Клод Дюфрен - Великие любовницы
Спустя несколько месяцев, 5 марта 1531 года, когда новая королева Элеонора, которую Франциску I пришлось взять в жены по договору с Карлом V, короновалась в Сен-Дени, Диана находилась в ее свите. После торжественной церемонии был устроен турнир для присвоения приза за красоту той, кого провозгласят королевой турнира. Естественно, приз получила Анна де Писсле, «королева сердца» французского короля. Как же могло быть иначе? Но ей пришлось разделить лавры с Дианой де Пуатье. Этот успех, за который Брантом назвал ее «прекраснейшей из прекрасных», был вполне заслуженным. Одновременно этот успех принес ей с того дня ненависть и зависть Анны. Но эти чувства Диана вернет ей сполна. В конце турнира на ристалище выехали два принца в рыцарских доспехах. Каждый из них держал в руках копье с флажком. Когда настал его черед, Генрих Орлеанский опустил свое копье перед Дианой, показав тем самым всем присутствовавшим, что отныне он считал ее «своей дамой».
Старому Пьеру де Брезе не довелось узнать о необычайной судьбе своей супруги. Он умер в возрасте семидесяти двух лет в июле все того же 1531 года, окруженный всеобщим уважением. Диана, как и положено, разыграла сцену неутешной печали. Именно сцену, поскольку количество пролитых ею слез было пропорционально числу окружавших ее людей. Могла ли она искренне любить покойного, мягко говоря, не красавца, да еще и старше ее на сорок лет? В этом можно усомниться, но, как бы то ни было, даже если она его и не любила, она сделала вид, что любила, проявив при этом высокую виртуозность. Дурная молва, это опасное оружие, которое доходит сквозь века, приписывала «прекраснейшей из прекрасных» многочисленные любовные приключения, имевшие место даже до того, как славный де Брезе покинул сей бренный мир. Так, все долгое время утверждали, что она сбросила с себя пояс верности перед Клеманом Маро. Эта молва основана на его очаровательном стихотворении:
Как часто хочется мне Фебом стать,Но не затем, чтобы, испив нектар, набраться сил.Никак нектару не дано унятьНедуг любви, что сердце поразил.И не затем, чтоб небо украшать,Ведь на земле та, что мне душу греет,Но королю не хочет изменить.Я Фебом стать хочу в надежде, что сумеетМеня прекрасная Диана полюбить.
Было бы обидно, если речь шла о какой-то другой Диане, – если бы все было так, как виделось поэту, мадам де Брезе моментально потеряла бы свой панцирь «женщины вне всяких подозрений» и стала бы более человечной. Но она не только не ответила ни разу на пламенные мольбы поэта, но, напротив, питала к нему неослабную ненависть. Клеман Маро не делал тайны из того, что симпатизировал еретикам-протестантам, что приводило в бешенство такую ультракатоличку, какой была дама из Ане[52]. Она раз и навсегда выбрала для себя образ безупречной женщины и ни под каким предлогом не выходила из него. Даже свое вдовство она умудрилась сделать дополнительным атрибутом своего очарования: после смерти мужа Диана стала носить только черное и белое, но это строгое сочетание цветов лишь ярче выделяло ее на фоне других женщин. Брантом не ошибся, когда написал: «Она ничуть не изменилась, даже выбрав строгие цвета одежд, она продолжала выглядеть модно и шикарно, и выглядела более светской, чем до вдовства, особенно когда выставляла напоказ свою прекрасную грудь».
Правда в том, что Диана в каждом своем наряде старалась продемонстрировать одну из своих прелестей, словно бы заставляя сильнее жалеть тех, кому не суждено было увидеть большее. Несколько лет, которые последовали за смертью старика и предшествовали ее связи с Анри, мадам де Брезе провела при дворе как образцовая вдова. Ее положение, ее царственная осанка, ее непреходящее горе помогли завоевать уважение и, конечно, дружбу короля – да только ли дружбу? Однажды вечером 1532 года в Фонтенбло в разговоре наедине король излил душу этой внушавшей ему доверие женщине. Он был доволен поведением дофина, который в столь юные годы уже имел любовницу, что не могло не радовать разгульного отца, но вот младший сын… И без того замкнутый по природе, Анри стал за годы пребывания в плену еще более нелюдимым. Казалось, его интересовала только игра молодыми мускулами, ей он предавался с большой охотой. Что же делать, чтобы вывести его из меланхолии? Диана улыбнулась – улыбка редко появлялась на ее лице и от этого была еще более ценна.
«Доверьтесь мне, сир, – сказала наша вдовушка, – принц будет у моих ног».
