Журнал Русская жизнь - Массовая культура 08.05.2008
Прошлый раз, когда мы собрали товарищей, в порядке совета высказывались различные предложения, чтобы это изобразить в художественной литературе, в виде очерков, повести, рассказа, но окончательно не нащупали правильного направления, поэтому у нас к вам просьба, которая заключается в том, чтобы нам помогли советом, что лучше написать: повесть, очерк или рассказы, и порекомендовали писателей, кто сможет справиться с этим делом, и чтобы мы могли быть уверенными, что это дело будет сделано. А то бывает так в части художественной литературы, что начинаем хорошее дело, но не доводим до конца. Вот в чем заключается наша просьба.
Мысль была изложена достаточно ясно. Не вдаваясь в дальнейшие дискуссии, патриарх советской литературы перешел к конкретным предложениям.
Тов. Толстой: Я думаю, что надо создать две вещи, по линии кино и по линии художественной литературы. Это нужно написать, и я даже могу назвать имя автора и думаю, что он справится. Это должен быть не простой очерк, а художественный очерк.
И пишется не так, что дают писателю аванс, а он пишет, что видел то-то и то-то, скот и т. д. Это никому не нужно. Нужны люди, лучшие люди, которые все это делают. Ведь это само не делается, с неба не падает.
Постольку поскольку дело касается людей, то тут вступает в силу искусство, но не очерк, не повесть, построенная на вымышленном материале. Это очень интересно. Это грандиозное предприятие… Я думаю, что можно рекомендовать вам одного такого очень интересного толкового человека - ленинградский писатель Григорьев Борис. Очень добросовестный, и он мог бы, я думаю, взяться за это дело. Если хотите, я могу его вызвать, он приедет, с ним поговорите. Он большой художник, настоящий, и человек культурный, любит работать по материалам - и, второе, я считаю, необходимо кино.
Причем кино должно быть фактическое. У нас почему-то пренебрегают кино. Непременно нужно выдумывать. Покажем сейчас, как оно есть. Это фантастичнее самой фантастики и для нашего зрителя было бы интересно, а мы не знаем, что делать. Мы рассказываем и слушаем с интересом об этих гигантах. История вредительства, которое там было, левачество и борьбу, очень интересно это отобразить.
Это правильно - показать наши гиганты. Наши продукты. Я постоянно езжу за границу. Там нет таких продуктов, как у нас.
Тов. Владов: Нигде нет, кроме Америки, таких гигантов, как у нас.
Писателя было уже не остановить. Он с вдохновением принялся перечислять знакомые ему продукты.
Тов. Толстой: Там сплошь тухлятина. Вы покупаете у нас продукт, он свежий. Наши колбасные изделия очень хороши. Некоторые сорта сосисок - они не отстают от пражских знаменитых сортов. Сосиски, ветчина, лучшие эти продукты - пражские. Все оттуда пошло.
У нас в искусстве еще живы политпросветские тенденции: публика - дура. И ее нужно учить. Да она не желает этого, народ у нас стал ученый, образованный.
Судя по всему, приглашая к себе Толстого, Смирнов смутно надеялся, что ему удастся уговорить его самого. Но настаивать не решался. Толстой, напротив, твердо стоял на своем.
Тов. Толстой: Мне кажется, что писатель Григорьев Борис - ему сорок лет, он участник гражданской войны, я его хорошо знаю, я с ним много раз разговаривал - будет подходящим. Он ищет всегда фактический материал, он умеет с ним обращаться.
Тов. Владов: А если вас, т. Толстой, попросить написать эту книгу?
Тов. Толстой: У меня столько работы, что, пожалуй, из этого ничего не выйдет. У меня: один сценарий, роман «1919 год», Академия наук - литература СССР и всемирная литература, две правительственные комиссии… Руководить этим делом я буду с удовольствием, поговорю с т. Григорьевым, посоветуюсь с ним.
Тов. Владов: А если бы, грубо выражаясь, этот заказ дать вам, а вы уже можете пригласить в помощь, кого найдете нужным, но чтобы книга была ваша.
Тов. Толстой: При той нагрузке, которую я сейчас имею, я этого сделать не смогу. Я думаю, что из московских писателей вряд ли кто сможет это сделать, а Григорьев это сделать сумеет.
Разговор явно шел в русло, избранное Толстым.
Тов. Смирнов: Важно, что вы дали согласие на то, чтобы взять общее руководство. Это двинет дело вперед. Мы ходим уже два-три месяца вокруг этого дела, и оно не двигается, а все уже есть, чтобы начинать работать. У нас на комбинате сидит т. Казмичов. Вы, может быть, знаете его, это писатель, но у него ничего не выходит.
Тов. Толстой: Нет, я не знаю его. Я с ответственностью говорю. Я предлагаю тов. Григорьева. С ним я поговорю.
