Журнал Русская жизнь - Возрастной шовинизм (декабрь 2007)
Когда я писал ту давнюю статью, то был уверен, что для борьбы с ранней старостью достаточно стилистике старости и смерти противопоставить стилистику молодости и жизни.
Не носи «спокойное, скромное», если нравится яркое и броское; не говори «в моем возрасте это поздно», если в твоем возрасте тебе этого хочется; не возводи остепененность в добродетель.
Теперь понимаю, как наивен я был.
Воспроизводство старости - феномен профессиональный. В том смысле, в каком быть русским (советским) - это профессия. Существуют места, массово, клоново, стройными рядами воспроизводящие/ведущие дядек и теток в старушки и старички - и день за днем превращающие, перемалывающие в дядек и теток пока еще вполне молодых людей.
Главная мельница по перемолу - российская госслужба, становящаяся сегодня для молодых примерно тем возвышенным идеалом, каким недавно были мрачные люди на «бэхах» и валютные проститутки. Она все лучше оплачивается, все слаще кормит, все надежнее защищает. Тут, разумеется, наплевать, что слуга государев обычно или мертвец, или кандидат в мертвецы. В частной компании тоже можно умереть, не заметив (немало офисного народца, собственно, и мертво, и даже погребено в ежедневном корпоративе), но можно и выжить, можно, в конце концов, сменить компанию, можно основать свою, можно стать дауншифтером.
Но в госсовке куда ни переходи - всюду одно и то же, а свое государство основать не получится, а в чужое уехать пороха хватит не у всех.
Тут остается только одно: следовать гигиеническим соображениям. Врач заходит в палату к чумному больному - но все же не остается в ней; с государством, коль от него не сбежать, вести себя следует точно так же.
Не иди на госслужбу; беги госслужбы; не слушай лукавого, шепчущего: «Я потом это все отвергну, а пока попробую, посмотрю, как это все изнутри устроено»; вообще сократи контакты с государством до минимума - и тогда появится шанс не просто выжить, но жить.
Потому что из ЖЭКов, из паспортных столов, из коммунальных служб, из милиций, из ГИБДД, из администраций губернаторов и президентов не возвращаются; смерть двумя сроками не ограничивается никогда.
Самый прекрасный чиновник - вечный Акакий Акакиевич. Пол его невнятен, возраст его неизвестен, дело его бессмысленно, а в периоды обострений и беспощадно. Ничтожнейший человечишко, согбенный «dedushka». И жалеть его, как говаривала Ахматова, нечего.
Ну его совсем на фиг, помер и помер, тьфу.
Евгения Долгинова
Не как у людей
Please sit down, babushka
I.
Сначала «по мышам». У Эдуарда Лимонова нет копирайта на babushkas - это русицизм, вошедший в языки в одном ряду с pogrom, sputnik, bortsh etc. Он входит, например, в курс МГУ «Русский для иностранцев» («„Садитесь“ (Sadi:tjes‘) - „please sit down“. To babushkas»), а жюри Роттердамского кинофестиваля наградило режиссера Хржановского «за радикализм в изображении женщин… традиционных русских babushkas», так записано в решении.
Явление, как и слово, непереводимое. Кажется, нигде больше нет подобного женского типажа, сочетающего многослойную бесформенность и невероятную подвижность (предельно разношенная обувь), приютскую кротость и трамвайную склочность, внешнюю беззащитность и бытовое всемогущество. Громоздкая и юркая babushka, этот универсальный коленно-локтевой вездеход, порождена нуждой и климатом - для пробега на морозе, для otchered?и, для слезы в кабинете, для митинга, для грандиозного труда физического выживания, каковой был и остается главным занятием большей части российских стариков. Бабушки носят хлопчатобумажные чулки (не колготки) под шерстяными рейтузами, восемь кофт и двенадцать платков, в авоське у них кефир и небьющиеся яйца, в серванте фото на керамике «Привет из Кисловодска». Отчасти женщина, но совсем не дама. Бюджетная единица, проедатель бесплатных лекарств.
Часто и заслуженно вызывая у сограждан раздражение, они как-то не заслуживали ненависти. Интеллигентское же отношение давно выразила Белла Ахмадулина: «Плоть от плоти сограждан усталых,/ хорошо, что в их длинном строю,/ в магазинах, в кино, на вокзалах/ я последнею в кассу стою -/ позади паренька удалого/ и старухи в пуховом платке,/ слившись с ними, как слово и слово/ на моем и на их языке». Оказалось - не слилось слово, языки не встретились. Babushkas тревожат Дмитрия Губина, напоминая собственную бабушку, нежно любимую, но оказавшуюся, как он запоздало обнаружил, в социальном плане никчемной старухой. Любимая - но никчемная. Никчемная - но любимая. Куда бежать?
