Александр Зиновьев - Без иллюзий
Но этот театральный аспект все же есть явление второстепенное сравнительно с игрой во втором смысле (в дальнейшем я буду говорить только о нем). Хочу обратить внимание на некоторые важные особенности происходящей мировой игры с этой точки зрения. Хотя по закону сообщающихся социальных систем партнеры в этой игре стремятся уподобиться друг другу, они все равно остаются неравноценными. Уподобление с одной стороны (для одного партнера) является чисто внешним и не затрагивающим основ социального строя страны, а с другой стороны (или другого партнера) – глубоким и подрывающим сами основы всего строя жизни. Правила игры разделяются на две группы: Формальные (они открыты, официально признаны) и неформальные (они скрыты, официально отвергаются). Первые являются общими для обоих партнеров. Вторые же могут быть различными у разных партнеров. В происходящей игре одни из участников тяготеют к первым правилам, а другие ко вторым. Делая вид, будто они чтут открытые официальные правила, эти другие ведут игру главным образом по своим скрытым правилам (шпионаж, пятая колонна, шантаж, дезинформация, надувательство и т.д.). Это – странная игра. Она ведется с участием шулеров, но по формальным правилам, запрещающим разоблачать этих шулеров и бить их по морде подсвечниками. Для одних из участников само решение принять участие в игре равносильно проигрышу, ибо в такого типа играх все преимущества принадлежат шулерам. Для них только неучастие в игре (т.е. выход из игровой ситуации или разрушение последней) дает некоторый шанс хотя бы остаться при своих. Эта игра, являясь по существу вымогательством и грабежом, лишь принимает форму выигрыша в «честном» поединке. И тот, кого грабят, сам охотно принимает для себя эту форму «честного» проигрыша, дабы сохранить никому уже не нужное чувство собственного достоинства.
Могут ли участники рассматриваемой игры руководствоваться научным предвидением? Положительный ответ на этот вопрос кажется естественным. Чтобы такие могучие державы при таком уровне науки, при таком большом числе ученых, да без науки?! А между тем фактическое положение таково. То, что можно предвидеть научно точно, является банальным и бесполезным. А то, что небанально и практически важно, в большинстве случаев научно точно предвидеть принципиально невозможно в силу сложности и изменчивости общественной жизни, наличия взаимоисключающих и взаимомодифицирующих тенденций и соотношений, аналогичных соотношению неопределенностей в физике. Научно точно можно предвидеть только необходимое, тогда как активность людей лежит главным образом в сфере лишь возможного. Предсказание же возможного можно лишь с некоторой степенью вероятности, что хорошо для повторяющихся событий, но не всегда годится для индивидуального, неповторимого хода истории. Вероятность возможных событий в таких случаях вычислить трудно. К тому же имеющиеся критерии для этого ненадежны. Наука сама есть социальное явление, а не чистая истина. В науке врут не реже, чем вне ее. Прибавьте к этому громоздкий аппарат науки и власти, дефицит времени, стремление избежать ответственности и уклониться от риска, стремление извлечь для себя пользу сегодня, не думая о завтра. Наконец, здесь практически действует известный парадокс научного предвидения: если бы можно было точно предвидеть, что произойдет, то можно бы было принять меры и помешать этому, делая тем самым точное предвидение невозможным.
Конечно, и в социальной игре партнеры стремятся что-то познавать и предвидеть поведение друг друга. Но это – не научное, а игровое предвидение. Это – квазипредвидение, ибо оно не обладает свойством истинности. Партнеры предпринимают действия, которые им представляются более выгодными для них. И успех или неуспех этих действий создает иллюзию подтверждения или опровержения соответствующих решений в качестве суждений научного мышления. Конечно, и в социальной игре партнеры получают информацию и учитывают ее. Но определяющей силой их поведения с точки зрения интеллектуальной является особая форма общественного сознания – установка. Это особенно отчетливо видно на примере Советского Союза. В отношении стран Запада это не столь очевидно, поскольку здесь еще действуют традиционные политические формы поведения. Установка же не есть явление политическое, хотя она и может включать в себя элементы политики.
