Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6462 ( № 19 2014)
«Соловей», хоть и написан на сюжет датского сказочника Андерсена, повествующий вроде бы о Китае, на самом деле очень русская опера. Притом не архаично-, а современно-русская. Начать хотя бы с мотива изгнания живого Соловья за пределы империи, бонзы которой решительно предпочитают вольному пению запрограммированные рулады Механического соловья. А последующее возвращение Соловья к императору в трудную для того минуту – причём возвращение относительное, с отказом от «постоянного места жительства»? Птица будет лишь прилетать и петь, но жить у императора не хочет. «Вам это ничего не напоминает?» – с усмешкой заметил ироничный Дмитрий Бертман на встрече с прессой перед первым спектаклем. «Не улавливаете параллели с судьбой, допустим, Ростроповича? А как вам отказ Соловья от ношения на шее почётной золотой императорской туфли? Ассоциаций столько, что лучше не продолжать[?]»
Но, разумеется, всё ироничное остроумие сюжета так бы и осталось поводом для лёгкой усмешки, если бы не музыка. А она – тоже ярко русская, какую только и мог сочинить гениально одарённый ученик Римского-Корсакова и Лядова. Особенно в первом действии Стравинский пребывает под сладкими чарами своих старших коллег-сказочников. Начиная со второго действия в его композиторском языке происходит заметный поворот. Дело в том, что начатая в 1908-м, опера была закончена только в 1914-м, а шесть лет для композитора такого ранга – огромный срок. За него Стравинский успел пройти путь от туманного скрябинизма «Жар-птицы» до лубочной площадности «Петрушки» и брутальной этники «Весны священной», где уже никакие «измы» над ним не довлели, – он сам стал одним из диктаторов мировой музыкальной моды. И в музыке второго и третьего действий «Соловья» эти переклички со знаменитыми балетами Игоря Фёдоровича очень слышны, а в наиболее колоритных звончато-перкуссионных моментах можно угадать даже будущую звуковую графику «Свадебки», как раз в ту пору начатой, но завершённой почти десятью годами позже, в 1923-м.
И вот в том, что вся эта тонкая вязь интонаций, попевок, ритмов, вкупе с многочисленными ассоциативными мостиками в прошлое и будущее музыки, стала слышна, огромна заслуга дирижёра-постановщика Владимира Понькина. Думаю, в нашей стране сегодня по пальцам одной руки можно пересчитать маэстро, способных так сочетать утончённую аналитичность слышания со страстной увлечённостью музыкой. Да ещё и заставить дышать довольно-таки глухой в акустическом отношении зал «Геликона» на Новом Арбате (бывший конференц-зал одного из министерств), где труппа обитает с момента закрытия исторического здания на Большой Никитской на реконструкцию в 2007 году, и конца той реконструкции не видно... Притом оркестр Понькина – нечто большее, чем тот инструментальный ансамбль, что мы видим в оркестровой яме. По сути, поющие актёры на сцене – такие же его солисты, как, скажем, гобой, изображающий Механического соловья, или забавно «бегающие» друг за другом трубы – звуковой образ подобострастно семенящих придворных. В этом смысле все исполнители, и более, и менее голосистые, – на своём месте, как строчки в партитуре: Александр Миминошвили (Император), Андрей Палмарчук (Рыбак), Ксения Вязникова (Смерть)… Хотя признаём, что особые аплодисменты достались Лидии Светозаровой, чьё лёгкое сопрано с его чуть гипертрофированной «металлической» вибрацией очень подходило к характеру партии Соловья, живо-тёплой, но всё же не вполне «человеческой».
Визуально спектакль в оформлении традиционных для «Геликона» Татьяны Тулубьевой и Игоря Нежного очень прост: едва ли не единственный мотив оформления сцены – многочисленные китайские фонарики-шары. Незамысловато-
обобщённы и костюмы, в которых совсем чуть-чуть «китайщины» и стиля модерн. Можно было бы даже упрекнуть художников в не слишком выразительном решении – если бы не акварельная колоритность музыки, которая делает ненужными любые сценические чрезмерности. На этом фоне бросилась в глаза остроумная деталь: костюм Механического соловья (которого изображает медленно и «деревянно» танцующая статистка) – самый волшебно-переливающийся, но когда приглядишься, понимаешь, что ничего дешевле на свете не бывает, – это просто завеса из радужно отсвечивающих компакт-дисков. Делая во время спектакля заметки, я в них для краткости обозначал Механического соловья как МС. И только потом понял, насколько эта аббревиатура (если в ней увидеть латиницу) подходит «звуко-консервной» природе персонажа. Имели ли в виду постановщики и такой смысловой штрих? Возможно, нет, но тем больший им респект за идею, которая работает уже и в автономном режиме.
