Петр Романов - Преемники: от царей до президентов
В других областях экономики и промышленности все в целом шло своим чередом. Продвижения вперед не было, разве что в кожевенном производстве. Еще Петр Великий, увидев, что русские дельцы кож не обрабатывают, а продают сырье за границу, откуда затем втридорога ввозят кожевенные изделия, повелел организовать производство дома. Этот указ, как и многие другие, своевременно выполнен не был, и только при Анне Иоанновне в 1736 году в России появилась первая кожевенная фабрика, тут же получившая привилегию на поставку своей продукции в армию.
В старом русле шло и сотрудничество с иностранными купцами. В 1731 году власть подтвердила их право торговать по всей России, но только оптом, а не в розницу. Особыми льготами пользовались разве что англичане, их дворы в Петербурге официально освобождались от военного постоя. Те же свободы, что и раньше, предоставлялись иностранцам и в области вероисповедания. Так же сурово пресекались все попытки переманить православных в другую веру; в этом плане на подозрении у властей по-прежнему оставались главным образом католики. Сама Анна Иоанновна, будучи окружена немцами, тем не менее осталась верна православию и ревниво следила за тем, чтобы ее подданные не покидали лоно Православной церкви.
Армия при Анне Иоанновне оставалась в целом боеспособной, и это доказала война с турками, а вот флот сгнил и развалился. Единственный из государственных деятелей того времени, кто болезненно реагировал на кончину флота и пытался что-то сделать, был один из любимцев Петра фельдмаршал Миних, но его доводы никто не слушал. Занимаясь укреплением Кронштадта, Миних обращал внимание императрицы на то, что в гавани на берегу лежат кучами ветхие военные корабли, следовало бы их разобрать, да не хватает рабочих рук и денег.
Эта эпоха действительно славна катастрофическим безденежьем. Денег не хватало ни на что, кроме императорских развлечений и прокорма двора. Все попытки власти решить вопрос с налоговыми недоимками закончились полным провалом. В 1736 году казна оказалась пуста настолько, что гражданским чиновникам жалованье выплачивали сибирскими мехами и китайскими товарами, а в 1739-м служащим Москвы и провинции платили половину жалованья по сравнению с Петербургом.
Свидетельством полной беспомощности правительства стали полчища разбойников, безнаказанно грабивших всех подряд в окрестностях Москвы и Петербурга, на Волге и Оке. Особенно много стало лихих людей в 1735 году, после двух неурожайных лет. Попытки отловить разбойников успеха не имели. В конце концов власть сдалась на милость победителей, вывесив белый флаг. Единственное, что смогло придумать тогда правительство, это приказать вырубить леса вдоль дороги из Москвы в Петербург, чтобы там не прятались бандиты.
Во внешней политике Анны Иоанновны можно отметить победы русского оружия над турками (войсками командовал немец Миних) и полную беспомощность нашей дипломатии (немец Остерман). Российская политика оказалась неспособной извлечь из военного успеха никаких дивидендов. Плоды от русской победы собрали австрийцы, на поле боя уступившие всем кому смогли. Союз с Австрией и противостояние с турками и Францией Анна Иоанновна унаследовала от предшественников: с турками воевал Петр, с Францией поссорился он же после того, как расстроился брак его дочери Елизаветы с Людовиком XV.
Единственным сторонником перемены курса, то есть за союз с Францией и против альянса с Австрией, в это время был фельдмаршал Миних, убежденный в том, что австрийцы пытаются загребать жар русскими руками. Миних оказался прав, но не смог противостоять влиятельному Остерману.
В итоге Россия оказалась втянутой на стороне австрийцев в спор вокруг польского престола и направила свою армию в Польшу. Расхлебывать кашу, заваренную Остерманом, по долгу службы пришлось как раз Миниху, Под его командованием русские войска осадили Данциг (Гданьск), где вынудили к сдаче смешанный польско-французский гарнизон. Затем, когда не без помощи французской дипломатии обострились отношения с турками и Россия влезла в персидские дела, снова именно ему, фельдмаршалу Миниху, пришлось воевать с турками. Под его начальством русская армия разорила Крым, завоевала Молдавию и одержала блестящую, невиданную еще в истории России победу над турками в Ставучанах, за что русские военные историки ставят фельдмаршала в один ряд с крупнейшими отечественными полководцами.
