Джим Роджерс - Будущее глазами одного из самых влиятельных инвесторов в мире. Почему Азия станет доминировать, у России есть хорошие шансы, а Европа и Америка продолжат падение
– Да, – ответил я.
– Три года? И вы до сих пор вместе?
Казалось, он не верил. Он рассказал, что они с невестой решили отправиться в пятидневную поездку от одного побережья к другому и еще до конца путешествия разорвали помолвку. «В Денвере я вышел из машины, а она даже не замедлила ход».
ПРЕЖДЕ ЧЕМ мы с Пейдж отправились путешествовать, я создал товарный биржевой индекс Rogers International Commodity. В конце 1990-х я пришел к выводу: медвежий рынок сырьевых товаров скоро закончится. На эту тему я постоянно выступал в прессе, что теперь, после публикации «Мотоциклиста-инвестора», это стало важной частью моей жизни. Я видел, что на товарные биржи вскоре придет бычий рынок, но инвестировать в товары во время путешествия было практически невозможно: когда речь идет о сырьевых товарах, нужно держать руку на пульсе постоянно. Сырьевые контракты истекают, кто знает, будет ли у меня к ним доступ? Я подумал, что решением может стать товарный индекс и, чтобы инвестировать, нужно запустить собственный. В то время товарных индексов не существовало вовсе: сырьевые товары оставались малоизученным сектором, на который не обращали особого внимания.
За свою карьеру инвестора мне доводилось вкладывать в акции и облигации, валюты и сырье по всему миру, открывая длинные и короткие позиции. Когда я впервые начал читать товарные страницы в Wall Street Journal, страница там, собственно, была всего одна, я сразу осознал ее значимость. Я порылся у себя в библиотеке и выяснил, что первый ежегодник CRB[21] у меня за 1971 год. Так что по крайней мере с этого момента, то есть в промежуток между 1968 годом, когда я нашел первую постоянную работу на Уолл-стрит, и до времени получения этого ежегодника я не поленился найти главный источник информации по этой области знаний.
В то время, конечно, хотя я успешно вкладывал средства в сырьевые товары, большинство людей не обращали на них никакого внимания. Возможно, часть проблемы (или моего успеха) заключалась в том, что я не понимал, что и я должен был игнорировать сырьевые товары. Если бы я ходил в школу бизнеса, то узнал бы там, что сырьевые товары не имеют особого значения и ими можно пренебречь, но ведь я бизнес-школу не посещал и не проходил должного обучения в инвестиционном банке.
Как я уже говорил, мы неплохо обогатились на акциях, когда в августе 1971 года Ричард Никсон закрыл «золотое окно». Когда через три года он открыл его заново, мы нажились на товарах. За год до выхода в отставку Никсон в ответ на требования, звучавшие во всем мире, восстановил возможность конвертации американского доллара и золота для американских граждан, которую ликвидировал в 1933 году Франклин Рузвельт, хотя ранее обещал этого не делать. В то время золото на мировых рынках стоило 35 долларов за унцию. В первый день торгов, на которых золото могли купить американцы, 1 января 1974 года, цена золота в предвкушении ажиотажного спроса выросла на 600 % – до 200 долларов за унцию.
В тот день представители Merrill Lynch появились в компании London Gold Fixing, чтобы покупать золото для американских клиентов. И наш фонд продал им золото без покрытия, потому что мы знали о рынках достаточно, чтобы понять: весь ажиотаж связан с ожиданием крупного покупателя: цена выросла слишком быстро. Merrill Lynch запасался в предвкушении крупной покупки. Это принцип, освященный веками, но, оказалось, очень многие не понимали: когда рынок ожидает прихода крупного игрока, то соответствующим образом повышается цена. Рынки очень умны и всегда опережают события. В итоге за следующие несколько месяцев золото упало до 100 долларов за унцию, то есть на 50 %, и мы неплохо заработали.
Но даже 100 долларов – это уже вовсе не 35. К 1974 году производство золота не расширялось почти полвека. С установившейся международной ценой на золото (сначала 20 долларов за унцию, потом 35) не стоило разрабатывать новые месторождения. Если у промышленника не было доступа к крупной жиле, он заработал бы не много, ведь цены не собирались подниматься. Однако с повышением спроса и взлетом цен производство стало постепенно расширяться, ведь золотодобытчики не идиоты. Они могли сказать примерно следующее: «Ту жилу, которую я обнаружил в 1966 году, тогда не стоило разрабатывать, ведь золото стоило всего 35 долларов за унцию, но теперь, когда оно идет по 100 долларов за унцию и цена продолжает расти, пора снова открывать эту шахту».
