Газета День Литературы - Газета День Литературы # 126 (2007 2)
вон
огляделся осмотрелся
глядь –
все полочки распределили
все гранты поделили
все журналы-газеты забили
дяди-тети-девочки-мальчики
с нужными стихами
странными именами
пугающими фамилиями
модной репутацией
не такой ориентации
и пшел я вон
и пшли они на…
в интернете выложился –
весь
ВОСТОК
Восток дело тонкое
Восток дело громкое
Восток дело дымное
Восток дело взрЫвное
Восток дело хаки-кровавое
Бессмысленное дело – Восток
Восток убивает в себе Восток
Восток превращается в Запад
Запад дело тонкое
Запад – не дело
не дело
не дело
Покажите мне тот
утонченный Восток
который – дело тонкое...
Александр Далецкий В МОЛЧАНЬЕ ВЕЛИЧИЯ
ВЧЕРА ИЗ СЕВАСТОПОЛЯ
Меня штормит лихорадкой.
Душа разбивается шлюпкой
Среди безмятежно-сладкой
Москвы, далеко не чуткой.
Мой глас изрыгает рокот,
Из глаз – соленые брызги.
Я сердцем ныне расколот,
Не в рифму стали изыски.
Привёз не лубочный подарок,
Штормягу на девять баллов,
И молний в тысячу сварок,
И громы, громчее залпов.
Привёз возмущенную совесть,
Привёз вам брезгливые взгляды
И сердце, оно раскололось,
Берите – такого не надо!
Мне надо свирепости ветра,
Чтоб гасли всполохи боли,
Мне надо простого ответа,
Но жизнь Севастополю – более.
Живёте в свое удовольствие,
В смиренье с расчетливой поганью,
О времени разглагольствуя,
Мыском мое сердце трогая.
Да Бог с ним, и худшее пробовал,
Но кто же дал право предательства?!
Душу рублем изуродовал,
Швырнув на алтарь стяжательства?!
Я верю: эти – не многие.
Я верю: выживет русскость.
И боль Севастополя трогает,
Сочась сквозь комфортную трусость!
А если волна накрыла
И душу твою раскачала,
Соленым прибоем омыла
Глаза, хоть чуть-чуть, для начала,
Не бойся бушующей силы,
Греби, как велит тебе совесть.
Сдавшихся лодки – разбило,
А наша – не раскололась!
Нам выпало биться упрямо,
В грозу не спуская стяги,
Курсом, проложенным прямо,
Не веря в благие зигзаги!
***
Рядом-рядышком, на скамеечке,
Посидим вдвоем. В горсти – семечки.
Помолчим про всякое-разное.
Коль молчишь со мной, то – согласная.
Хорошо-то как с этой женщиной!
Пусть Париж скулит, как помешанный!
Голливуд от горя рвет волосы,
Что не там живёт – в нашей волости.
И сидит со мной рядом-рядышком
Не мамзель, не мисска, не панешка.
Красотою царственной дивная,
Бескорыстная и наивная.
Пусть стара на ней телогреечка,
И плевать, что троном – скамеечка.
Упадут к ногам очень многие,
Только не отдам недотрогу я!
Рядом-рядышком, на скамеечке
Мы сидим вдвоем, лущим семечки,
На закат глядим, улыбаемся,
Да по вздоху вздох откликаемся.
ВЕТЕРАНАМ ВТОРОЙ МИРОВОЙ
Мы вас не забыли, нам стыдно за старость,
Которая вам за медали досталась.
Нам стыдно и мы ваших лиц избегаем,
Когда в магазинах сыры покупаем,
Когда мы модельную обувь снимаем,
Придя к вам в квартиру... И вдруг понимаем,
Что где-то не так в хитроумной системе
Просчитано, сверено, сверстано в схемы,
Начислено, выдано и… наплевать,
Как с крохами этими вам воевать?!
