Газета День Литературы - Газета День Литературы # 136 (2007 12)
– Дэна в погранцы куда-то в Карелию, а меня в мотострелки...
– Да-а. Бедненькие. – Сняла с гвоздя юбку, кофточку. – Отвернитесь, надо одеться празднично. То есть...
– Торжественно, – подсказал Денис.
Они уставились в стену. Над Олькиной кроватью висела фотография Виктора Цоя. Ещё не того звездного героя, каким он стал после альбома "Группа крови", а раннего, мало кому известного. Длинные волосы, нижняя челюсть ещё не так сильно выпячена вперед, на шее бусы, глаза подкрашены. Этакая восточная девушка. В нижнем левом углу фото виднелся гриф гитары, колки... Год, наверное, восемьдесят третий – восемьдесят четвертый. Димка с Денисом тогда учились в шестом классе, а девчонки, наверно, уже бегали на концерты в рок-клуб...
Олька вернулась с каким-то свёртком в одной руке и магнитофоном в другой.
– Пельменей Алка отвалила! – объявила довольно. – "Колпинских"!
Димка натужно заулыбался:
– О, вот и закуска. Ну что, садимся?
– Садимся! – возмутилась Олька. – Пельмени ещё отварить надо, и вообще стол накрыть. Сейчас Нелька картошки принесёт... Банку надо открыть с огурцами.
И началась подготовка. Тарелки, вилки, разноразмерные рюмки, ломтики засохшего сыра...
Парни сидели как именинники на стульях во главе стола. Олька, Наташка и маленькая, с печальными глазами и красными, истёртыми пряжей руками, Нелька – на кровати.
– Ну что же сказать, – подняла рюмку с агдамом Наташка, – удачно вам отслужить. И ждём в отпуск. Не забывайте.
– Никогда, – сказал Димка.
Чокнулись, выпили. Заели пельменями.
– Слава богу! – звонким от слёз голосом воскликнула Олька. – Слава богу, что Афган этот кончился. У нас ведь столько парней в цинке привозили. И про всех: погиб в результате несчастного случая...
– Теперь вместо Афгана хватает, – перебила Наташка. – Карабахи, Фергана.
Димка наполнил рюмки:
– Ладно, девчата... В общем, спасибо вам... Оль, врубай музон.
– А что?
– Пока что-нибудь легкое. Давай "Мираж". У нас с Дэнчиком много хорошего под него было... Помните концерт?
Наташка улыбнулась:
– Спасибо, что сводили. Мы-то сами уже давно никуда не вылазим. Работа, сон... Хотя, скажу вам, Овсиенко это фигня. Вот когда Гулькина с Разиной пели! Восемьдесят седьмой год.
Восемьдесят седьмой... Денис впервые услышал "Мираж" во время поездки в Шушенское. Ехали всем классом смотреть село-заповедник, где отбывал ссылку Ленин. Ехали долго – от их городка до Шушенского было почти триста километров – и всё это время, несколько часов, в "Икарусе" звучали красивые песни с необычными тогда, слишком смелыми для эстрадного ансамбля словами:
Я не шучу, я уже не шучу,
Я буду делать то, что хочу.
В сеть обещаний меня не поймать,
Я не желаю верить и ждать!
И взбудораженный ими, Денис не удержался, обнял танцующую в проходе автобуса одноклассницу, Марину Лазунину, посадил себе на колени. Марина обняла его за шею...
– Огурчики, огурчики берите, – заботилась Олька. – У нас в Туле огурцы лучше всех солят!
– Эх, – вздыхал Димыч, – как мы там без водки, без пива? Без огурцов солёных...
– Без музыки, – добавил Денис.
– Уж музыка будет, – усмехнулась Наташка и напела баском: – У солдата выходной, пуговицы – в р-ряд!..
– Не надо, Нат! Не надо. Ещё наслушаемся... Давайте танцевать. А? Девчонки, пожалуйста!
Потушили верхний свет, включили ночник на тумбочке. Димка пригласил Наташку, Денис, конечно, Ольку. Затоптались, обнявшись, на свободных пятачках. То ли Гулькина, то ли Разина, а может, Татьяна Овсиенко нежно пела под аккомпанемент синтезатора и живой гитары:
Я больше не прошу,
И мне не надо много,
Не надо ярких звёзд с небес,
Не надо слёз... Не надо, не лги...
