногда его талантъ заводилъ его на ложный путъ, именно въ тѣхъ случаяхъ, когда онъ считалъ нужнымъ быть глубокомысленнымъ. Теперь мы, конечно, привыкли къ часто непонятнымъ положеніямъ въ философскихъ сочиненіяхъ, но очень интересно прослѣдить, какъ ученый янки справляется съ своей ученостью. Посмотрите нѣкоторыя изъ его оракулообразныхъ изреченій, въ которыхъ находятъ большое глубокомысліе такого рода: „Знаніе — это познаніе, котораго мы не разумѣемъ“. Вѣрно, вѣрно! Я не понимаю въ этомъ ни единаго слова, но Эмерсонъ всегда правъ. Онъ былъ бы не правъ, если бы сказалъ, что Разумѣніе — это познаніе, котораго мы не знаемъ. Вотъ какъ много значитъ, если скажешь фразу шиворотъ на выворотъ.
Его другое изреченіе еще болѣе замѣчательно, если это только возможно. „Детали — это меланхолія“. Ну, конечно, детали — меланхолія. Это знаетъ всякая лошадь омнибуса со среднимъ образованіемъ. Развѣ кто-нибудь когда-нибудь слышалъ, чтобы детали были цѣпью горъ или спускающейся шторой? Да, я хотѣлъ бы взглянуть на того, кто бы сказалъ, что детали меньше доходятъ на меланхолію, чѣмъ на любой шелковый зонтикъ въ мірѣ. Слѣдовательно, детали — меланхолія…
Ральфъ Вальдъ Эмерсонъ, умеръ въ 1882 году. Само собой разумѣется, что у американцевъ есть другіе писатели, которые могутъ быть включены въ исторію литературы, но я въ данной работѣ не имѣю возможности дѣлать болѣе подробной выборки. Я только болѣе подробно разобралъ тихъ американскихъ писателей, которые наиболѣе извѣстны у насъ, для того, чтобы показать, какъ сильно можно ошибиться, если переводить только представителей страны, а не литературу. Моя задача состоитъ въ томъ, чтобы доказать, какъ литература, подобно американской, можетъ повліять на духовную жизнь народа, какія она сѣетъ сѣмена и какую жатву пожинаетъ!
Уитманъ и Эмерсонъ считаются представителями національной литературы, что далеко не служить къ чести страны. Уитманъ былъ безсвязнымъ поэтомъ, а Эмерсонъ — литературнымъ сочинителемъ проповѣдей. Я нисколько не сомнѣваюсь, что американская литература нуждается въ вліяніи болѣе развитой иностранной литературы, на которую конгрессъ наложилъ патріотическую пошлину. Для того, чтобы американская литература служила средствомъ для развитія, она должна перемѣнить форму и содержаніе. Но, во первыхъ, въ этой большой странѣ должны появиться люди, мужчины и женщины, которые сомнѣвались бы въ томъ, что Америка — самая культурная страна въ мірѣ. Національное самодовольство должно нѣсколько смолкнутъ, патріотизмъ долженъ поколебаться. До нынѣшняго дня имя президента было самымъ священнымъ именемъ во всей странѣ, и, если мы будемъ имѣть нѣкоторое понятіе о тѣхъ геніяхъ, которые обитали въ Бѣломъ Домѣ въ продолженіе многихъ поколѣній, то это дастъ представленіе о націи, которая ихъ канонизировала. Если Америка, именно въ тѣхъ областяхъ, въ которыхъ она наиболѣе отстала отъ другихъ странъ, требуетъ платы за руководство, то этимъ ясно выражается полное отсутствіе современныхъ духовныхъ интересовъ въ странѣ.
