Андрей Кураев - Поднять Россию с колен! Записки православного миссионера
Это то, что пугает многих в Православии, и то, из-за чего я в него влюбился. Действительно, очень сложно жить в таком состоянии свободы. Католикам хорошо: у них есть папа: Roma locuta, causa finita («Рим сказал — дело закончено»). Баптистам тоже легче: у них бумажный папа — Библия. Привел нужную цитату — и все, думать больше не надо. Мозги отключаются, точнее, работают только в режиме «поиск» (поиск нужной цитаты).
У православных все гораздо сложней. Здесь вопросов больше, чем ответов. И ответы часто бывают разные. Поэтому вопрос истины в Православии — это не вопрос дисциплины и послушания. Это вопрос любви. Тот святой, которого ты понял и полюбил, становится для тебя авторитетнее (если в каком-то вопросе он расходится с другим святым). Тот священник, которому ты открылся, которого ты выбрал (а духовника для себя каждый выбирает сам) — он и становится для тебя голосом Церкви. Думать же, выбирать, любить — надо учиться самому.
Человек, когда приходит в церковь, неизбежно оказывается дезориентирован. Это хорошая дезориентация. Тут верны слова Ницше: «Нужно иметь в душе хаос, чтобы родить танцующую звезду». Когда человек проходит через покаянный кризис из неверия к вере, если этот кризис настоящий, если человек всерьез приходит к вере, то поначалу у него обязательно должно появиться чувство никуда-не-годности всех его прежних знаний. Будь я хоть трижды профессор, я должен быть готов учиться у любой бабулечки, потому что в церковных делах она понимает больше. Если у человека, входящего в церковь, нет такой решимости, то он никогда не воцерковится. Если неофит не готов слушаться самую обычную церковную бабку, это значит, что такой человек ищет себя в Церкви, а не Христа в себе. Всеверие же — это следствие нормального покаянного кризиса.
Но то, что нормально в детстве, ненормально позже. Памперсы хороши в младенчестве, но шагать в памперсах по жизни было бы странно. Изначальное неофитское вседоверие со временем может вылиться в серьезный кризис. Я бы назвал это искушением изосакральности, когда для верующего все одинаково свято, все церковные голоса воспринимаются как голоса назидательные.
Если он не научится искать голос Церкви, не научится ориентироваться в многообразии церковных голосов, то он рискует повредить свою душу. Если в сознании начинающего церковного человека все одинаково сакрально и авторитетно, если для него одинаково дорог и голос «почетной прихожанки», и голос настоятеля, и голос листовки, набранной церковно-славянским шрифтом, и мнение Евангелия, суждение Патриарха и интернет-сплетня, советы профессиональной паломницы и определения Церковного Собора, то голова закружится, завьется… Знаете, когда человек находится в магнитной аномалии, он не может ориентироваться по компасу. Если все небо высвечено Полярным сиянием, невозможно распознать яркость и различие звезд. Нельзя найти ориентиры в стандартных блочно-панельных «Новых Черемушках» или в искусственных лесопосадках среди деревьев одинакового возраста и породы.
Вот и церковные звезды и звездочки надо различать. Неофит искренне желает быть церковным послушником. Но чтобы слушаться, надо слышать. Надо уметь расслышать голос Церкви. А где он? В чьих устах?
Помнится, вскоре после своего вхождения в Церковь, я стал думать над этими вопросами. И подошел к своему приходскому священнику: «Батюшка, я понимаю, что мирянин должен слушать священника. Но ведь и священник может ошибаться. Понимаю, что более высокая инстанция — епископ. Но и епископ в Православии не обладает статусом непогрешимого оракула. Понимаю, что надо верить в то, что сказанное тебе вот именно сейчас именно этим епископом надо воспринять как волю Божью. Но вот если справа от меня стоит один епископ и говорит одно, а слева стоит другой епископ и в ту же самую минуту говорит другое — кого я должен слушать?» Реакция спрошенного батюшки была совершенно нормальна — он рассмеялся. Сцена и в самом деле была комична: стоит 19-летний юнец и разглагольствует: слева от меня — один епископ, справа — другой… Кстати, в ту пору я еще живьем не видел вообще ни одного епископа. Но сегодня-то такие случаи в моей жизни бывают! Так что сцена была смешной, а вопрос все равно — серьезен.
По мере нравственного взросления человек должен выработать в себе аксиологию, учение об иерархии ценностей. Именно — ценностей, хороших реалий. Разные ценности и авторитеты иногда входят между собой в конфликт. Из подобного рода столкновений надо учиться выходить. Без этого человек травмирует и себя и окружающих своей недостаточно осмысленной верой.
