Литературная Газета - Литературная Газета 6581 ( № 51-52 2016)
Дома. Весна кончилась, опять на улице метель и нет солнышка. Читаю Арбузова «Годы странствий» и пытаюсь распределить роли с учётом темы: «Куда уходят дни?» – это эпиграф у Арбузова. Дни не уходят никуда, они остаются с нами и творят нас самих в прямой зависимости от наших дел, чувств, событий. Итак – становление героя от 23 до 30 лет. В 30 уже не с кого спрашивать, в 30 надо быть, надо состояться. Итак – страна веяние всех персонажей, начиная с Ведерникова. Кто каким стал? Ведерников – врач, учёный, воин, отец, т.е. ответственный за «дом». Маврухин – один из творцов таких личностей, как Ведерников, лицо страдательное, поэтому сильное и направляющее. Ольга – из абитуриентки – женщина, «способная не брать, а быть во имя других». Нина – актриса, т.е. способность на чувства подлинные.
……
Сегодня в зале на ярусе сидели современные лицеисты, и мера их идиотизма казалась катастрофой будущего. У них нет юмора. За юмор они принимают только похабство. У них нет сосредоточенности, способности понимать и сострадать. Я их ненавидела, как можно ненавидеть сверстников, а не «молодую поросль» нашей искалеченной Родины. Понимая свою несправедливость к «демократическим вы-кам», я ничего не могла поделать с собой, в их лице я не приемлю то будущее, которое определено, как XXI век.
……
Сегодня было бы сто лет прекрасному Ивану Семёновичу Козловскому. Царствие ему небесное, вечная ему память. ТВ расщедрилось на передачу о нём, и минутные записи его выступлений в концертах поражали такой певческой недосягаемостью, таким теплом и таким сердцем, что я ахала от счастья и плакала от восторга. Похожих, равных не было и, увы, никогда не будет. Сочетания веры в Бога, своё предназначение и в свою ответственность за дар, подаренный ему свыше, – не будет ни у кого.
……
В Доме актёра прощались с Б.А. Львовым-Анохиным. Огромные венки от организаций как бы выкупали свою вину перед талантом, умом, вкусом и тонкой душой человека, который со светлым красивым лицом на белой подушке с воланами лежал посередине овального помещения, похожего на яму. Казалось Анохин освободился наконец от того, что его тяготило и мучило. Светлая ему память! Говорили перед микрофоном люди, которые уничтожали талант Анохина, и это никому не показалось противоестественным. Говорила с Вульфом, который привёз Тер-Осипян. Нона – маленькая, кривоногая, со смешным лицом сидела у колонны, исполняя долг свой и Бабановой перед Борисом Александровичем. Подошёл Паша, у него какие-то интересные предложения. Эскина очень трогательно сказала, что с СТД Дом актёра не имеет ничего общего.
……
Продолжаю перечитывать Л. Чуковскую и приходит на ум фраза Флобера: не прикасайтесь к идолам, «иначе их позолота останется у вас на пальцах». Сильная натура Чуковской не прощает своему окружению ничего. «Окружение», включая Корнея Ивановича, ведёт себя в экстремальных условиях эвакуации чрезвычайно низко и отвращает от советской литературы надолго. Когда другие отдавали себя целиком или по частям на фронте, – эти «литераторы» визжали, пили, предавали.
……
Дома. Чем больше Чуковская восхищается ахматовскими неожиданными оценками того или иного события или отдельной личности, тем заметнее становится, что Ахматова прощает себе то, что на деле не прощает другим. (Её неприличная оценка Станиславского, которого она на сцене не видела, но актёром большим не считала.) Для умной дамы это совсем не прилично. Она судила о МХАТе по слухам и сплетням, а более всего по оценкам Фаины Раневской. Ахматову раздражала погружённость Станиславского в своё дело, в свою идею художественного, именно, театра. Сама же Ахматова более всего любила, когда говорили о её стихах и о ней самой. Она ревновала других к славе Цветаевой и всё время опасалась неравенства Марины. Поэтому и падение Мура, когда тот обокрал хозяйку, восприняла не с состраданием, а со скрытой радостью. Словно иного она не ожидала от сына Цветаевой. Просто мальчик рос и не мог вынести голода. Он пошёл на позор воровства, унижения от невозможности совладать с голодом. И невольно начинаешь понимать Льва Гумилёва, который недополучил в жизни материнской любви и жалости. Она не была способна на жалость к другим, даже к сыну. Своё «я», как главное для всех и для себя, она ставила выше всего. Мера эгоцентризма небывалая. Она из тех, кто не любит никого и ничто. Она принимала поклонение своему таланту, как поклонение перед её личностью. Отсюда проистекает её ненависть к Марине и к её поэзии. Она, Цветаева, возлюбила многих, а более всех сына. Ахматова возлюбила себя самоё, а сын, как мешающее нечто. Холодна и порочна, себялюбива и почему-то считающая, что имеет право на суд. Бунин прав был в своей характеристике Ахматовой.