Все эти столь дорогие для русских виктории перечеркнул так называемый Белградский мир 1739 года. Многие историки считают этот договор самым постыдным в русской истории. Австрийцы начали сепаратные переговоры с турками, по сути предав Россию. Остерман, проявив преступное недомыслие, присоединился к дискуссии слишком поздно, когда все вопросы были уже решены без русских дипломатов. В результате, принеся огромные жертвы, Россия по этому миру не получила ничего, в отличие от Австрии.
Некоторые статьи договора с Османской империей являлись для России просто позорными. Укрепления крепости Азов согласно Белградскому миру должны были быть разрушены, а сам город становился границей — "барриерою" между двумя империями. России запрещалось держать флот на Азовском и Черном морях, торговля с Османской империей могла вестись исключительно на турецких кораблях и так далее.
Рассказывают, что, когда к Миниху приехал после этого позорного соглашения французский парламентер, фельдмаршал горько жаловался собеседнику:
Я всегда был того мнения, что император (австрийский. — П. Р.) более нас имеет повода вести войну, а мы, ставши его союзниками, останемся в убытке.
Я уже представлял (то есть говорил. — П. Р.), что император всегда привык обращаться со своими союзниками как с вассалами… Мои представления (слова. — Я. Р.) не приняты! Но теперь они оправдались… Плохое дело — союз с вероломными и малосильными.
Слова Миниха о России, с которой обращаются, как с вассалом, это, само собой, упрек в адрес не только австрийцев, но и Анны Иоанновны. Вырвавшись уже перезрелой 37-летней дамой из провинциального затворничества в Митаве, курляндская герцогиня так и не смогла превратиться в настоящую императрицу. По своему менталитету она оставалась среднестатистической русской помещицей, вдруг получившей счастливую возможность расширить свое имение до размеров всей России и хлестать по щекам, когда вздумается, теперь не только своих, но и всех соседских горничных. Стоит ли после этого удивляться, что из пограничных областей России жители в те времена толпами бежали за рубеж. Многие пограничные районы обезлюдели так, будто там прошла война или случился мор.
От Петра Великого Анна Иоанновна умудрилась унаследовать только привязанность к шутам. В своей переписке наибольшую осведомленность она проявляет в отношении стирки императорского белья. Это единственное, в чем она знала толк.
Многие указы той эпохи вошли в историю благодаря своей анекдотичности и некомпетентности. Чего стоит, например, повеление Анны Иоановны составить Синод "в числе 11 членов из двух равных половин, великорусской и малороссийской".
Ну а главной болезнью того времени для России стал принесенный Анной Иоанновной из Митавы провинциализм. Вся внешняя политика той эпохи — это неумелое лавирование между Австрией и Францией. Курляндские и вестфальские выходцы, окружавшие императрицу, в силу их провинциальной психологии воспринимали обе эти державы политическими гигантами, а самих себя, а заодно и Россию, — лилипутами. Петр Великий заставил русского человека расправить плечи и встать во весь свой огромный рост, а двор Анны Иоанновны силой принуждал подданных снова согнуться, чтобы, не дай бог, они не выглядели выше австрийского соседа.
Иначе говоря, в словах Елизаветы Петровны о необходимости восстановить утерянное национальное достоинство была своя правда, хотя цесаревна и захватила власть, опираясь на иностранный кошелек.
Однажды в 1770 году, когда в Петропавловском соборе прославляли очередную победу русского оружия, на этот раз по случаю разгрома турецкого флота в Чесменском сражении, и оратор-священник в порыве красноречия ударил посохом по гробнице Петра Великого, призывая реформатора восстать, чтобы увидеть дело рук его потомков, граф Кирилл Разумовский, известный своим остроумием, пошутил: "Чего он его кличет? Если Петр встанет, нам всем достанется!".
В это время на престоле находилась уже Екатерина II, но эту многозначительную шутку по справедливости следует отнести к елизаветинской эпохе, тем более что и сам вельможа Разумовский сделал карьеру именно в те годы. Наверное, если бы чудо свершилось и великий реформатор поднялся из гроба, то дочери от отца действительно перепало бы немало упреков за двадцать лет ее правления. Но нашлись бы и добрые слова.
