Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6364 ( № 12 2012)
Сенчин - журналист, работающий в малозаметной газете, хотя сам себя за журналиста не считает, написал три книги. Его литературное кредо: "фиксация в прозе окружающей реальности, типов людей. Реальность и типы получались малосимпатичными". Жил в полунищете, однако не пытался из неё выбраться, не был доволен окружающим миром. Такое состояние было необходимо для писания его текстов. Жил жизнью своих героев. Сенчин заявляет, что "любой яркий человек, пожив немного, покрывается серостью", и эта ситуация необратима. Да и само человечество, по его мнению, "неизбежно сползает в скотство". Творчество - в этой ситуации единственное алиби человека, единственная возможность выжить, не подвергаясь "мутации".
Вот и получается, что основной вопрос Сенчина не о силе, а о бессилии человека, не о подъёме, движении вверх, а о неуклонном скольжении вниз, вплоть до низин, вплоть до болот. Подобные вопросы ставил в своей знаменитой статье "Чехов как мыслитель" о. Сергий Булгаков. Человек слаб, он бессилен что-то радикально изменить, поэтому выбирает серенькое, однообразное. Он не способен на риск, на жертву, на подвиг.
Булгаков задаётся в статье вопросом: "Отчего так велика сила обыденщины, сила пошлости?" Быть может, ответ содержится в "скорби о бессилии человека воплотить в своей жизни смутно или ясно осознаваемый идеал". У сенчиновского героя это происходит через разочарование и привыкание.
Не берусь утверждать, но по прочтении "Информации" создалось ощущение, что автор в этом романе подвёл определённые промежуточные итоги своего творчества и, вполне вероятно, в скором будущем нам надо ждать нового Сенчина. В конце концов он должен, как и его герой, выйти из тёмного угла.
Андрей РУДАЛЁВ, СЕВЕРОДВИНСК
Жизнь must go on
Жизнь must go on
ПРЕМЬЕРА
Юрий Васильев рискнул поставить в своём театре один из самых реалистичных романов Пауло Коэльо - "Вероника решает умереть"
Пик моды на романы Коэльо уже миновал, так что заподозрить Юрия Васильева в желании "заработать" на популярности первоисточника не получится, несмотря на то что поклонников творчества бразильского писателя в России по-прежнему немало. Но роман - не спектакль. В литературе длинные философские монологи, равно как и почти полное отсутствие внешнего действия, ещё можно оправдать спецификой жанра. Хотя критики Коэльо именно это и ставят ему в вину в первую очередь. Для театра же и то и другое губительно, если не найти какой-то режиссёрский ход, позволяющий сделать ткань спектакля менее плотной и более динамичной.
Васильев-режиссёр заведомо поставил себя в крайне трудное положение: текст Коэльо насыщен "прописными истинами", в которые современному человеку очень трудно вслушиваться и ещё труднее понимать. Жизнь коротка, конечна, смерть внезапна и безжалостна, а потому надо ценить каждый прожитый день. Но ценить это, как известно, не особенно получается даже у тех, кто стоял на пороге смерти, что уж обо всех остальных говорить. К тому же публика, подсаженная на экшн, постепенно разучивается слушать спектакль: стремление с головой нырнуть в действие подавляет желание вникать в произносимое со сцены. А Коэльо надо именно слушать. И Васильев осознанно ставит себя под удар тех, кто сочтёт сии длинные рассуждения скукотищей.
И пространство действия в данном случае "играет" против режиссёра, ведь оно ограничено стенами клиники для душевнобольных: кабинет главврача, палата главной героини да общая гостиная - вот и все "площадки". Не разгонишься. Особенно если учесть, что у молодого театра своего помещения нет: хранить и перевозить сложные декорации у него просто нет возможности. Так что и сценографу спектакля Г. Юнгвальд-Хилькевичу поневоле пришлось быть лаконичным.
Но поиск шёл, и судя по отдельным прорывам, как в сцене объяснения Вероники (Агния Дитковските) с Розой (Елена Захарова) или в диалоге Марии (Татьяна Лютаева) и Доктора (Юрий Васильев), мог бы увенчаться успехом, если бы в ансамбле не преобладали актёры кинематографические, а не театральные. Можно очень талантливо смотреть в камеру на крупном плане, отзеркаливая мимикой всю гамму противоречивых чувств персонажа, но сцена требует иных приёмов, иного способа выражения поставленной режиссёром задачи. Лучше всех, похоже, с этим справился Павел Баршак (Эдуард), промолчавший девять десятых сценического времени.
