Наталья Павлищева - Роксолана-Хуррем и ее «Великолепный век». Тайны гарема и Стамбульского двора
Современники, особенно европейцы, сравнивали гарем с монастырем. Действительно похоже: множество девственниц, строжайшие правила поведения, высокие стены, бдительная охрана… Строгая иерархия внутри гарема с четко прописанными правилами, правами и обязанностями каждой группы одалисок, условия перехода с одного ранга на другой, обязанности многочисленных служанок и полное воздержание…
Знаменита фраза «В СССР секса нет!». Секса не было и в гареме. Разве только с султаном, с ним единственным, и ни с кем другим. Но Повелитель один, а девушек сотни, все молодые и красивые, все обучены (теоретически) искусству любви, все ее жаждут, готовы бежать, ползти к султанскому ложу в поисках этой любви.
Чтобы справиться с таким контингентом, и впрямь нужна железная дисциплина.
И ее соблюдали, любую неподчинившуюся жестоко наказывали — не из кровожадности, а ради сохранения хоть какого-то порядка, иначе нельзя. Конечно, не обходилось и без настоящих репрессий, даже отдельные ворота существовали — Ворота Мертвых, через которые выносили тех, кто уже ни мечтать, ни противиться чему-либо не мог. Современники утверждали, что девушек казнили часто — душили, отсекали голову или просто зашивали в кожаный мешок, который отправлялся в воды Босфора. Наверное, так и было, иначе перенаселения гарема не избежать, потому что красивых рабынь покупали и дарили часто.
Правда, если наложница не была нужна самому султану или он просто желал поощрить кого-то из своих чиновников, то мог последовать и такой подарок: юная девственница, купленная на невольничьем рынке за огромные деньги.
На поставках девушек в гарем наживались многие — те, кто рыскал по отдаленным поселениям, например на Кавказе, в поисках редкой юной красавицы, уговаривая родителей продать свое сокровище в гарем, и те, кто совершал налеты на деревни и города, чтобы безо всяких уговоров бросить красавицу поперек седла и умчать; те, кто потом перекупал добычу и увозил ее на невольничий рынок; те, кто на этом рынке красавицами торговал. Выигрывали и сами девушки, недаром многих родители с радостью отдавали в роскошные гаремы богачей в надежде на материальное благополучие дочери…
А как же добрая воля и счастье? Удивительно, но и сами девушки, вернее, девочки не всегда протестовали, наслушавшись сказок о золотых птичках в золотых клетках. Для многих казалось лучше быть в золотой клетке, чем тяжким трудом добывать кусок черствого хлеба, даже выйдя замуж на родине.
Возможно, поэтому не протестовала Роксолана, хотя ее семья в Рогатине явно не бедствовала. Но похищенная и увезенная за тридевять земель, девушка прекрасно понимала, что возвращение домой невозможно, а потому постаралась устроиться в гареме. Неожиданно устроилась так, что все ахнули.
Какие чувства преобладали в гареме, о чем думали (если вообще думали) его обитательницы? Что еще, кроме собственных надежд, тревожило одалисок? Страх и зависть. Страх не угодить и быть наказанной и зависть к тем, кому удалось подняться на ступень или несколько ступеней выше.
Страх ошибиться и вызвать гнев султана (за этим могли последовать кожаный мешок и воды Босфора), проявить неловкость и как-то оскорбить (спаси Аллах!) Повелителя, проявить неуважение к валиде или кадинам, к тем, кто выше по лестнице счастья. Все это влекло за собой не просто наказание, которое можно и пережить, но своеобразную отставку, неловкую девушку больше никогда не допускали подавать султану кофе, неуважительную отправляли топить печи или стирать белье, неугодная едва ли могла рассчитывать на возможность попасть на глаза Повелителю.
Страх разъедал душу, заставлял жить в постоянном напряжении, отравлял саму жизнь.
Но не меньше ее отравляла зависть.
«Почему ее, а не меня заметил султан, почему она, а не я стала икбал, почему ей, а не мне удалось забеременеть, родить сына, стать кадиной?..»
Бесконечные пересуды, перемывание косточек более счастливой сопернице, обсуждение и осуждение вчерашней подруги, которая волей случая оказалась гезде, и, конечно, злорадство по поводу тех, кто получил отставку.
А если предмет зависти на весь гарем один? Каково было Роксолане кожей ощущать эту зависть, переходящую в ненависть, которая лилась, облекала собой, стоило сделать шаг из собственной комнаты?