Насчет догматичности, твердолобости, негибкости советской политики говорилось много. Но при этом совершенно упускалась из виду суть этого явления, а именно – лежащая в основе его Установка. Последняя не есть проявление некоей глупости или результат влияния некоей косной идеологии. Она есть естественная и весьма эффективная, как показывает опыт истории, форма поведения общества коммунистического типа в лице его руководства. Вот некоторые свойства этого (пока еще плохо изученного) социального феномена. Она есть компенсация невозможности точного предвидения событий общественной жизни в важных и нетривиальных случаях. Она вполне адекватна громоздкому аппарату управления обществом и положению его носителей в обществе – она в высшей степени удобна для последних. Однажды сложившись, она затем действует как априорная по отношению к происходящим и предполагаемым событиям. Система с такой установкой ведет себя так, как будто бы ей заранее известно абсолютно все, что может произойти, и как будто все происходит в соответствии с ее установкой. Такая установка устойчива, практически постоянна. Изменить ее практически невозможно. Когда кажется, что руководство учитывает изменившиеся обстоятельства и меняет установку, то на самом деле оно лишь ищет способа проведения неизменной установки в данных условиях. Установка проводится в жизнь неуклонно и неукоснительно, и как в малых, так и в больших делах. С такой установкой можно играть даже с завязанными глазами, будучи уверенным в успехе игры. Потому, например, возможны такие действия властей, которые кажутся совершенно нелепыми, если их рассматривать сами по себе, но которые вполне разумны с точки зрения правил игры «вслепую». Потому наивным является мнение, будто стоит на советское руководство как следует надавить, как оно «исправится». На самом деле советское руководство само бессильно перед Установкой, которую оно лишь олицетворяет и хранит в данный момент. Люди отбираются в руководство по таким принципам, что они оказываются неспособными и незаинтересованными в перемене Установки. Они могут удержаться у руководства, только служа Установке. Они сами ее рабы.
Установка, о которой идет речь, есть совокупность принципов поведения лиц, представляющих интересы Государства (Страны) во всех возможных ситуациях. Часть этих принципов формулируется в такой фразеологии, что требуется особая подготовка, чтобы понимать их суть. Часть формулируется в виде секретных инструкций. Часть не формулируется совсем. Но лица, воплощающие Установку, знакомятся с ними в практике своей деятельности или сами открывают их для себя, как нечто вполне естественное. Часть этих принципов даже вообще не осознается. И если приписать их данному обществу открыто, то его официальные представители общества будут категорически отрицать это. Вот некоторые из практически действующих принципов Установки: расширяться по всем возможным направлениям; проникать повсюду, в любые организации, страны, части света; иметь своих людей повсюду; мутить и путать; стравливать; «темные» дела делать чужими руками; создавать перевес сил; запугивать; шантажировать; обещать; лгать; соглашаясь, делать по-своему; вовлекать в свою игру всех; всеми путями расширять «пятую колонну»; тянуть открытия и изобретения; разыгрывать грандиозные спектакли с целью обмана и мистификации. Короче говоря, тут идут в ход все средства, изобретенные историей для борьбы не на живот, а на смерть. Причем в проведении таких принципов в жизнь Установка требует быть педантичным и терпеливым. Огромная масса людей проводит эти принципы в жизнь, имея в своем распоряжении всю мощь государства. Причем для этих людей никаких проблем личного поряка в связи с этим не появляется, ибо каждый из них по отдельности живет обычной жизнью и выполняет обычные функции. Рассматриваемые принципы проводятся в жизнь как производный результат их обычной жизнедеятельности.
Преимущества установочной формы поведения в игровой ситуации сказываются и в том, что даже вынужденные поступки система затем обращает в свою пользу. Классический пример на этот счет – еврейская и диссидентская эмиграция из Советского Союза. Будучи вынужденной уступкой в начале данного акта игры, она затем стала служить системе в качестве средства решения множества других ее проблем и приобрела видимость заранее спланированной акции. Эта видимость тоже не случайна. Во всех действиях такого рода постфактум происходит своеобразное переосмысление их в духе Установки и придание им формы действий в соответствии с планом и точным предвидением последствий. В таком духе было переосмыслено самое грандиозное событие в жизни системы – сам процесс ее становления. Здесь все серьезные действия системы обретают форму элемента грандиозного дьявольского расчета, если даже в них не вложено ни крупицы интеллекта, если даже они неожиданны для нее самой. Здесь даже неудачи и поражения переосмысляются затем как разумные шаги в какой-то победе, пришедшей из других источников.
