Газета Завтра Газета - Газета Завтра 924 (31 2011)

Деньги (только в рублях) можно перечислить в фонд по следующим реквизитам:

Наименование получателя: "РБОФ содействия увековечиванию памяти погибших граждан в сентябре-октябре 1993 года.

ИНН 7713386381

КПП 771301001

ОКАТО 45277568000

Р/с получателя 40703810338110101321

БИК банка 044525225

Банк получатель: Московский банк Сбербанка России ОАО

К/с 30101810400000000225

Назначение платежа: добровольное пожертвование на памятник.

Или почтовым переводом по адресу:

119607, Москва, ул. Лобачевского, д. 98, кв. 104, Смирнову Михаилу Ивановичу.

Михаил Смирнов, председатель Правления фонда

Владимир Бушин -- Русский коммунист Шостакович

Уважаемый Владимир Теодорович,

позвольте от души выразить Вам признательность за то, что, благодаря Вам, я неожиданно открыл бесценный кладезь мудрости и красоты. Как, может быть, Вы уже догадались, я имею в виду книгу Соломона Волкова "Шостакович и Сталин". Мне довелось прочитать немало трудов на близкие темы, начиная ещё с отменного сочинения приснопамятной Анны Берзер "Сталин и литература" ("Звезда", 1995, №11) и не менее замечательного фолианта Евгения Громова "Сталин и искусство" (М., 1998). И я не стал бы читать ещё одну книгу этого ряда. Тем более, что автор вот уже 35 лет живёт в Америке, да и многим ли известен Solomon Volkov, как означен он на форзаце книги, у нас в стране? Но, оказывается, Вы собственноручно написали обстоятельную, в двадцать с лишним страниц, вступительную статью к его сочинению. И какую! Полную восхищения и любви. Это в корне меняет дело.

Правда, скажу сразу, кое-что меня в Вашем предисловии озадачило. Например, Вы пишете: "Пастернак сказал своему другу: "Книга есть кубический кусок дымящейся совести". Хорошо, кусок совести. Но почему кубический? Я никогда не видел книгу в форме куба.

Не совсем ясно, что Вы имели в виду, когда писали: "Соломон Волков блестяще описывает дуэль Шостаковича со Сталиным". Дуэль!.. Ну, допустим, Сталин палил в композитора статьёй "Сумбур вместо музыки", а также очередями орденов, премий, почётных званий. Но чем палил Шостакович в Сталина? Так не он ли сразил вождя 5 марта 1953 года?

Или вот Вы сочувственно цитируете из книги Волкова строки Ахматовой:

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был...

Сказано красиво, однако... Поэтесса имеет в виду лагеря и тюрьмы. Но, во-первых, она там никогда не была. Во-вторых, там и народ не был, а лишь незначительная его часть, никогда не превышавшая 2%. А народ как народ был на заводах и фабриках, на стройках и полях, в школах и на космодромах, в вузах и в сражениях за свободу и независимость родины. Там поэтесса тоже не была.

Могут возразить: "Но она поэт, она женщина и не могла с отбойным молотком или с винтовкой, её оружие — слово". Верно. Однако замечательная поэтесса не всегда была точна. Часто цитируют её строки:

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не страшно остаться без крова,

Но мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Прекрасно сказано. Конечно, не страшно. Тем более, что в Ташкенте, где это в 1942 году было написано, пули не свистели, бомбы на кровли не падали. Однако сражение шло не за слово, не за культуру вообще, а лишь в том числе. Немцы не преследовали русское слово, как это делают ныне в Эстонии, они даже издавали на русском языке газеты на оккупированной территории. Суть того, что тогда происходило, точно выразил Твардовский:

Бой идёт не ради славы —

Ради жизни на земле.

Да, именно ради жизни и в том числе ради языка, ради всей русской культуры.

Странно было прочитать и такое: "Шостакович чувствовал себя неудачником, страдальцем, так же как Иисус Христос, которого не понимали". Ну, о Шостаковиче речь впереди, но мог ли считать себя неудачником Тот, Кому, во-первых, повезло быть сыном Творца, притом, ещё и единственным? Во-вторых, перетерпев страдания, Христос вознесся на небеса и стал основателем великой религии, т.е., в конце концов, его поняли — и это неудачник?