Чем еще заниматься девушкам, ничего не знавшим и не видевшим жизнь за пределами гаремных стен? Попав в гарем почти ребенком, девочка оказывалась вырвана не просто из своей среды, она была вырвана из самой жизни. За годы, проведенные в золотой клетке, большинство успевали забыть, что существует мир, в котором есть что-то, кроме неги, лени, обжорства и зависти. Даже рабыни, занятые обслуживанием одалисок, и те не стремились вырваться из гарема, потому что тоже отвыкли от настоящей жизни.
Что видели те, кто месяцами не выходил за пределы крошечных двориков? Свободных выходов в сад, как в сериале, просто не могло быть. Прежде чем хоть одна прелестная ножка ступала за порог, все из сада должны быть удалены, раздавался крик вроде: «Берегись!» — и мужчины-садовники, многочисленные слуги, не являвшиеся евнухами, бросали все, чем занимались, и опрометью кидались прочь, рискуя медлительностью навлечь на себя гнев, для начала, кизляра-аги.
Каждый выход в сад и особенно выезд на природу сопровождался немыслимыми мерами предосторожности, чтобы ни один нескромный взор не оскорбил чувство скромности наложницы, даже если такового не было в помине.
Никто не должен видеть не только лицо или стройный стан одалиски, но и угадывать ее фигуру в коконе ткани, которой та обернута за порогом гаремных построек.
Внутри самого гарема почти все наоборот. Кутаться в меха или просто надеть платье с закрытым воротом — привилегия валиде, кадин, в самые холодные зимние дни — еще икбал. Все остальные — гезде и тем более джарийе — должны ходить в тонких, почти прозрачных одеяниях, с открытой грудью и часто животом, словно готовыми в любую минуту станцевать танец живота. Конечно, это не касалось пожилых рабынь, поневоле вынужденных прятать свои фигуры, чтобы не оскорблять эстетические чувства окружающих.
Почему? Наверное, потому что фигура кадины султану уже знакома и интересует мало, а упругую грудь рабыни должно быть видно сразу.
Возможность ходить одетой в гареме — почти привилегия, от которой едва ли отказались бы близкие к султану женщины, оголяя грудь до предела и демонстрируя ее нескромным взорам невесть откуда взявшихся чужих мужчин.
Гарем — вотчина султана, и в свою вотчину он не допускал никого из мужчин. Евнухи не в счет. Если требовалось выполнить какую-то работу, которая не под силу женщинам, прелестниц удаляли, все ближайшие двери надежно запирали, вокруг стеной вставали евнухи и только тогда разрешалось войти ремонтникам, например.
Известно, что Сулейман даровал своему другу Ибрагиму-паше величайшую привилегию — входить в свой гарем и даже выделил ему отдельную спальню. Правда, зачем — не объясняется, неужели делился своими одалисками? Не может быть, султан был очень ревнив. В случае, когда девушка выходила за пределы гарема, например будучи «приглашенной» на рандеву к султану в его спальню вне Дома радости, ее проводили всевозможными тайными путями, укутанную в кучу накидок с ног до головы.
На прогулки дамы выезжали в закрытых каретах со старательно завешенными окнами. Во время разных праздничных мероприятий сидели за решетками и под накидками, подглядывая за всем сквозь узкие щели. Если катались на лодках по заливу, то его, как и сад, предварительно очищали от других лодок…
Замкнутая жизнь, при которой любая новость, любое известие извне казались событием. Этим девушкам, не искушенным ни в чем, кроме зависти, сплетен и любви, которую они знали только теоретически, можно было рассказывать любые сказки, любые истории, и они верили. А если до гарема знали только закопченные стены сакли и полукружье родных гор, где от аула до аула горными тропами не каждый доберется, то и вовсе верили. Привозили такую горянку, закатанную в ковер, продавали на закрытом рынке, обучали в гареме премудростям угождения всем подряд — вот и не подозревала она, что в жизни есть что-то еще, кроме гарема и ее бедного дома.
Чем отличалась Роксолана, причем отличалась выгодно? До своего пленения она жила нормальной жизнью смешливой, задорной девчонки в городе, пусть маленьком, но заметном, возможно, с отцом, матерью или братьями ездила на торг в тот же Львов, который должен казаться огромным по сравнению с Рогатином…
Потом училась в Кафе. Это уже закрытый мир, и одновременно открытый по-иному. Где еще девчонка из Рогатина могла изучить персидскую поэзию или познакомиться с основами геометрии Евклида или философскими трудами Платона?
Возможность учиться счастливо наложилась на природную любознательность, а приветливость и даже смешливость помогли выжить в жестоком мире гарема. Результат получился очаровательным: как бы ни поливали Роксолану грязью давнишние и нынешние недоброжелатели, приходится признавать, что она была любознательна, много знала и не уставала учиться. Это свидетельства незаинтересованных лиц — различных посланников-иностранцев. Султану Сулейману было о чем беседовать со своей Хасеки.