Поняв, что большего от Толстого не добьешься, нарком перевел разговор на другую тему.
Тов. Смирнов: Или возьмите сыроделие. Старая Россия знала только такие сорта: голландский, русско-швейцарский, а у нас сейчас более 60 сортов сыров.
Тов. Толстой: Я никак не соберусь съездить в этот магазин сыров.
Тов. Смирнов: Мы вам пришлем образцы сыров. Особенно интересные сыры в керамической таре. Вы кушаете сыр, а он оказывается с селедочкой или с килькой. Замечательная закуска - острая. И сейчас в большом ходу. Во-первых, содержание вкусное и, во-вторых, в керамической банке, которая оседает в доме для хозяйственной надобности.
И все же другие сотрудники Наркомата не успокаивались. Григорьев почему-то не вызывал доверия.
Тов. Троицкий: Одного человека мало.
Тов. Толстой: Если создать бригаду, то ничего не сделают, будут валить друг на друга.
Тов.Троицкий: Здесь может быть рассказ и повесть. Как вы на это смотрите? Наряду с целой книгой, которой займется тов. Григорьев, написать ряд очерков.
Тов. Толстой: Я говорю против бригады. Когда создаются бригады, начинают друг на друга валить.
Тов. Троицкий: Мы это знаем по опыту наших Коллегий: как создашь комиссию, так и валят друг на друга, и никто не работает.
Тов. Толстой: Я представляю себе, в какой манере это должно быть. В манере, как пишут американцы. С одной стороны, жизнь взята как она есть, а с другой стороны, художественный очерк.
Идея понравилась.
Тов. Владов: Вот, Киплинг написал джунгли. Описывает там все ужасы…
Тов. Толстой: Все европейские литераторы постоянно в оппозиции. Всякий выдающийся писатель на Западе, он находится в оппозиции к существующему строю. Писать отрицательные стороны -это легче. У нас часто вместо художественной литературы начинают давать все в сладких тонах. Это все неверно. Все это фальшь, подхалимаж. Нудно читать. Избегнуть этого можно человеку, который серьезно занимается этим делом.
Однако Троицкий не унимался. Ухватившись за идею художественного многообразия, он снова вернулся к вопросу об авторе.
Тов. Троицкий: Тогда можно было бы, чтобы наряду с Григорьевым работали три-четыре писателя над тремя-четырьмя произведениями. Нас интересует молочная промышленность, консервная и другие.
Тов. Толстой: Я бы сделал так: открываете книгу, и там первое «О прошлом» - московские бойни. Жулики-купцы. Зощенко чудно напишет об этом интересную, сатирическую вещь.
Тов. Владов: У меня есть интересные материалы по бакинской бойне: для того, чтобы не мыть бойню, не давать туда воду, пускали на бойню 25-30 свиней, которые языком вылизывали все дочиста.
Тов. Толстой: Я думаю, что Зощенко заинтересуется таким живописным, интересным материалом.
Тов. Смирнов: Нужно одну книгу издать по мясной промышленности, одну - по молочной и специально по яично-птичной промышленности. Это очень интересная промышленность.
Тов. Постригач: Вы были на выставке и видели инкубаторы?
Тов. Толстой: Был три раза и не мог дотолкаться. Я считаю - нужно вызвать сюда писателя Григорьева и с ним поговорить. Нужно обязательно привлекать молодежь, а генералов, вроде Пильняка, не надо.
Откуда в беседе, датированной 1939 годом, упоминание о Борисе Пильняке, который к тому времени был уже не только арестован, но и расстрелян? Видимо, ведущий советский писатель А. Н. Толстой не слишком следил за судьбами своих коллег. В любом случае, поручить Пильняку новую литературную задачу было никак невозможно. Тем более, что свой долг перед мясо-молочной промышленностью СССР он уже выполнил, написав роман «Мясо». Скорее всего, именно изъятие из обращения этого романа, принадлежавшего перу «врага народа», и вызвало в наркомате потребность заполнить вакуум, организовав новый художественный проект.
В любом случае, сотрудники наркомата тактично промолчали, поправлять Толстого не решились. Разговор завершился на двусмысленной ноте.
Тов. Владов: Если Алексей Николаевич берется за это дело, то нам нечего больше искать.
Тов. Толстой: Я думаю, на этом мы с вами остановимся. Можете вы мне завтра позвонить. Я буду в 2 - 2.25 минут на городской квартире. Я живу сейчас за городом. Мы с вами поговорим.
***Было ли недоверие к товарищу Григорьеву чем-то обосновано или сотрудники наркомата инстинктивно чувствовали, что Толстой просто пытается таким способом снять с себя ответственность, но ожидаемых результатов встреча не дала. Не написал произведения о мясной промышленности и Михаил Зощенко.