Неофиту необходимо по пути своего воцерковления создать иерархию ценностей, иерархию авторитетов (точнее, не столько создать ее самому, сколько понять ее наличие в Православии).
Для этого необходимо научиться думать. Надо придти к пониманию, что, в ряде случаев в Православии нет легких ответов или нет общецерковного мнения. Мир Церкви — он сложен, потому что человечен. Разные люди. Разные вкусы. Разные понимания и разная способность понимать. В этом мире надо учиться жить, ориентироваться, думать.
О единстве мнений
Почему-то считается, что нормальное церковное мировоззрение — это два цвета. Однако два цвета понадобятся вам только на суде человеческом, когда вас приведут к суду, требуя отречься от Христа. Вот тогда ваш ответ будет: да-да, нет-нет, а все остальное было бы от лукавого. А в реальной жизни оттенков очень много. Ну как в двух цветах объяснить отношение апостола Павла к идоложертвенному — можно есть или нельзя? Как-то в Ноябрьске я пробовал пояснить позицию апостола, а один молодой человек все вскакивал и кричал (уж не знаю — харизмат, протестант или так просто болящий): «Что вы все так усложняете? Можно сказать — „да-да“, „нет-нет“?» Сказать-то можно. Но это уже будет авторским «простецким богословием», а не Павловым.
Жизнь не сводится к простоте. Прост ли ответ на вопрос о конце Ветхого Завета? Когда прекратился ток благодати через еврейский храм? Когда синагоги стали, скорее, сборищем сатанинским, нежели собранием благоверных людей? С точки зрения богословия — с момента распятия Христа: пала завеса в Иерусалимском храме. Но церковная история усложняет эту схему: апостолы и по Воскресении Христа ходили в Иерусалимский храм, приносили жертву по закону. И хотя закон уже умер во Христе, апостолы исполняли закон. Как это согласовать? Это не сводится к какой-то простенькой формуле. Так что богословских вопросов очень много. И они сложны. Людям же зачастую хочется легких простых решений. Но самая простая вещь на свете — это вообще атеизм: «Бога нет, Христа не надо, мы на кочке проживем!» Вот уж предельная простота…
В Церкви формулировки догматов принимаются всеми церковными людьми. А вот уже оттенки их истолкования разнятся (например, даже святые отцы по разному понимали термин «ипостась»). Еще больше различий будет в понимании того, какие именно следствия и как следуют из общепринятых догматов. Наконец, есть огромное количество вопросов, на которые мы смотрим из догматов. Понимаете, когда мы, церковные люди, смотрим на догматы, мы едины. Но вот нам нужно повернуться и смотреть друг на друга и на нецерковный мир, нужно уяснить для себя вопросы, не изъясненные Вселенскими Соборами. Смотреть с позиций вероучительного церковного предания, то есть — ОТ догматов. Но смотреть на разное и довольно-таки разными глазами. Вот тут, и начинается пространство проблем и дискуссий. Тут в силе слова апостола Павла — «надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11:19). Тут являют себя церковные умницы и церковные же дураки.
Однажды я видел донос на себя, который гласил: «До чего дошел диакон Кураев. Когда его спросили, как научиться молиться, он сказал — выучите молитву „Отче наш“ и молитесь ею. Как он смеет так советовать, если святые отцы говорят, что молиться надо только Иисусовой молитвой, а „Отче наш“ злоупотреблять нельзя». Естественно, святые в этом доносе были безымянные…
Об исламо-христианском противостоянии
Муфтии утверждают, что террористы, взрывающие мирных людей, ничего общего с исламом не имеют. Но неужели десятки «шахидов» идут на смерть против своей веры?.. Слова муфтиев и «политкорректных» журналистов о том, что террористы-шахиды не имеют отношения к исламу, — из разряда тех благоглупостей, когда говорят, что у террористов нет национальности. Но они же не инопланетяне в конце концов! В культурах и религиях могут быть импульсы, подталкивающие к жестокости или к терроризму. Например, в послевоенные годы часто ставился вопрос, почему в культурнейшей стране Европы, в Германии зародился фашизм? Не означает ли это, что зубы дракона росли через века христианской европейской традиции? Не было ли в христианстве чего-то такого, что учило людей относиться бессострадательно к боли еврейского народа? Этими вопросами и ныне полна европейская пресса. Даже несмотря на то, что во времена фашистской Германии Церковь подвергалась гонениям, а гитлеровская верхушка была откровенно языческой — вопрос о христианских корнях антисемитизма считается вполне академическим.