Через шесть лет, весной 1980 года, когда основания были действительно достаточно вескими (недостаток предложения, подорванные позиции американского доллара, национальный долг, крупный торговый дефицит), цена золота достигла уровня 850 долларов за унцию.
Бычий сырьевой рынок длился более пятнадцати лет. Цены повышались, производство расширялось, но, когда предложение превысило спрос, цены на золото и другие сырьевые товары стали снижаться, и эта тенденция закрепилась почти на двадцать следующих лет. Наиболее заметно это было в энергетическом секторе. Цены на нефть в 1970-е годы выросли более чем на 1000 %, а потом на рынке появилось сырье с новых месторождений: нефть поступала из Северного моря, с Аляски, из Мексиканского залива. И в то же время мир начал, в великой мудрости своей, сокращать потребление. Джимми Картера показали по телевизору у камина в свитере. Опустили ручки термостатов. По всему миру распространились малолитражки. Потребление снизилось, предложение увеличилось, стоимость нефти пошла вниз на 18–19 лет. Медвежий сырьевой рынок продолжался до 1990-х.
Это классическая ситуация: средство от высоких цен – сами высокие цены. И это средство работает всегда.
На самом деле сырьевые товары просчитать проще, чем акции. Никто не может рассчитать истинную стоимость IBM, даже президент компании. Для анализа IBM нужно учитывать сотни, тысячи факторов: сотрудников, продукты, запасные части, поставщиков, конкурентов, балансовые отчеты, профсоюзы… Хлопок же, например, просчитать, напротив, очень просто. Все, что нужно знать о хлопке, сводится к следующему: его на рынке слишком мало или слишком много? На хлопок не оказывает влияние то, кто сейчас председатель Федеральной резервной системы. А главе IBM следует знать подобную информацию. Итак, хлопок: много его или мало? Вообще, конечно, ответить на этот вопрос может оказаться совсем непросто, но сам по себе он несложен, к тому же это вообще единственный вопрос, который должен вас интересовать.
Я собирался учредить сырьевой фонд, поэтому мне был нужен собственный индекс. В то время уже существовали товарные индексы, но я не мог доверить им свои деньги из-за плохой организации расчетов и слишком узкого взгляда на положение вещей. Например, сырьевой индекс Goldman Sachs на две трети состоял из энергоресурсов. Что это за индекс такой? С тем же успехом можно вложить средства просто в нефть. Более того, методика расчета индекса менялась ежегодно. Например, животноводческий сектор в один год составлял 26 %, а через несколько лет – 4 %. Нельзя было понять, чем вы будете владеть через три-четыре года. Причем в самом Goldman Sachs этого тоже не знали. А ведь я инвестировал не деньги клиентов, а свои. Банк Goldman Sachs массированно скупал ценные бумаги, играя против собственных клиентов. У меня клиентов не было, я хотел получить что-то, что принесло бы доход мне и тем, кто пожелает инвестировать вместе со мной.
Постоянно изменялся и товарный индекс Доу-Джонса. К тому же в нем, например, алюминий оценивался выше, чем пшеница. А ведь есть люди, которые не только никогда не использовали, но и вообще в глаза не видели алюминия. Зато все зависят от пшеницы! Индекс Reuters/Jefferies CRB (его я тоже рассматривал), одинаково оценивал апельсиновый сок и нефть-сырец.
Еще одна проблема индексов состояла в их географической близорукости. Большинство из них отражали только то, что происходило в тех часовых поясах, где они работали. Они ограничивались товарами, продаваемыми в Лондоне и США. Я не понимал, как с их помощью хоть кто-то может серьезно инвестировать. Это даже нельзя назвать игрой на бирже: в ходе азартной игры по крайней мере знаешь, сколько карт на столе.
Я начал использовать собственный индекс 1 августа 1998 года, что, как выяснилось впоследствии, было очень удачным временем: эта дата попала в пределы тех четырех или шести месяцев, когда девятнадцатилетний медвежий рынок достиг своего дна. Я не очень хорошо выбираю время для операций на рынке и занимаюсь краткосрочной торговлей, но здесь мои расчеты оказались абсолютно верными. Все свои успехи в инвестировании я обычно отношу к своему чутью на крупные изменения и развитие новых тенденций и, как я уже говорил, привык, что обычно я предвосхищаю рынок на год или два, порой даже на три. Но это заметное исключение.
Эпоха медвежьего рынка сырьевых товаров уходила в прошлое, наступало время бычьего. Индекс Rogers International Commodity стал универсальным инструментом для инвестиций в сырье, подсчитанным по котировкам тридцати шести товарно-сырьевых фьючерсов на тринадцати международных биржах. С самого начала его значение было больше, чем у других индексов. На август 2012 года этот показатель составил 281 %, в то время как, например, S&P – всего 62 %.
