Газета День Литературы - Газета День Литературы # 112 (2005 12)
И вот, как пелена спала с глаз Петра Краснова. Появились "Высокие жаворонки", "Рок", "Ночь милосердия", "Мост", "Рубаха", а следом и, пожалуй, высшие его творения: "Подёнки ночи", "Последний октябрь", "Свет ниоткуда", Звезда моя, вечерница", "Пой, скворушка, пой" и совсем уже недавно, в мае 2005 года, повесть "Новомир". Да за одну последнюю повесть его можно было бы наградить всеми литературными премиями сразу.
Потому я смело рекомендовал его на премию в этом году. Тем более что у Петра вышел наконец-то четырехтомник всех его лучших произведений. Знаю, что у него было немало конкурентов на эту премию, и рад, что моя кандидатура победила. Все-таки художественно — это самая сильная фигура из представленных, и вполне достойно продолжает ряд Валентина Распутина и Леонида Бородина, Вячеслава Дёгтева и Станислава Куняева, Владимира Личутина и Юрия Козлова, Юрия Полякова и Петра Проскурина. В прозе мы уверенно идем на первой линии отечественной литературы. Уверен, так будет и дальше…"
Петр Краснов сказал в ответ: "Я очень благодарен за то, что Бог дал мне родиться на русской земле. Это везение мы все — русские люди, оплачиваем большой ценой. Высокое, святое для каждого истинно русского человека имя Александра Невского говорит о многом. Дай Бог, нам всем исполнить хотя бы половину того, что по своему максимализму предъявило нам время. Слушать правду тяжело. Писать её ещё тяжелее. К тому же правда нынешнего безвременья страшна. Она ломает души. И здесь нужна какая-то особая мера, которую каждый пишущий выбирает сам. Еще не утихли разговоры о незабвенном Викторе Петровиче Астафьеве, о его романе "Прокляты и убиты". Как найти ту меру, чтобы не покалечить самого человека? Это я считаю основной задачей всякого пишущего. Еще раз спасибо за награду, за то, что мне доверяете…"
Израэль Шамир ИВАН И АЛЁША
Ефим Курганов. Достоевский и Талмуд, или штрихи к портрету Ивана Карамазова. СПб 2002, изд-во журнала "Звезда".
МАЛО КОМУ НРАВИТСЯ Иван Карамазов. Из всей семьи Федора Павловича — он наименее приятный, несмотря на бойкость манер и берущие за душу софизмы, от "слезы ребенка" до "великого инквизитора". Недаром в него был влюблен Смердяков, эта предтеча прорабов перестройки, мечтающий о Западе, ненавидящий Россию и убивающий своего барина, чтобы показать, что и он — человек. Отцеубийцу Карамазова обычно считают врагом христианской веры, сатанистом, апологетом зла. Так Л.А.Зандер пишет, что от имени Ивана "зло выступает без маски, черт открыто говорит все, что он думает"; современная итальянская исследовательница указывает, что "манипуляция Ивана с текстом Св. Писания подобна действиям сатаны"; В.Е.Ветловская говорит о "дьявольской миссии Ивана"; а М.М.Дунаев считает, что "Иван заявляет себя явным антихристианином".
Автор недавно вышедшей книги приводит эти цитаты, но предлагает нам взглянуть на Ивана по-другому. "Враг Христов? Да, но с позиции не сатанинской, а талмудической. Иван противопоставляет этике христианской другую, а именно талмудическую этику. Программа Ивана — это талмудизм, основанный на антиправославной этике, строящейся на отвержении самой идеи искупления, и это легитимная позиция."
Эта мысль взята не из черносотенных изданий, где сравнениями сатанизма и талмудизма не удивишь, а из маленькой, нарядной книжки "Достоевский и Талмуд", вышедшей в издательстве журнала "Звезда", автор которой, доцент русской литературы Хельсинского университета Ефим Курганов, стоит на филосемитских талмудических позициях. У нее есть достоинство — она выводит спор православного христианства с талмудическим иудаизмом из скучной сферы генеалогии (чья бабушка согрешила с сенбернаром) в ту область духа, где ей и положено быть. Мысли Курганова изложены по канве романа Достоевского "Братья Карамазовы", но книжка не относится к области литературоведения. Роман лишь дает Курганову возможность высказаться. Это — философский и теологический трактат, отстаивающий самоценность и правоту талмудической морали, ее преимущество перед христианской.