Ещё одна проблема спектакля - несыгранность ансамбля, собранного на этот конкретный проект и, следовательно, не имеющего опыта предыдущей совместной работы. Плюс - наличие нескольких составов исполнителей, что неизбежно при активной гастрольной стратегии, без которой театру не выжить. Разумеется, со временем швы на линиях совмещения актёрских индивидуальностей станут менее заметны. Хочется надеяться, что произойдёт это достаточно быстро.
Но подходить к этой постановке с чисто "техническими" параметрами всё-таки не хочется. Потому что затеяна она ради того, чтобы пришедшие в театр люди отважились найти свой ответ на столь же непростой, сколь и актуальный вопрос: как жить в мире, который устроен совсем не так, как нам бы хотелось? Как найти в нём своё место, не утратив при этом ни самоуважения, ни веры в людей? От этого вопроса большинство из нас старается убежать. В "ночную жизнь" клубов и Интернета, в "инфернальность" наркотиков и алкоголя или в небытие: Россия занимает одно из первых мест в мире по числу самоубийств. Так что если каждый спектакль будет отводить от роковой черты хотя бы одну Веронику, можно считать, что свою миссию театр Юрия Васильева выполнил.
Виктория ПЕШКОВА
Обсудить на форуме
О театре и не только
О театре и не только
КНИЖНЫЙ
РЯД
Олег Басилашвили. Неужели это я?! Господи[?] - М.: Эксмо, 2012. - 384 с.: ил. - 3100 экз.
Известие о том, что вслед за своими многочисленными коллегами мемуары выпустил и Олег Басилашвили, особой новостью не стало. Он в отличие от большинства представителей актёрского "цеха" умеет чётко формулировать свои мысли и излагать их ясно, не косноязычно. Недаром в течение нескольких лет он имел на Санкт-Петербургском телевидении, а потом и на канале "Культура" авторскую программу "С потолка". Среди актёров подобный факт - редкость. Удивил Басилашвили и накануне своего семидесятилетия, в 2004-м, не ограничившись традиционными интервью, а приняв участие в многосерийном автобиографическом фильме "Странствия по минувшим годам", благодаря которому о ряде ключевых моментов биографии артиста к моменту выхода его книги мы были хорошо осведомлены. Известно было и о некоторых важных событиях, произошедших в жизни артиста со дня премьеры "Странствий[?]". Например, о том, что с помощью создателей телевизионного цикла "Моя родословная" Олегом Валериановичем была найдена могила, в которой наряду с останками других погибших воинов Великой Отечественной покоится прах его старшего брата Георгия. Или - о рождении внучки Мариники, которой "с любовью" Басилашвили и посвящает свой дебютный литературный опыт.
Посвящение это позволяет предположить, что в судьбе Олега Валериановича при всей его безоговорочной преданности профессии основным жизненным приоритетом является семья. Подтверждением тому служат и самые сильные в эмоциональном отношении главы книги артиста, в которых он рассказывает о своих родных. Об отце, директоре Политехникума связи Валериане Басилашвили и маме, известном пушкинисте Ирине Ильинской, дедушке, Сергее Ильинском, который должен был, согласно семейной традиции, пойти по духовной стезе, но стал архитектором, реставрировал церкви и проектировал жилые дома и даже был удостоен звания "Потомственный почётный гражданин Москвы", и бабушке Ольге Ильинской.
Знакомясь с "семейными" фрагментами книги, ни секунды не сомневаешься, что Басилашвили заставило взяться за перо не стремление снискать лавры на писательском поприще. Но прежде всего желание мысленно перенестись в то время, когда все дорогие ему люди были живы и здоровы. Пусть и "вдогонку", но всё же сказать им добрые слова в надежде, что, может быть, где-то там, в ином мире, они его услышат[?]
Говоря о своей персоне, Басилашвили неизменно критичен (иногда - даже слишком) на протяжении всего повествования, иронизируя и по поводу вдруг нагрянувшей старости с её болезнями и прочими неприятностями, а также в связи со своими актёрскими способностями (не от этой ли постоянной неуверенности в себе и возникло странное название книги). А для характеристики режиссёров театра и кино, у которых сыграл свои лучшие роли, преподавателей и однокурсников по Школе-студии МХАТ, корифеев Художественного театра и партнёров по БДТ, режиссёра-педагога Розы Сироты и, конечно, творческого лидера Большого драматического Георгия Товстоногова, Басилашвили приберегает нежные, зачастую и восторженные эпитеты. Вспоминая же о своих неприглядных детских поступках, об эвакуации в Тбилиси, о возвращении с фронта отца, ставшим за годы вынужденного отсутствия практически чужим человеком, которого пришлось узнавать заново, автор переходит на суровые, порой жестокие тона[?] А стоит Басилашвили коснуться печальных итогов первых российских демократических реформ, читатель не может не почувствовать, что это до сих пор причиняет ему боль[?].