И каждый блажен, кто в сражениях пал,
И нищенства в старости не испытал!
Так дед мой в степи меж Орлом и меж Курском
Безвестно пропал. Захоронен по-русски.
Простите же нас, кто живой и кто пали,
За то, что ТАКУЮ страну отбивали!
Простите за всё! За своё и чужое,
За новое время, за жизнь, как в неволе!
Поверьте, что нами страна возродится,
Коль много таких, кто способен стыдиться!
СОЛДАТЫ
Шагают солдаты. Обветрены лица.
Ребята, привычные бранно трудиться.
Шагают обычные русские парни
Повзводно, шеренгами в три и попарно.
Снаружи не видно их зрелые души,
Их детскость Чечнёй по приказу разрушив,
Мужчинами сделала в дни и часы
Россия, и бросила жизнь на весы.
Проходит с молчанием рота в пыли,
Лишь хруст их сапог застывает вдали.
И кто-то из штатских, поморщился: фи!
Какой-то мерзавец за пыль осудил.
И просто, подонок, вдруг плюнул им вслед,
Им, лучшим, которым сравнения нет!
Которые молча в огонь и на смерть…
Судить – не позволю! Охаять – не сметь!
Ты прежде, за прочих, под пули сходи,
В Афган ли, в Чечню, где бушует бандит,
Сходи, и отменится с глупости суд,
Огульный, из трёпа обычных иуд,
Которым и дома спины не подставь,
Которым всё плохо, но денег – прибавь…
В молчанье величия парни прошли,
Прощая неумных, как грех их земли.
Владимир Бондаренко САМОСОЖЖЕНИЕ ЛЮБОВЬЮ
Начиная свою новую книгу, Вера Галактионова каждый раз делает как бы свой самый первый шаг, забывая о предыдущем. Сколько книг – столько художественных открытий. Только отошли от необычности её сказового острова Буяна, спасительного противовеса гибнущей распутинской Матёре, только перестали говорить о "Крылатом доме", как с неспешностью тяжеловеса Вера Галактионова предложила свою версию происходящего в России и свой вариант худо- жественного решения, роман "5/4 накануне тишины". Уже сам заголовок был необычен, чересчур смел для традиционной "Москвы". Какое-то цифровое обозначение музыкального тона социальных событий. Конечно, оно, это предыдущее – прослеживается в романе "5/4 накануне тишины", сидит и в форме, кое-где повторяя и роман "На острове Буяне", и ранний рассказ "Adagio", и какие-то размышления из "Слов на ветру опустевшего века". Иначе и быть не могло. От себя не уйдешь, как бы ни пытался. Даже в споре с самой собой она остаётся всё той же Верой Галактионовой, русским писателем с жёстким взглядом и широким взором, с вольным стилем, вроде бы хаотичным, но укладывающим свой вселенский хаос в строгую систему координат и с вполне традиционным русским отношением к слову. Как признаётся она сама: "Я застолбила, определила свой рабочий размах – с одной стороны деревенское "Зеркало", с другой – рискованное, экспери- ментальное "Adagio". Но я понимала свою долгосрочную задачу иначе: свести эти два направления в единое – добиваться поэтапно органичности такого, невозможного, казалось бы, синтеза". Как ни парадоксально может показаться, но и Людмила Петрушевская, и даже Татьяна Толстая покажутся замшелыми реалистками рядом со всегда экспериментальной, всегда новаторской прозой Веры Галактионовой. Если бы не её русская направленность, не её отторжение от всяческого космополитизма и русофобии, быть бы ей в лидерах нашей самой современной либеральной прозы, блистать на приёмах у президента и русскоязычных олигархов, не хуже Виктора Ерофеева. Тем более, и в жизни она столь же эффектна, как в прозе. Но какой-то стихийный устойчивый русский менталитет диктует ей свои условия существования, и, к счастью, писатель идёт согласно предназначенному свыше пути, предначертанному Богом.