Это было похоже на шутку – как-никак разница в возрасте. Но Франциск поймал ее на слове, будучи обнадежен именно этой разницей. Он дал прекрасной даме нечто вроде своего благословения на то, чтобы она занялась его отпрыском. Диана не могла мечтать о лучшем покровительстве в выполнении своей задачи. Было ли предложение таким спонтанным, таким невинным, как это может показаться? То, что мы знаем о Диане, о ее расчетливом уме, о ее остром чувстве личной выгоды, о ее честолюбии, которому суждено было в скором времени проявиться во всей своей глубине, позволяет нам в этом усомниться. Кроме того, она не могла не заметить взгляды, которые бросал на нее Анри. Она была слишком опытной женщиной, чтобы не понимать волнение, которое она сеяла в душе подростка. И поэтому она могла только выиграть от предпринятой ею авантюры, прикрытой столь благими намерениями. О чем же, в конце концов, шла речь? О том, чтобы помочь юнцу, который слишком рано лишился матери, вновь обрести душевное равновесие и радости жизни. Нет, никто не мог бы осудить честную женщину за то, что она взялась за столь благодетельную задачу. Поскольку графиня постоянно заботилась о соблюдении внешних приличий, ее связь с юным принцем стала проходить под знаком целомудрия, так, как это описывалось в рыцарских романах. Диана могла начинать свои действия, и никто не смог открыть ее истинные намерения.
Со своей стороны Генрих Орлеанский слишком серьезно относился к своей роли верного рыцаря. Он еще не знал, что такое любовь и любовные желания, довольствовался ролью платонического влюбленного, которую ему навязали. И если всех при дворе забавляла необычная идиллия принца и вдовы сенешаля, никому в голову не приходило возмущаться. Все думали, что это была всего лишь игра. Но Диана знала, что никакой игрой здесь и не пахнет…
Но вскоре Анри пришлось выполнять обязанности принца крови. Продолжая бежать за итальянским миражом, Франциск I решил, что благодаря женитьбе младшего сына на внучатой племяннице Папы Римского он сможет продвинуть свои дела по другую сторону Альп. И поэтому осенью 1533 года в постели будущего короля Генриха II очутилась его ровесница, девочка четырнадцати лет, которая не могла поверить в выпавшее ей счастье. Екатерина Медичи приходилась родственницей Папе Римскому, и это было хорошо, но, взбираясь по ветвям ее генеалогического древа, всякий мог наткнуться на банкиров, что было уже не так хорошо. А если бы он еще полазил по этому древу, то встретил бы торговцев маслом и пряностями, что было уже совсем нехорошо. Да какая кому была разница! В любом случае Анри не было суждено взойти на трон, а Екатерине – стать французской королевой. Так, по крайней мере, все считали. Чтобы дополнить эту картину, добавим, что девочка была довольно некрасива и достаточно осторожна, чтобы показывать свой ум. В том виде, в котором она представлялась, новая герцогиня Орлеанская позволяла Диане не волноваться: эта сопливая дурнушка не могла отбить ее «предмет».
Брак по расчету не повлиял на отношение принца к даме своих помыслов. Несмотря на то что он был вынужден исполнять супружеский долг перед Екатериной, ее некрасивая молодость никоим образом не могла соперничать с роскошной зрелостью Дианы. Итальянка очень скоро это поняла и с почти рабской покорностью стала воздерживаться от проникновения в заповедник охотницы. Кто бы тогда мог предположить, что за почти детской улыбкой юной принцессы скрывались железная воля и дьявольское лицемерие? Кто мог предугадать, что наступит день, когда ей придется на руках нести судьбу Франции?
Нет, Диана была не права, не обращая на итальянку внимания. Но у нее и времени-то не было на какую-то там девчонку: у нее была другая, более опасная соперница в лице официальной «королевы сердца», то есть герцогини д’Этамп. У той тоже были свои амбициозные планы, и она не желала, чтобы кто-то становился у нее на пути. Поэтому между двумя этими женщинами началась война, которая вначале была тайной, а потом перешла в открытые столкновения. И ожесточенность этой войны возрастала по мере возвышения Анри.
Пока еще на руках у Анны были козырные карты в ее игре, потому что она владела сердцем короля. Как мы уже видели в предыдущей главе, она пользовалась им не только для себя любимой, но и для того, чтобы пристраивать друзей и изгонять врагов: благодаря фаворитке во главе войск был поставлен адмирал Шабо де Брион вместо смещенного ее усилиями маршала де Монморанси. Эта скандальная рокировка случилась как раз накануне предстоявшей военной кампании, поскольку свояки-враги Франциск I и Карл V нашли новый повод для ссоры. И по-прежнему в Италии. Как и было заведено, дофин и его младший брат должны были уехать с отцом на войну. В обществе это одобрили. И Анри вынужден был расстаться со своей дамой. Но прежде он в разговоре наедине признался ей в своих чувствах. Насколько нам известно, охваченный волнением застенчивый подросток посмел выразить словами то, что чувствовало его сердце. И это признание наполнило радостью даму из Ане. Пусть это была тайная удача, теперь перед ней открывалось многообещающее будущее.