Ключевое настроение коллеги Губина - «с усмешкой горькою обманутого внука», а ключевой глагол - «проезжал». «Недавно снова проезжал», - и снова не остановился. «Лишь раз гусар, рукой небрежною облокотясь на бархат алый, скользнул по ней улыбкой нежною», - и этого заоконного знания хватило Радищеву от гламура для очередного публицистического набата. Не опрометчиво ли? Иногда стоит припарковаться и в собственной стране, оглядеться, размять усталые члены. Если бы коллега Губин имел такую привычку, он бы не только вышневолоцких модных нимф обнаружил (они есть, я видела). Было бы ему и другое откровение: в России действительно существуют старики его мечты.
II.
Те самые, которые «колбасятся по миру в кислотных штанах» (да, я хорошо помню статью «Какими мы (не) будем»), зажигают в ночных клубах, отрываются на фестивалях, куролесят на яхтах, пыхают травку в Амстердаме. Имя им не легион, но вполне себе сословие - номенклатура всех мастей и крупный бизнес (понятия, неумолимо стремящиеся к синонимичности), та самая «госслужба», которую автор считает главным хранилищем косности, убожества и генератором раннего старения. Власть стилистически переродилась - и «каким же нужно быть наивным», чтобы этого не замечать.
Нынешняя власть не молода, но моложава; угрюмые свиномордия - в абсолютном меньшинстве. От белых теннисных шорт Ельцина и пахитосок Хакамады - и до барочного сексапила Любови Константиновны Слиски, вбивающей в ковровые дорожки Охотного ряда острый французский каблук, до рельефов монаршего торса на фоне горных рек. Элиты причащаются античному культу телесности, физкультурным идеалам тридцатых годов - быстрее-выше-сильнее, витальнее-брутальнее. Близ Кремля, на Воздвиженке строится фитнес-клуб для депутатов, 70-летний губернатор Россель стал фанатом горных лыж (преоригинальный выбор). Депутаты заксов открывают байкерские клубы, устраивают гонки на внедорожниках, охотятся и рыбачат, справляют именины на горных (чуть не написала «горних») высотах, массово бросают курить. Да и пресловутый Куршавель, если вспомнить, сначала все-таки фристайл со сноубордом, а потом уже листермановские телки.
И жить, и чувствовать - плохо ли? В новостях у нас полный Зощенко: депутату Амурской думы Котелкину Д. «причинили переломы ноги и руки» во время потасовки в ночном клубе Благовещенска. А лучший ночной клуб Новосибирска избирали чиновники мэрии - они подлинные знатоки. Чиновник, застигнутый в казино, не подлежит особому общественному осуждению, - напротив, теперь это называется хождением в народ. «Пацан сам живет и другим не мешает». Теперешняя номенклатура и погибает брутально. Из относительно недавних трагедий: депутат Госдумы Кирилл Рагозин (не путать с Дмитрием) погиб, рассекая лед Выборгского залива на снегоходе «Буран». Катер депутата Александра Веретено на высокой скорости перевернулся на Иртыше, столкнувшись со льдиной. Помощник думца Николая Ольшанского, он же сын, разбился на частной «Сессне», перелетая из Москвы в родной Воронеж.
А эпидемия браков с молодайками, а закрытые вечеринки, а эллинги-яхтинги… Какая уж тут затхлость, - сплошные гедонистические практики, жажда жизни, экстрим с адреналином, вторая (а то и третья) молодость, спасибо тренду. «Госслужба» - самый активный потребитель спортивно-оздоровительно-досуговых услуг (по преимуществу класса luxury), и присутствие в ней - вернейший способ причаститься тому лайф-стайлу, который воспевает Д. Губин. Есть, конечно, и манкирующее меньшинство, но оно погоды не делает.
Возжелает средний пенсионер вкусить «цивильности», на пути встают два ухмыляющихся мурла - дресс-код с фейс-контролем. Мента, чиновника, пожарника и санинспектора привечают в любом злачном месте, - а вдову Андрея Синявского, писательницу Марию Розанову средь бела дня вышвырнули из обычнейшей кофейни на Пушкинской площади - с объяснением «стариков пускать не велено». Думается, дело не только в возрасте, а еще и в том, что в глазах охранников Марья Васильевна - «не дама». В обсуждаемом «Кофетуне» можно встретить любую гопоту, но немолодость плюс недамскость - это чрезмерно. Наверняка была она, как обычно, в платье «кантри» веселого ситца и собственного производства, очки, пучок, ноль косметики, трость в руке - в общем, ни одного видового признака богачки или «интуристки», и посчитали ее за babka, прущуюся не в свои сани, а что она с Парижу - у ней на лице не написано. Владельцы и охранники кафе, наверное, тоже люди передовых взглядов, они тоже считают, что уважать старость за то, что она старость, - жирно будет. Уважение надо заслужить.
