Владимир Гельман - Из огня да в полымя: российская политика после СССР
В стране возникло юридическое и фактическое двоевластие. Ряд политических партий и политиков, в том числе влиятельных региональных лидеров, выступили за «нулевой вариант» – одновременные досрочные перевыборы президента и парламента. Однако 3 октября, во время демонстрации сторонников парламента, в Москве вспыхнули уличные беспорядки. В ночь на 4 октября Ельцин отдал приказ о применении силы по отношению к своим противникам. Резиденция парламента была расстреляна из танковых орудий. В ходе штурма, по официальным данным, погибло 146 человек. Руководители парламента и лидеры оппозиции во главе с Руцким были арестованы, а деятельность некоторых оппозиционных партий – приостановлена. В результате длившийся около полутора лет острый конфликт был разрешен по принципу «игры с нулевой суммой» – президентская сторона полностью уничтожила своих оппонентов, опиравшихся лишь на узкий круг поддержки их сторонников. Заодно в огне пожара, охватившего здание Верховного Совета, сгорели и идеи разделения властей и парламентаризма. Президентская же сторона смогла сполна воспользоваться результатами победы для того, чтобы закрепить их на уровне новых «правил игры» в российской политике [71] .
Первоначально Ельцин предложил доверить принятие новой Конституции новому составу парламента, нижняя палата которого должна была избираться на выборах 1993 года, а верхняя – формироваться по должности из числа представителей региональных органов власти. Однако, после расстрела парламента, Ельцин получил возможность действовать в свободной от институтов среде, и, не будучи скован обязательствами (в том числе – и по отношению к своим политическим сторонникам), он решил вынести проект Конституции на референдум, совместив его проведение с выборами в обе палаты парламента – как нижнюю, Государственную Думу (450 депутатов), так и верхнюю, Совет Федерации (178 депутатов, по 2 от каждого из регионов страны). Новые выборы проходили по правилам, которые победители смогли навязать побежденным. Некоторые из оппозиционных партий и политиков коммунистической и националистической ориентации к участию в них не были допущены, часть оппозиционеров во главе с Российской коммунистической рабочей партией (РКРП) выступили за бойкот выборов, а их более умеренные союзники – Коммунистическая партия Российской Федерации (КПРФ) – хотя и добилась снятия наложенного Ельциным запрета на ее деятельность, но вела кампанию весьма вяло, не без оснований опасаясь угрозы повторного запрета. Выборы также не были справедливыми с точки зрения равенства доступа кандидатов к предвыборной борьбе. Государственные средства массовой информации предоставляли минимальные возможности для бесплатных выступлений кандидатов и партий, и при этом не ограничивали возможности платной рекламы. Новостные программы ТВ и радио и публикации газет были полны скрытой рекламы в пользу двух проправительственных партий: «Выбор России» и (в меньшей степени) Партии российского единства и согласия (ПРЕС). Лидеры этих партий вели кампанию, используя ресурсы членов правительства и сотрудников администрации президента, а региональные лидеры, большинство из которых баллотировалось в Совет Федерации, использовали свои административные ресурсы для собственного избрания – благо Совет Федерации, в отличие от Думы, должен был работать на непрофессиональной основе. Наконец, избирательные комиссии всех уровней формировались по распоряжению органов исполнительной власти и обладали в силу этого дополнительными возможностями для контроля над ходом кампании [72] .
