Газета День Литературы - Газета День Литературы # 132 (2007 8)
здорова плоть,
И да погоним торгашей из храма,
Ведь храм –
есть Русь,
она стыдится срама;
Погоним же – как завещал Господь!
Но надобно восстановить в душе
Нам прежде купол
с молнией Господней.
Пусть это будет завтра,
не сегодня.
Но и сегодня деется уже!
УГОЛЁК
… А скала на Валааме
Из единого куска.
Вверх и вниз идти холмами
Средь озер и сосняка.
Средь еловых лап могучих,
Древность сеющих окрест, –
И блеснёт, почти что в тучах,
Православный тонкий крест.
Вопрошал весёлым свистом
Лес: мол, что, пришла нужда?
Да не праздным ли туристом
Ты пожаловал сюда!
Как ответить, чтобы срама
Избежать по мере сил?
…На неровных плитах храма
Себе ногу повредил.
Разболелся, все немило,
Все не этак и не так…
Вдруг как сверху осенило:
То небе небесный знак!
Ведь не где-нибудь, а в храме
Приобрел ты эту боль –
На чудесном Валааме,
Потому терпеть изволь!
Я терпел на теплоходе
Средь металла и стекла,
Про себя молясь, и, вроде,
Боль смягчилась и прошла.
Но скажу, призвавши смелость
(И почти наверняка):
В костных кущах загорелось
Что-то вроде уголька…
И когда встаю я ночью,
В тьме, задолго до утра, –
Уголёк сквозит воочью
Из коленного нутра.
И тогда я снова в храме,
Где полы из плитняка.
… А скала на Валааме
Из единого куска.
Николай Коняев ЭЛЕКТОРАТ
БОМЖ ВЕЛИКАНОВ
Бомжа звали по фамилии – Великанов.
О своей нынешней жизни – пятнадцать лет перестройки прошли, как пятнадцать суток! – он говорить не любит.
Да и что говорить, если вся его нынешняя жизнь проходит возле мусорных бачков да в поиске пивных банок.
Но к вечеру, когда повезёт, Великанов покупает пару пузырьков "Красной шапочки", и, отдыхая с товарищами, у мусорного бачка, любит поговорить о своей семье...
Начало этой повести я пропустил...
Когда в тот вечер я появился с помойным ведром в соседнем дворе – наши мусорные бачки по какой-то неведомой причине отсутствовали, а сваливать мусор прямо на асфальт в такую прекрасную погоду я постеснялся – бомж Великанов уже повествовал о необыкновенной плодовитости своего деда.
Как я понял, у деда Великанова было двенадцать сыновей, и шесть дочерей, и все – с самого раннего возраста трудились в поле...
И до женитьбы спину не разгибали, а когда поженились, за двоих вкалывали.
Если верить подсчётам самого бомжа, то с начала советской власти до войны сообща они триста лет стажа заработать успели. Ну, а если трудовой стаж зятьев и невесток прибавить – в три очереди ведь обедали, столько народу в семье было! – то, как раз пять столетий получится.
Нельзя сказать, что я не обращал внимания на нашествие помойных людей, копошащихся возле помойных бачков.
Но они существовали даже не безлико, а где-то за границами восприятия. Не обращая ни на кого внимания, рылись они в помойке, что-то извлекая из ее зловонных глубин, и у них с их ответной приниженностью восприятия, просто не могло оставаться никаких человеческих воспоминаний...
Поэтому-то так и заинтересовала меня история семьи Великанова, этого больше похожего на романтических босяков из спектакля по пьесе Максима Горького, чем на наших современных бомжей человека.
Слушая его, я бумажка за бумажкой выкладывал в бачок мусор, но как не тянул время, мусора в моём ведре на всю жизнь бомжа не хватило.
– А ты чего здесь ту суёшься? – спросил Великанов. – Если кирнуть хочешь, то у нас выпито всё...
И он показал мне пустую бутылку.
К счастью, я нащупал в кармане своих спортивных штанов деньги. Вытащил купюру – это оказалось пятьдесят рублей.
Дальше уже проще было.
Собутыльник, подхватив бумажку, исчез, а я получил право усесться рядом с бомжом на освободившийся ящик.
Густо пованивало от Великанова, и от мусорного бачка пахло прямо в нас, но я не обращал внимания на запахи – так захватила меня история этой русской семьи.
Война будто катком, по семье Великановых прокатилась...
Кто на фронте погиб, кто под бомбежками, кто в оккупации сгинул...
Трое внуков Великанова и осталось всего от семьи...
Но не растерялись...
И сами выросли, и новых сыновей и дочерей нарожали, и так получилось, что больше, чем в предвоенные годы, семья стажа заработала.
Только кроме этого стажа в 1991 году ничего не осталось.
Потому как пришли абрамовичи и березовские, захватили все заводы и фабрики, все газопроводы и нефтяные скважины...
Ничего великановской семье кроме тысячи лет трудового стажа не осталось...
Ну, и получилось так, что почище войны реформы по семье прошлись... Кто из необъятной семьи от палёной водки сгорел, кто от болезней.
– Да-да... – участливо вздохнул вернувшийся с выпивкой собутыльник бомжа Великанова. – Это ты верно говоришь... Не каждый сумеет при нынешних порядках от разрыва сердца удержаться...
– Да... – подтвердил и сам Великанов. – В общем, опять только трое братьев нас осталось от всей семьи.
– Работают где или на пенсии?
– Не... Бомжами все, как и я, устроившись...
Мы сидели в обычном городском дворике под больными деревьями.
У наших ног ворковали голуби.
Было тихо.
Какой-то мягкий, чуть пованивающий гнилью покой обволакивал нас, и я, сам ужасаясь этому, подумал вдруг, что давно не видел таких счастливых людей.
И ещё счастливее стали бомжи, когда увидели, что я не тронул протянутый мне стакан.
– Да... – сказал Великанов. – Вот так... Ну да что там... И он чокнулся с приятелем.
– А чего... – миролюбиво сказал тот. – Если подумать, то очень даже неплохо ты, Великанов, устроились... Подвал хороший у тебя ...
– Это да... Да... – подтвердил Великанов.
– Милиция-то не трогает? – спросил я.
– А чего милиция? – заступился за Великанова собутыльник. – Милиция уважает его.
– За тысячелетний стаж? – съехидничал я, и Великанов, хоть и был уже пьян, обиделся.
– Ну в бомжах ещё тысячи лет не наберётся, – неожиданно трезво сказал он. – Но ты все равно имей в виду, что занята эта территория... А когда я загнусь – вот он тут хозяином будет.
И он ткнул чёрным как у негра пальцем в своего собутыльника.
– Да я и не претендую... – я взял ведро и встал. – Я же просто так, мужики... – Тут непонятка вышла... Я просто поговорить хотел, какую, понимаешь ли, жизнь Гайдар с Чубайсом для России устроили...
– И Гайдаря ты, парень, не ругай... – не поддаваясь, сказал Великанов.
– Чего?! – позабыв, что собрался уходить, я поставил снова на землю ведро. – А Гайдара-то чего ты защищаешь?!
– А того... – пошатнувшись, Великанов встал. – Того и защищаю, что Гайдар в мой мусорный бачок лазать не будет, как некоторые...
Похоже, было, что Великанов всерьёз меня за конкурента принял.
И переубедить его в этом было затруднительно.
Я не стал пробовать...
Взял своё пустое мусорное ведро и пошёл домой.
Был ясный и тёплый весенний вечер...