Но есть вещи посерьёзней. Так, у Вас говорится о Советском времени: "Это была эпоха, когда каждому было, о ком плакать". Да, конечно, но так можно сказать о любой эпохе. Разве, допустим, в 1812 году не плакали о павших на Бородинском поле? И долгие века крепостного права люди плакали, когда их травили медведями, пороли, прогоняли сквозь строй и торговали ими, как собаками. Да что говорить! Помните Тютчева? —

Слёзы людские, о слёзы людские,

Льётесь вы ранней и поздней порой...

Льётесь безвестные, льетесь незримые,

Неистощимые, неисчислимые...

Это о всех веках и народах. В истории человечества, увы, не было эпохи, когда каждому хотелось только улыбаться, радоваться да играть в пинг-понг. Разве не так? Поэт сказал:

Для веселия планета наша плохо оборудована...

Вызывает недоумение то, что у Вас дальше: "Но плакать надо было тихо, под одеялом, чтобы никто не увидел — ведь все друг друга боялись". Извините, маэстро, но это чушь. И говорить-то об этом смешно. Вы и сами плакали, как Вам плакалось, да и Волков опровергает Вас, рассказывая, как Шостакович порой не просто плакал, а навзрыд прилюдно рыдал по тому или иному случаю, например, как уверяет Волков, по поводу вступления в партию. И никого Вы не боялись. Вспомните хотя бы собственный рассказ о том, как однажды, ещё в школьную пору, будучи любителем бокса, Вы ответили какому-то обидчику: "Я аккуратно положил свою скрипочку на землю и ответил ему так, как следовало". А разве боялись Вы знакомого концертмейстера Виктора Либермана или Владимира Мильмана, своего соавтора? Да неужели трепетали от страха перед Исааком Гликманом или перед самим Соломоном, своим однокашником по музыкальной школе имени Римского-Корсакова, которого знаете всю жизнь? А ведь Вы говорите: все — всех! Поверить в это невозможно. Я лично тоже прожил жизнь без страха перед теми, кого знал, например, перед критиком Сарновым, поэтом Ваншенкиным или художником Глазуновым. Страшно было только за некоторые их публикации.

Но вот сейчас люди действительно всего боятся: разного рода бесчисленных аварий, катастроф, пожаров, наводнений, заказных убийств, сексуальных маньяков, возродившихся страшных болезней и даже исчезнувшей было саранчи, непарного шелкопряда, уничтожающего леса... Правители, от которых Вы получили в 2006 году премию "Россиянин года", превратили нашу родину в страну повального страха и перманентного траура. Вот, действительно, все боятся всего, даже милиции.

Но были в Советское время люди, которые всю жизнь дрожали от страха? Да, были. Это антисоветчики, ненавидевшие и власть, и народ. Примеры? Да вот хотя бы тот же Бенедикт Сарнов. Это весьма плодовитый ёрник, но в данном случае может служить образцом. Он сам пишет о своем пожизненном личном страхе, но распространяет его на всю страну, на весь народ.

Странно было прочитать у Вас и о "кровавом "деле врачей". Да, было в 1953 году такое "дело", но почему "кровавое"? Евтушенко — во всём всегда первый! — тогда же написал гневный стишок об этих врачах:

Пусть Горький другими был убит, —

убили, кажется, эти же...

Однако все 28 врачей, находившиеся тогда под следствием, через два с половиной месяца были объявлены невиновными. Никого не расстреляли, не посадили, не сослали, даже не оштрафовали. Но это не помешало помянутому Сарнову в его полоумном страхе рисовать такую картину задуманного властью финала "дела врачей": "Осуждённых должны были повесить на Красной площади, после чего по всей стране прокатилась бы волна еврейских погромов. И тогда, спасая уцелевших евреев от справедливого гнева народа, их сослали бы в места отдалённые, где уже строились для них бараки". Эту картиночку он таскает из книги в книгу. Ей-богу, может дотаскаться до персонального барака.

И всё же, Владимир Теодорович, действительно, есть некоторые основания упомянуть тут пролитую кровь. Дело в том, что, как писал Вадим Кожинов, пять наиболее известных и высокопоставленных врачей из этих 28-ми, а именно В.Н.Виноградов, М.С.Вовси, Э.М.Гельштейн, В.Ф.Зеленин и Б.Б.Коган в 1937 году обвинили видного врача Д.Д.Плетнёва во вредительских методах лечения Горького, и тот был приговорён к 25 годам лишения свободы, а в сентябре 1941 года его расстреляли. Если Вы имели в виду кровь Плетнёва на совести этих пяти, то правы, и я с Вами согласен, но, кажется, Вы думали совсем о другом — о том, к чему толкали стихи Евтушенко.