СВО. Клаузевиц и пустота. Политологический анализ операции и боевых действий - Михаил Головлев
В итоге армия столкнулась с тем, что предполагаемое наступление проходит через лесополосы с удерживаемыми противником высотами. Встречающиеся на пути населенные пункты были оборудованы в укрепрайоны. Многочисленные пионерские лагеря и базы отдыха стали опорными пунктами. Летний период и зеленое цветение позволяли украинцам создавать многочисленные засады, а расстояния между ними засыпать минами.
Попытки прохода бронетехники через леса были неуспешны — противотанковые мины устанавливали даже на ветвях деревьев. Использование машин разминирования оказалось затрудненным, да и техники не хватало. Снайперы и авиация в условиях зеленых лесов демонстрировали неэффективность. Более того, ряд западных образцов зенитных комплексов пробивали боевую армейскую авиационную защиту российских самолетов и вертолетов, из-за чего их использование было эпизодическим, а сама авиация старалась работать на дальнем расстоянии методом «кабрирования», то есть навесом, что, естественно, понижало эффективность.
Наступательное затишье армейское руководство Российской армии по чеченскому опыту попыталось использовать для «зачисток» лесов. В бой был брошен армейский спецназ и добровольческие отряды.
Можно предположить, что это позволяло отчитаться, но при другой организации боевой работы нормальный стратегический рывок при необходимой консолидации сил не требовал бы таких расточительных для боеготового личного состава мероприятий, особенно из числа столь нужных для решения специальных задач подразделений. Функции зачистки тогда легли бы на Росгвардию и спецслужбы.
Однако, по итогу, многочисленные потери совершенно не соответствовали профилю бойцов спецподразделений, опытных мотивированных добровольцев и обстоятельствам применения.
Символом изюмской стагнации стало село Долгенькое.
Выбранная российским армейским руководством тактика сводилась к вялотекущим штурмам села и прилегающих, вытянутых вдоль дорог территорий. При этом практически всегда нарушался один из главных армейских законов — штурм неподавленной обороны сродни преступлению.
Аргументы часто звучали такие: «на расстоянии меньше ста метров пушка врага не опасна, поэтому нужно быстрее бежать. А минное поле не бесконечно, его надо просто обойти. Противопехотные мины? Ползя на пузе, их надо аккуратно разметать, к примеру, веником». Такие перлы характеризовали общий уровень подготовки и отношения командования.
Выделяемые для штурмов силы были недостаточны из-за чего личный состав расходовался вхолостую, штурмы оказывались фатальными. Жертвы среди личного состава и техники угрожающе и с большой скоростью увеличивались. При этом потери в технике 4-й Кантемировской дивизии в составе дислоцируемой в Изюме Первой танковой армии часто превышали потери в личном составе.
Это значит, что столь нужную и дефицитную для реально воюющих подразделений технику просто бросали. В некоторых случаях «поставки» противнику российских брошенных трофеев превышали поставки в украинскую армию зарубежных образцов от западных спонсоров. В дальнейшем значительные украинские силы стали воевать с российской армией российским же оружием и бронетехникой.
Почему же так случилось? Можно предположить, что опять своё слово сказала ложь докладов и фальсификации.
Выделяемые для штурмов армейские подразделения по бумагам насчитывали одно количество личного состава, по факту же, вероятно, людей было в два, три и более раз меньше. В это же время их мотивация часто оказывалась на низком уровне. Прямо на передовой военнослужащие-контрактники массово писали рапорты об увольнении или просто отказывались идти в бой, о чём командиры просто боялись докладывать. Именно здесь, в Изюме, в полной мере проявилась тотальная небоеготовность Западного военного округа. Относительное исключение составляли силы базирующейся здесь 20-й армии, но и они демонстрировали весь набор типичных армейских болезней.
Придаваемые же им в качестве штурмового усиления различные спецподразделения, наоборот, будучи мотивированными, шли вперед, но, не обладая массированной поддержкой строевых подразделений, гибли. В итоге в теоретическом расчете «один спецназовец или доброволец на десять солдат», зачастую соблюдалась обратная пропорция. При этом модной среди армейского руководства стала форма отчетности по «двухсотым», когда командир в подтверждение своих докладов о том, что он действительно пытался что-то сделать, сообщал о погибших и раненных бойцах, что должно было продемонстрировать значимость усилий.
Так утилизировался военный спецназ. Почему же так произошло? Ещё донбасский опыт показал истину — такие подразделения использовались на передовой не по профилю просто потому, что являлись наиболее боеготовыми. Или, зачастую, скорее, просто единственными боеготовыми. Тогда кто же будет вести столь нужную разведку? Наводить артиллерию, проводить диверсионные мероприятия, уничтожать КП, пункты ПВО, мосты, «хаймарсы», «цезари» и «топоры»? Правильный ответ при подобном подходе — никто.
Свою роль играла и техническая оснащенность. Опять отсутствие средств связи и, как следствие, взаимодействия приводили к рассинхронизации и потере наступательности.
Часто на передовой можно было наблюдать такую картину: на различных высотах в небе парили украинские дроны и квадрокоптеры разных размеров. Вверху — большие разведывательные.
Они медленно и плавно рассекали небо на недосягаемой для стрелкового оружия высоте. Ниже — средние квадрокоптеры с зацепами для мин. Они часто поднимались роем, вели охоту на машины подвоза боекомплектов, штабные автомобили командного состава. Если над машиной зависало пять — шесть таких коптеров, то шансов уйти почти не было. Одна — две мины, и транспорт уничтожался. Третья, самая назойливая категория — малые разведывательные квадрокоптеры тактического звена, зависающие над бойцами и днем и ночью.
Их в теории можно было бы сбить так называемыми «дро-нобойками» — радиочастотными подавителями БИЛА или, в крайнем случае, помповыми ружьями с дробью или картечью. Ни того ни другого бойцы, естественно, не имели. Армия к этому не готовилась.
Следует учесть и то, что работа украинских дронов обеспечивалась силами радиоэлектронной борьбы, которые чередовали свою активность с подъёмом «птичек». Часто украинской стороной использовалась радиоэлектронная техника, перехватывающая управление российских доморощенных, купленных на деньги спонсоров дронов. Попытки привязывать эти квадрокоптеры на рыболовную леску и прочие мелкобытовые ухищрения оказались неуспешными. Разница в техническом оснащении была значительной.
При этом, судя по всему, «изюмское стояние» не было идентифицировано командованием как относительно постоянное. Как следствие, должных мер к оборудованию сплошной обороны, за исключениями наиболее опасных направлений, предпринято не было, хотя военная наука требовала обратного.
Клаузевиц: «Каждое наступление должно закончиться обороной, но какую форму оно примет зависит от обстановки».
Следствием стала невозможность удержать уже украинское наступление, повлекшее за собой обрушение всего харьковского фронта.
Клаузевиц: «Чтобы использовать эти слабые стороны или промахи противника и не отступить ни на шаг дальше того, к чему вынуждает сила обстоятельств, главным же образом для того, чтобы поддержать моральные силы на возможно более благоприятном уровне, — необходимо медленное отступление с беспрерывным сопротивлением, смелый отпор всякий раз, как преследующий увлечется чрезмерным использованием своих преимуществ. Отступление великих полководцев и армий, закаленных в боях, всегда напоминает уход раненого льва, и это бесспорно лучшая теория.