Как выясняется, концепция Курганова отличается от воззрений крайне правых православных идеологов только своим знаком — они одинаково интерпретируют реальность, но с противоположных позиций. Один стоит за интересы общества, идентифицируемые с христианской системой ценностей, а другой — за права личности, основанные на талмудической морали. Главное в талмудическом иудаизме, проповедуемом доцентом Кургановым, это гипергуманизм, признание бесспорного приоритета прав личности над правами общества, то есть полное отрицание идеи соборности. Иными словами, по мнению Курганова, личность стоит над обществом. Не удивительно, что речь идет о правах богатой личности, скажем, праве отдельного Березовского или Ходорковского владеть российской нефтью. Так идеология Союза Правых Сил, неолиберализм Чикагской школы и Международного Валютного Фонда оказывается "системным бунтом против христианства", опирающимся на мораль Талмуда, что многие подозревали и раньше.
Любое насилие над личностью есть акт богоубийства, утверждает Курганов, разворачивая стволы против христиан, в то время как категории "насилие над обществом" в его лексиконе нет. Он напрямую связывает идеологию, теологию и экономику: так, он подчеркивает, что грубая, черновая модель Ивана, — его отец Федор — сребролюбив, как и его сын Иван. Он научился наращивать капитал у евреев, "начал с жидов, а под конец и у евреев был принят". Но, пишет Курганов, если Федор остался жидом, то Иван стал евреем, и даже талмудистом, то есть возвысился над чистой погоней за баблом в сферу идейной интерпретации оного.
Курганов не остается над схваткой Ивана и Алеши, но становится на сторону первого. По его мнению, в центре талмудического мировоззрения стоит отрицание главной христианской идеи искупления. Нельзя искупить грехи одного ценой крови другого, говорит он, и рассуждение о слезинке ребенка приводит к отрицанию жертвы Христа. Цитируя Вл.Соловьева, Курганов утверждает: в христианстве искупительная жертва — это идеал, а вот в Талмуде искупительная жертва категорически и полностью запрещена. Не может кто-то принять вину иного, ибо уникальна любая человеческая личность.
Можно представить себе такую систему ценностей; с ней можно поспорить, но каково ее отношение к Талмуду? Трудно представить себе более коллективистскую и тоталитарную парадигму, нежели талмудический иудаизм. "Все сыны Израиля полностью отвечают друг за друга", — гласит одна из талмудических аксиом. Реальные еврейские общины, жившие по Талмуду, также отличались своей спайкой, и недаром Куприн сравнивал их координированную атаку с роем оводов, способным ослепить и убить лошадь. Может быть, это коллективизм без возможности пожертвовать жизнью члена общества? Такого не бывает, и действительно, идея искупления и жертвы одного за всех прекрасно известна Талмуду.
Так, равви Измаил сказал: дай мне стать искупительной жертвой за народ Израиля (Мишна Негаим 2:1). В Книге Екклесиаст Раба 9:9, 1 говорится, что в раю нет никого выше мучеников Лаодицеи, которые ближе всех к престолу Всевышнего. Мученики Лаодицеи Юлиан (Лулианус) и Паппус, как рассказывается в трактате Таанит (186) взяли на себя вину и пострадали за всех. Возле Лаодицеи (нынешняя Латакия) была найдена убитой принцесса, и король решил покарать всех иудеев, если не найдется виновный. Юлиан и Паппус, хотя они были совершенно невинны, взяли убийство на себя, они были казнены, но — только они одни, а народ уцелел. "Чтобы спасти Израиль, они сказали: "Мы ее убили", и только они были казнены".
Поэтому мы временно отложим вопрос соответствия талмудической этики -кургановскому неоталмудизму, и посмотрим на выводы, которые он делает из своего чтения этого древнего свода. Самое интересное то, что гипергуманизм Курганова, который он возводит к Ивану Карамазову и к Талмуду, совершенно не либерален. Так, Курганов пишет: "Отец Павел Флоренский не любил эпоху Возрождения, считал ее вредной и опасной для человечества". Казалось бы, легитимно? Кому поп, кому попадья, кому попова дочка. Кому нравится Возрождение, кому Средние века. Тем более легитимно, что Курганов полностью соглашается с основным тезисом о. Флоренского о том, что "возрожденческий гуманизм имел талмудические корни". Курганов подхватывает слова Флоренского о "еврейском духе Возрождения", с восторгом поддерживает их цитатами из талмудиста Дейча, называвшего ведущих гуманистов Возрождения — талмудофилами, называет Возрождение победой фарисейского духа. Но Курганов-антилиберал считает, что эту победу можно только благословлять. Он клеймит "агрессивную откровенность" Флоренского и завершает вполне тоталитарным: "Нетерпимость философа по отношению ко всей эпохе Возрождения извинить никак нельзя". Он даже не ощущает смехотворности своей позиции — ведь и он "агрессивно откровенен" и "нетерпим", но с обратным знаком.
