Газета День Литературы - Газета День Литературы # 135 (2007 11)
И сам я не знаю.
Да и как знать? Будто бы ни о чём – но обо всём. Обо всём сразу. Это – инстинктивное движение интуитивного проникновения в суть жизни, в её смысл. Это – подслушивание слова. Слово определяет думу. Оно как бы нащупывает затаённый в пространстве смысл, сгущает в образ или символ растворённое в воздухе загадочное нечто – прообраз, предсмысл. И эта ловля ускользающего, потустороннего миру ветра исподволь становится существом поэта – и он видится людям, миру непонятным, странным человеком. Вроде бы здесь, рядом, вроде бы участвует в общении, разговоре – а где-то там. Где же? Никто не узнает и не поймёт, да и сам поэт, скажи он откровенно, как на духу, ничего путного не объяснит. Потому что не знает: что это? откуда это?
В истинном своём состоянии, условно – в состоянии творческом, поэт не принадлежит себе. И никому.
Он проводник, восчувствователь, сказатель Слова.
Жизнь – внутри, в душе; снаружи – существование, со всеми его прелестями (как в ироническом, так в прямом и – выше – в религиозном смысле)...
Наталья Егорова КЛАССИЧЕСКАЯ ЛИРА
"Наш современник". Антология. Том третий. Поэзия. "Муза надежды". "Наш современник", Москва, 2007. Составитель С.С. Куняев.
Мощные мерные удары классической лиры, рокотавшие на просторах рушащейся страны, запомнили многие. Ни жесткие политические бои, ни трагические события 1991-1993, ни падение в пропасть и разрушение державы не могли отвлечь читателей от удивительного поэтического взрыва девяностых-двухтысячных в "Нашем современнике".
Третий поэтический том антологии "Нашего современника" (составитель Сергей Куняев) – срез поэтического пятнадцатилетия, приглашение к разговору о целой эпохе в русской поэзии – бесконечно яркой и бесконечно трагической.
Русское письменное поэтическое тысячелетие начиналось со "Слова о законе и благодати" митрополита Иллариона, заканчивалось – циклом поэм о Христе резко обратившегося в православие самого крупного поэта эпохи – Юрия Кузнецова. (Неслучаен перевод Кузнецовым древнего памятника.)
Рубеж столетий словно смотрится в зеркало конца-начала ХIХ-ХХ веков, оглядывается на серебряный век нашей поэзии с его звёздной россыпью первоклассных, совершенно не похожих друг на друга поэтов. Но – вместо декаданса, упадничества – приходится говорить о возвращении к Богу, вместо обострённого интереса к новаторству и форме – о возвращении к традиции.
О том общем, что объединяет разных и ярких поэтов, собравшихся под обложкой "Нашего современника", ещё в 1968 году со свойственными ему чистотой стиха и точностью мысли сказал Анатолий Передреев в стихотворении "Поэту".
Ты помнил тех, далеких, но живых,
Ты победил косноязычье мира,
И в наши дни ты поднял лиру их,
Хоть тяжела классическая лира!
Последнее поэтическое пятнадцатилетие в "Нашем современнике" готовилось долго. В шестидесятые и семидесятые первым из критиков заговорил о возвращении к традиции Вадим Кожинов. Он же – открыл и поддержал целую группу талантливых поэтов. Полуподпольное выживание длилось больше трёх десятилетий. Только в 1989 году, с приходом в "Наш современник" С.Ю. Куняева, для многих стал возможен прорыв "поэтической блокады" и выход к широкому читателю. Откроем же антологию и вслед за составителем попыта-емся понять, о чём поёт нам хор предстоящих перед Богом поэтов.
Юрий Кузнецов не только Божьей волей поэт, он – поэт, завершающий тысячелетие: не случайно вместе с тысячелетием русский классик немного в другом, продиктованном временем порядке пережил все этапы тысячелетних духовных исканий славян. Атеист "Атомной сказки" превратился в язычника "Тайны славян", славянский язычник – обратился в христианина, с неукроти-мой волей и любовью растущего к Богу. Классическая лира Юрия Кузнецова в последние годы поёт из магического круга, очерченного на развалинах мира.
Окружена глухой толпой
Среди загаженного мира,
Играй, играй сама собой,
Рыдай, классическая лира!