Органику атмосферы оперы нисколько не нарушила допущенная постановщиками лёгкая вольность: в тихо угасающем конце партитуры они добавили медленную дробь этнографических барабанов. Никакой глубокой идеи, как признался Бертман, здесь нет: просто спонсоры накануне подарили театру вот такую экзотическую вещь, ну а что ж музыкальному инструменту пылиться без дела – он создан, чтобы работать и звучать. И эти неспешно сыплющиеся глухие удары, постепенно уходящие в тишину, похоже, дополнительно подзавели публику – крики «браво» на их фоне прозвучали особенно эмоционально. Среди артистической элиты, заполнившей в тот вечер зал «Геликона», я заметил и одного из вдохновителей пермского «Соловья» Георгия Исаакяна (он был в ту пору руководителем театра). Увидеть одного режиссёра, аплодирующего другому, – большая редкость.
Теги: «Геликон-опера» , «Соловей»
И нету правды средней
Военное искусство
Да что вы знаете про нервную нагрузку?..
Противогаз. Воздушная тревога.
Бомбоубежище. Сосёт младенец блузку,
Нет молока, но в блузке есть немного.
Бинты кончаются. Кончаются носилки.
Наркоз для раненых - бутылки русской водки.
Особо ценятся окурки и обмылки,
А также ватники и толстые подмётки.
Мы отступаем, но за нами – Чувство Дома,
И страшной силой обладает это чувство,
Оно и есть военное искусство!
А без него – страна пылает, как солома.
Я в первом классе, шьём кисеты для махорки,
Они на фронте приближают час победный.
Победа курит, нет в её подкорке
Сейчасных надписей про табачок зловредный.
Победа курит, не давая спуску
Жестокой битве дьявола и Бога.
Бомбоубежище. Сосёт младенец блузку,
Нет молока, но в блузке есть немного.
Мы победим, за нами – Чувство Дома,
И страшной силой обладает это чувство,
Оно и есть военное искусство!
А без него – страна пылает, как солома.
...Без Чувства Дома – нет Победы, есть убийство.
ЗА ЧТО ЛЮБЛЮ Я СТУКАЧА
Россию не пускать туда, Россию не пускать сюда,
Над нею требуя суда, стукач в расцвете, господа,
И на Россию он стучит, не ведая стыда.
Стукачество – бессмертный труд, его таланты не умрут,
Они, как очевидцы, врут, – характер их геройски крут,
Стукач заряжен правотой, он – деятель святой!
Стукач Россию победит, он – креативный эрудит,
И денег даст ему бандит, навеки даст, а не в кредит.
За что люблю я стукача?.. За то, что он звездит!
Стукач – он пламенный трибун, и слог его горяч,
Победно ржёт его табун, стуча пешком и вскачь.
За что люблю я стукача?.. За стук его удач!
Его удачи так стучат, успехи так торчат,
Что вдохновляют стукачат, мальчишек и девчат,
И на Россию настучат плеяды стукачат.
За что люблю я стукача?.. За то, что на страну
Он, героически стуча, берёт стихи, струну,
Доносы дивные строча не на меня одну.
И НЕТУ ПРАВДЫ СРЕДНЕЙ
Воняет ненавистью к России
(Фрагмент)
С несправедливостью либо сотрудничают, либо сражаются.
Альбер Камю
Фашизм – это не только антисемитизм. Русофобия – точно такой же фашизм. Европеец Бернар-Анри Леви произносит пламенную речь на Евромайдане, он прилетел приветствовать революцию, оказать ей моральную поддержку. С чего начинается эта речь? С того, что Россия лжёт, обвиняя "мирный" майдан в каком-то фашизме, когда на майдане много евреев, и все они вместе с украинским народом слились в едином прорыве к свободе.
Но, дамы и господа, русофобия – самый настоящий фашизм, даже если все евреи планеты будут на этом «мирном» майдане рядом с Леви. Россия не лжёт – ненависть к России пылает, Запад разжёг эту ненависть и подливает бензин в это пламя. Сильно воняет ненавистью к России, мне отвратительна эта фашистская вонь. Русофобия стала агитпропом и формой нацизма. Быть русофобом – почётно, наградно, выгодно, стильно, интеллектуально! Я не хочу в Европу, воняющую ненавистью к России. Я перевела на язык русской поэзии прекрасных поэтов Европы, Америки, Украины, Армении, Грузии, – у меня совсем другая Европа, другая Америка, другая Украина, другая Грузия, они не воняют фашистской ненавистью к России. «Мне, мерзавке, повезло!..» Не боюсь никаких санкций, никакой изоляции, мои ценности нельзя заморозить ни в каком банке.