Дома. Более всего Ахматова ревновала к славе. Её ненависть к Есенину объясняется именно этим. Она не понимала, почему Есенин так любим, а она – нет. Элитарное литературное окружение, восхваляющее её, – было всего-навсего окружением. Будучи злой, умной и холодной, она не понимала обаяния добра, воздействия на души тем теплом, к коему тянутся. Она приписывала Есенину подражательство Блоку, но я не знаю поэтов, более отдалённых друг от друга, чем эти двое. Неоднократное в течение ряда лет возвращение к теме «Есенин не поэт» обрисовывает Ахматову столь дурно, что становится странным её авторство и сомнительным. Она знала, что Заболоцкий не любит её как поэта, и тогда она набрасывается на замечательные стихи Заболоцкого, забыв, что тот прошёл свой трагический путь, страдая более, чем она сама. При этом Ахматова утверждает, что безнравственно не любить поэта за стихи, что надо разделять понятия – личность и поэт, что можно и нужно относиться к личности безотносительно к тому, нравятся или не нравятся тебе его произведения. Сама этого не могла и не умела. Себе прощала всё, другим ничего. Ненавидела чужой успех, а для себя самой успех считала главным. Она ревновала Ивинскую к Пастернаку более всего из-за того, что, будучи лживой, вороватой и лгущей, Ивинская была пленительной женщиной. Эта грешная Ева возбуждала в мужчинах желание и забвение себя. Они слепли и глохли (как Пастернак), но обожали в Ивинской истинно женское начало. Ахматовой женственность не была свойственна, она была наделена мужскими гормонами в большей мере, чем женскими. Мужчины это чувствовали и не любили её.
……
Ленинград встретил солнцем, теплом и своей неизбывной строгой красотой, которую тщетно пытаются изуродовать вывески и целые полотнища ландринного цвета, извещающие об успехе «демократии» и свирепого капитализма в обворованной стране. Краса Ленинграда – строгость, мера и вкус. Благодаря деятельности Яковлева и Ко – разбитые дороги, облупленные стены фасадов, безумные растерянные лица людей и множество ларьков, магазинчиков, палаток, в которых продаётся заграничная отрава. Выборгский дворец встретил нас теснотой (много помещений сдано фирмам). Ремонт обозначен новыми унитазами и отделкой одной гримёрной деревом вместо масляной краски.
«На дне» – зал огромен из-за пустоты. Приветствовали – третий чиновник из культотдела и А.М. Володин. Александр Моисеевич говорил со сцены добрые слова и подарил мне эскиз «Фабричной девчонки». Спасибо ему!
На сцену потянулись зрители с букетами, зал бурно аплодировал, кричал. Молодой человек в очках оказался Димой Ирдом. Он как олицетворение быстро идущего времени. Только вчера на сцену Капеллы, где я читала Есенина, выходил маленький мальчик с апельсином. Сегодня вышел с букетом молодой мужчина в очках, и его появление обозначило, что «вчера» – было пятнадцать лет назад.
Сегодня «посетила» мой поруганный и прекрасный город. Проехала по набережной, по Миллионной, по Большому проспекту Васильевского острова, по Петроградской. Старые особняки смотрят сконфуженно, словно они виноваты, что их лик грязен. Но строгие линии подлинной архитектуры остаются в своём совершенстве. Потом поехала к Оле. Она исстаралась, накрыла красивый стол. Стали смотреть пасхальную службу. Христос воскресе! Воистину воскресе! Служил Алексий. Ему трудно, за последнее время он сдал, совсем сед, похудел, голос слаб и хрипл. Жаль его очень. Трансляция из Иерусалима – с огромными свечами и яростными лицами, никак не похоже на нашу красивую, светлую службу, с лицами, полными веры, скорби и надежды.
Звонила Гале. Боже милостивый, помоги ей. Она старается доказать всячески, что она совсем здорова. Если бы было так, Господи! Сделай так, чтобы она была здорова, сотвори в радостные дни Пасхи исцеление! Чтобы она не попала опять в больницу, чтобы у неё была такая жизнь, которая ей радостна и без мук. Будь милостив к нам, Господи. После выходных поеду покупать ей телевизор: «Красный» не работает.
После жары – холод и ветер. Солнышко освещает гладь Невы, по утрам она стального цвета, днём сияет золотом, а ночью – синяя и отсвет фонарей на Кировском мосту – кажется уходит в глубь реки ровными оранжевыми колоннами. Храм на крови к вечеру синеет, высится прозрачной свечой. Инженерный замок ремонтируют, на шпиле построили деревянный дом из досок, и боишься, что изящный баженовский шпиль не выдержит этого насилия и исчезнет. Чайки легко взлетают с воды и парят.