Единственно возможный выход для поэта в трагические годы – Христос. В антологии – отрывок из неоконченной поэмы "Рай", последнее, что спела клас-сическая лира великого русского поэта. В поэме Кузнецов первым после Данте дерзнул живым переступить порог рая.
В описании бесплотного мира Ю.Кузнецов дерзко изобретателен и не-ожиданно поэтичен. Как и о предыдущих поэмах, писать о "Рае" практически невозможно: за каждой строкой – символическая и смысловая информационная нагрузка, подвластная только Кузнецову: до него столь интеллектуальным в поэзии не дерзал быть никто. Именно в этой неоконченной поэме, строкой, вложенной в уста Иисуса, поэт произносит роковое, на мой взгляд, пророчество о собственной смерти. Он просит Иисуса дать ему возможность зреть рай хотя бы одно мгновение.
– Больше проси!
– Нищете подобает смиренье.
– Что подобает, то слепо.
Я дам тебе зренье.
Прочь с моих глаз
на мгновение в тысячу лет!
"Мгновение в тысячу лет" – мгновение русских сказок и легенд, в которых три минуты пролетают как триста лет под пение райских птиц, – у Кузнецова длится "до скончания мира". На это мгновение Иисус отсылает поэта со своих глаз. Куда? Рай для этого – место неподходящее: спасшиеся души в раю ходят перед глазами Христа. Заслуживших ад – Господь не допустит до рая. Можно предположить, что так интуитивный Кузнецов проговаривается о состоянии смерти, в котором по христианским свидетельствам души ждут страшного суда и воскресения из мёртвых. Проникшему в рай во плоти поэту святой Игнатий Богоносец рассказывает о своём земном мученическом пути в райские обители, словно бы предлагая вернуться в эдем "путём всея земли": "Там, на земле, среди Бога добра и любви Воют, ощеряясь, живые могилы мои". Эти строчки оказались последними, написанными Ю.Кузнецовым, – ещё одно пророчество о подошедшей к поэту земной могиле. Но для русского гения всё, что он пишет о себе, – пророчество о России и её пути. В последних поэмах классическая лира Ю.Кузнецова спела нам пророческую песню о возвращении России к Богу и о рае, право пребывать в котором она должна заслужить земными муками, подвела итог русского тысячелетия.
Кузнецов последних лет поднялся над временем, вышел из его берегов. Выразителем времени оказался Николай Тряпкин. Волнующийся голос Тряпкина завершает русское поэтическое столетие, говорит последнее слово о ХХ веке. На разрушение отечества поэт ответил не по возрасту мощно и яростно, с замахом негодующих и любящих Некрасова и Бернса. Русь Тряпкина предстаёт крестьянским эдемом с райскими березовыми рощами, райскими дедовскими малинниками, райскими длинногривыми конями. Создаётся впечатление, что такую красивую крестьянскую Русь видели только поэты старшего поколения. Так красива Русь Есенина и Клюева. В той утерянной в прошлом Руси строится крестьянский дом. "Первая зима в новом доме" – одно из лучших стихотворений Николая Тряпкина. Оно свободно встаёт в ряды самой высокой русской классики. Стук молотка на строительстве отцовского дома перебивает-ся страшным стуком молотка, вбивающего гвозди в раскинутые на кресте руки распинаемой России. Гениальное стихотворение "Мать" стало символом эпохи, песней о трагедии поруганной Руси, трагедии девяностых.
Гляжу на крест…
Да сгинь ты, тьма проклятая!
Умри, змея!
О Русь моя!
Не ты ли там – распятая?
О Русь моя!
Для христианина крест – орудие спасения, путь к Христу. Смертные муки России на кресте – её путь к Богу и воскресению. Как совпадают общие смыслы речей двух самых крупных поэтов последнего времени!
Третий несомненный современный классик, вошедший в антологию, Василий Казанцев, откровенно тяготеет к тишине. Несуетный, вдумчивый, афористичный, диалогичный, своими строчками он словно подводит черту под сказанным Кузнецовым и Тряпкиным, рецензирует стихи великих предшественников и совсем недавно ушедших в небытие современников. Казанцев напоминает о том свойстве русской литературы, которое сделало её великой: "За все ужасное на свете, За этот долгий, страшный бой Была, была, была б в ответе – Коль не была б Она Святой". Это – свидетельство о ежедневном подвиге самого Казанцева и его собратьев по перу, о восхождении русских поэтов к Божественному Слову, о вечной готовности на мученический подвиг и крест.
