«Будем надеяться на всё лучшее…». Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева, 1938–1999 - Дмитрий Сергеевич Лихачев

могу не поведать Вам доверительно о заседании нашей группы, на котором обсуждалась Ваша краткая «Текстология» и полемика с Бухштабом. Я заранее знал приблизительно оголтелую позицию Прохорова в отношении Вашей книги (он хотел ее «рецензировать» в «Вопр[осах] литературы», но его опередил Рейсер[2361]), но ведь В[ера] С[тепановна] в свое время была крайне раздражена указанием Беркова на сугубо практический аспект «Основ текстологии» и поручала Прохорову найти в книге «какие-нибудь такие слова», которые это опровергали бы (как будто бы дело только в «словах» и в декларациях!). Тем, что я теперь услышал, я потрясен совершенно. Только и думаю о том, что их так озлобило. Думаю, вот что: пикантность их положения состоит в том, что полемика, большой спор по основополагающим вопросам текстологии идет, в сущности, на уровне, который гораздо выше «Основ текстологии»; ни к тому, ни к другому берегу пристать они не могут, п[отому] ч[то] и у Бухштаба они читают между строк полное к ним пренебрежение. Они не могут даже принять в союзники Томашевского и Эйхенбаума — своих извечных и заклятых врагов. Вот положеньице-то! Мне представляется, что текстология Прохорова и Нечаевой подошла к окончательному своему краху и концу — коль скоро большой спор по таким проблемам идет через их головы. В этом случае делать в науке как будто уже и нечего, разве что путаться у нее в ногах. Вероятно, они это и сами чувствуют, п[отому] ч[то] иначе как с пеной у рта, при совершенной нетерпимости к иным мнениям, говорить о Вашей книжке и о статье не могут. Если их выступления очистить от брани, в которой они как бы друг с другом соревновались для услаждения слуха В[еры] С[тепановны], и от деталей, то их общее мнение сводится приблизительно к следующему: цель текстологии — изучать текст для установления подлинности его в целях издания; освобождать от этого текстологию — значит «обеднять» ее и сводить к вспомогательным приемам для литературоведческого исследования (я все понимаю как раз наоборот); Вы будто бы стремитесь «в заоблачные какие-то научные выси, далекие от практической жизни»; текстология «не нуждается» в сближении с литературоведением; Вы стоите за «художественный критерий», открывающий простор субъективизму; во всем, что Вы говорите по поводу новой литературы, — «буквально ни одного положения верного»; есть две текстологии — совершенно во всем разные.

Больше всего их бесит «полное игнорирование» как Вами, так и Бухштабом «самого факта существования» сектантских «Основ текстологии», которые они чтут, как Евангелие, и даже скрытая полемика с ними и Ваш «иронический тон», который также принимается целиком на свой счет. Простите, что я сообщаю Вам (считаю это своим долгом перед Вами, чтобы Вы были готовы к возможным прямым или скрытым обвинениям) их совершенно сумасбродное убеждение, будто Вы тем более неблагодарны, что Ваша книжка полна будто бы плагиатов из «Основ текстологии» и что Вы, пиша свою книгу, «имели „Основы текстологии“ у себя на столе». Не говоря уже о явной вздорности подобной претензии, — как это вяжется с тем, что «ни одного положения верного»? Затем — то, что по поводу «воли автора» Вы ссылаетесь на К. Гурского, в то время как «первая работа об этом была В. С. Нечаевой еще в 1954 г.»[2362].

Их «единодушие» (Вашу позицию защищал только А. Д. Михайлов; «единодушны» — 4 человека) нисколько меня не смущает: Вере Степановне свойственно ослепляться пристрастиями; другие смотрят ей в рот. Она сразу припомнила все «обиды», Вами ей нанесенные, между прочим, даже Вашу летнюю полемику с Благим почему-то приняла на свой счет и решила, что все это — «звенья одной цепи» и — «неспроста». Вероятно, она опасается за свою текстологическую «гегемонию», п[отому] ч[то] непрерывно твердит: «Не понимаю, зачем это ему было нужно? И почему — „иронический тон“? Против кого этот тон?» (Как Хлестова по поводу Чацкого.) И я думаю — м[ожет] б[ыть], когда Вы пишете (стр. 79[2363]): «область веры недоказуема, поэтому-то она и требует правил и установлений, канонов и канонических текстов, развивает механич[еские] приемы критики текста», — не следовало ли Вам писать слово «веры» с прописной буквы? — Шутки шутками, а весьма м[ожет] б[ыть], что именно это место вызвало ее раздражение и было воспринято как намек. Это на нее очень похоже. Тем более что Томашевский, если помните, уже обыгрывал это имя.

В[ера] С[тепановна] хотела, чтобы мы на основе уже заготовленных материалов Прохорова сочинили коллективный групповой «ответ» Вам «в тактичной форме» — для помещения в том же журнале. Мое выступление обнаружило, что для этого нет общей платформы. Но Вы не можете себе представить, что делалось во время моего выступления: мне говорить не давали; перебивали, улюлюкали. И наконец случилось такое, чего у нас никогда еще не бывало: у Ефременко не выдержали нервы, и она вдруг стала истерически, грубо кричать на Михайлова (называя «дураком» и т. п.), который вздумал поддержать меня репликой. Когда ее кое-как успокоили, я сказал, что обстановка не позволяет мне высказать все, что хотелось бы, и закончил в немногих общих словах. Я предложил обсудить вопрос широко, с привлечением научной общественности, что В[ера] С[тепановна] тут же отвергла («Придут всякие случайные люди…» — Вот сектанты-то!). Решено, что Прохоров, который петушился больше других и сделал нечто вроде доклада, напишет и пошлет в «Рус[скую] лит[ературу]» «ответ» Вам, а так как широко известно его непомерное самомнение и хамовитость, В[ера] С[тепановна] просмотрит его материал, чтобы попричесать его и соблюсти «дипломатию». Другую статью она предложила написать Смирновой, которая стоит, правда, не на таких дубинноголовых позициях, но тоже на достаточно «твердых».

Мне, конечно, ничего не предложила писать и мое выступление обругала бесцеремонно. Но я все-таки написать хочу. Вместит ли только все это «Русская литература»? И вообще — примет ли? Что у них там за настроения на этот счет — вообще и в связи с переменами в руководстве «П[ушкинского] Д[ома]»? Остался ли Базанов редактором?[2364] Кому послать? Хотелось бы иметь Ваш совет, как лучше воспользоваться мне имеющимся у меня материалом. Нет ли у Вас все-таки какой-либо возможности добиться публичного обсуждения? (Независимо от этого я хочу выступить и в печати.) Если хотите, я мог бы прислать Вам экземпляр того, что мною написано по поводу возникшего спора.

У меня очень трудное положение в группе: они меня считают «ревизионистом», п[отому] ч[то] сужу обо всем свободно, не считаясь с «каноническими» «Основами текстологии». Воюю с ними уже не первый и не второй год. Считаю, что так и надо. Нельзя же быть сектантом! Надо текстологию делать