Денис прижался к мягкой, тёплой Ольке, сцепил руки на её пояснице, изо всех сил борясь с желанием подвинуть их чуть ниже, вдыхал вкусный, какой-то хлебный запах её волос и не верил, что завтра в это время он будет другим – будет заключённым. И куда-то под конвоем его повезут, где-то чем-то срежут его волосы, во что-то оденут, будут чем-то кормить, чего-то от него требовать, приказывать. И так два года. Два года... Два года назад он был глупым подростком, впервые потрогавшим девушку, сегодня он в первый раз так, прижавшись, с девушкой танцует. А через два года... Что с ним будет через два года? Каким он будет?.. Нет, не может быть, чтобы завтра неизвестно за что он получил два года заключения. Страшно было об этом думать, представлять завтрашний день – последние сборы вещичек, военкомат, комната номер двадцать четыре, в которую ему велено явиться... Нельзя думать, а то сделает страшное... Один парень из общаги, получив повестку, лег в туалете на пол, положил ногу на бортик унитаза, а его друган прыгнул на коленку с подоконника...
После танцев пили как-то торопливо, одну за другой. Девушки перешли на водку, а парни чередовали водку с агдамом. Короткая стрелка на будильнике подползала к одиннадцати... Денис переборщил, и с удивлением и тревогой – напивался еще нечасто – наблюдал за своим опьянением. Мотал головой, глубоко дышал, но отрезветь не получалось. Комната кружилась вокруг него всё быстрее. Чтоб остановить это кружение, положил голову на стол.
– Эй, – сразу же затормошил Димка, – ты чего?
– Погоди!
Денис выскочил в коридор, нашел умывалку, скрючился над раковиной. Изо рта брызнула густая, колкая жижа... Мимо проходили девушки, одни ворчали, другие сочувствующе охали. А Денис блевал, как мог, громче, не подавлял, а вызывал спазмы, задыхался, и становилось легче – казалось, что так плохо, как сейчас, ему уже не будет.
Проснулся на кровати. Рядом сидела Олька и курила вонючую сигарету. Димка с Наташкой развалились на соседней кровати.
– ...А чего она разрыдалась так? – спрашивал Димка.
– Нелька? А-а... – Наташка отмахнулась. – Она вечно ревёт.
Олька не согласилась:
– У неё все-таки причина, Нат. Её парень, женихом считался, пошёл служить, она ждала, а он потом письмо прислал, что остаётся на эту... Как она там называется?
– На сверхсрочную, – подсказала Наташка.
– А что это?
– Ну-у, Димочка, таких вещей не знать! Это когда после срочной службы ещё продолжают служить. Сверх.
– И кто-то остается?!
– Да полно. Им там какую-то зарплату платят...
Денис поёжился – представилось, что и он, отслужив два года, решает остаться...
– Ну вы дадите рассказать? – обиделась Олька. – А она из деревни, Нелька, и с ней никто ходить не хотел – мол, она забита уже, того пацана. Она взяла и сюда приехала, думала здесь...
– Все мы думали! – зло перебила Наташка.
Денис хотел сесть, и тут же под черепом колыхнулась боль, ударила изнутри по глазам.
– Ой, ожил! – заулыбалась Олька. – Бе-едный мальчик!
– Сколько время? – Через силу, со стоном, он всё-таки сел.
– Третий час.
– Ни фига себе! А как мы?..
– Мы тут жить остаёмся, – весело объявил Димка. – Всё, следы теряются, уходим на нелегалку. Но ты, если хочешь, можешь катить. Слышал про сверхсрочную службу?
– Отстань. Я же серьёзно. – Денис потёр лицо сухими ладоням. – Там ученические...
– Зачем нам ученические? Тебя через двенадцать часов обреют, дадут погоны – и вперёд. Меня...
– Слушайте, а давайте вас подстрижём! – оживившись Наташка, и лицо сразу помолодело. – И ножницы есть хорошие. Давайте?
– Похмелимся только. – Димка, наоборот, какой-то повзрослевший за этот вечер, поднялся, деловито налил из неизвестно откуда взявшейся бутылки портвейна.
Дениса передёрнуло, в горле булькнуло маслянисто-горькое, но он пересилил тошноту и выпил. Посидел неподвижно, почувствовал, что стало лучше, и согласился:
– Стригите. Мне терять нечего. Только, Наташ, спой сначала...
– Не-е! Три часа ночи.
– Пожалуйста. Про пиво. Я там буду вспоминать.