Но важнейшей особенностью «учредительных выборов» 1993 года стало совмещение их проведения с конституционным референдумом. Фактически, проект новой Конституции был призван закрепить победу Ельцина и максимизировать его власть, в то время как полномочия парламента в проекте были значительно урезаны. Прежде всего, парламент был лишен возможности определять состав и курс правительства, а президент обладал довольно широкими возможностями по роспуску Думы в случае ее нелояльности. В то же время, хотя конституция содержала довольно обширный перечень прав человека и гражданина, ориентированный на самые лучшие зарубежные образцы деклараций гражданских и политических свобод, она не только не содержала каких-либо механизмов их реализации, но фактически отдавала их воплощение в жизнь на откуп президенту страны, который получал символический статус «гаранта конституции». В свою очередь, президент, согласно конституции, обладал возможностями делать все то, что ему непосредственно не запрещалось законами, а одна из ее статей прямо указывала, что президент определяет основные направления внутренней и внешней политики страны [73] . Сам Ельцин накануне референдума по принятию конституции сравнил устанавливавшийся ею политический строй с российской монархией периода 1907–1917 годов [74] , а позднее высказал свой взгляд на роль главы государства более чем лапидарно: «кто-то должен быть главным в стране: вот и все» [75] . Фактически единственным ограничением президентской власти в тексте новой конституции была норма, запрещавшая занимать пост главы государства свыше двух сроков подряд.
С этой точки зрения, значение выборов было вторичным по отношению к референдуму. Неудивительно, что распределение мест в парламенте не было приоритетной целью для Ельцина, и он отказался от публичной поддержки даже лояльных по отношению к нему партий – прежде всего, «Выбора России», сосредоточив основные усилия на проведении конституционного референдума. Когда некоторые оппозиционные партии выступили с критикой проекта Конституции, Ельцин потребовал от них «не трогать» Конституцию, а первый вице-премьер правительства (и по совместительству один из лидеров «Выбора России») потребовал исключить эти партии из участия в выборах. Результаты голосования 12 декабря оказались весьма противоречивы [76] . В выборах и референдуме приняло участие 54 % избирателей, при этом в двух регионах России (Татарстан и Чечня) недовольные политикой Центра местные власти организовали бойкот голосования, бойкотировала выборы и референдум и часть радикальных противников Ельцина. По официальным данным, Конституция была принята незначительным большинством голосов – за принятие проекта проголосовало чуть более 58 % избирателей (почти тот же показатель, что и уровень поддержки Ельцина на референдуме в апреле 1993 года). Но результаты выборов и референдума так и не были опубликованы в полном объеме. Когда спустя несколько месяцев после голосования в прессе появились публикации, ставившие под сомнение официальные результаты голосования и обвинявшие власти в фальсификации его итогов, по поручению Центральной избирательной комиссии все бюллетени, использованные в ходе голосования по выборам и референдуму, были уничтожены по всей стране [77] . Скорее всего, истинных итогов голосования декабря 1993 года так никто никогда и не узнает, но, тем не менее, конституция России считалась принятой.
Таким образом, исходом конфликта элит в «критический момент» осени 1993 года стало политическое решение по принципу «победитель получает все» [78] – избавившись от конкурентов, Ельцин смог максимизировать свою власть и навязать стране наиболее выгодные дня него «правила игры». Новая конституция России, хотя и задала основные рамки политического устройства страны, содержала весьма существенный авторитарный потенциал, лишний раз подтвердив справедливость тезиса Адама Пшеворского о том, что «поскольку любой порядок лучше любого хаоса, любой порядок и устанавливается» [79] . Порядок, установившийся в 1993 году, во многом задал и всю траекторию последующего политического развития России.
«Загогулины»: Борис Ельцин и другие
Казалось бы, новые «правила игры», навязанные в 1993 году в результате разрешения конфликта элит по принципу «победитель получает все», позволяли Ельцину в отсутствие институциональных ограничений полностью монополизировать власть и применять стратегию подавления любых своих оппонентов (подобно тому, как вел себя Александр Лукашенко в Беларуси после 1996 года). Но на деле, вопреки вроде бы открывавшимся институциональным возможностям для неограниченного произвола, Ельцин после 1993 года вынужден был отказаться от монопольного господства. Напротив, вплоть до самого завершения своего президентства Ельцин никоим образом не выглядел неким единолично доминирующим на политической сцене страны жестким диктатором, да и в целом вел себя отнюдь не как «самый главный в стране». Скорее, он вынужден был вступать в самые разные неформальные альянсы и коалиции, стремясь удержать свою власть. В эти годы российская политика переживала весьма неожиданные повороты, которые сам Ельцин в присущей ему манере обозначал словом загогулины. В чем же причины такого развития событий?
