Ирина Медведева - «Кто соблазнит малых сих…»
Да, конечно, бывают случаи, когда официальная статистика говорит одно, но даже слепой видит совсем другое. Например, слышишь по радио, что на митинг оппозиции пришла жалкая кучка люмпенизированных, а выглядываешь в окно — на улице огромная толпа. Ну а уж о прежних временах можно не рассказывать. Каждый сам знает…
Спальня, конечно, не улица. И все же… Должно хоть что-то намекать на такой махровый порок? Тем более, что дети не такие уж великие актеры и изощренные притворщики. Взрослые люди — и те далеко не всегда умеют скрыть интимные отношения, и тайное становится явным куда чаще, чем им бы хотелось, достаточно перехватить один-единственный взгляд… Если придерживаться логики нашего оппонента, можно приписать «дремучему, замшелому народу» и другие пороки. Например, массовое людоедство. Бывает? Бывает. Не все обращаются к специалистам? — Отнюдь. (Да и куда обратиться поглощенной жертве? Разве что к небесным заступникам…)
Так вот, возвращаясь к эбьюзу. Всерьез говорить об актуальности этой темы имело бы смысл в том случае, если мы и все читатели этой статьи, приходя в каждый третий или четвертый дом, ощущали бы «запах жареного» или привкус «клубнички», который, мы повторяем, по-настоящему скрыть невозможно. Тем более, когда речь идет о таких страшных цифрах, как 25-30% (а именно эти цифры фигурируют в докладах иностранных специалистов о распространении эбьюза на Западе). Тут уж скрывай не скрывай, а ослиные уши все равно вылезут. Как с преступностью. Даже если бы сейчас все газеты и телеканалы в один голос принялись бы уверять публику, что кривая преступности резко пошла вниз, никто бы в это не поверил, поскольку каждый без труда вспомнил бы ограбленного друга, избитого приятеля, а также знакомого, у которого угнали машину.
Аналог такой ситуации мы видим практически во всем, что касается темы эбьюза на Западе. Например, в кукольном спектакле «Секрет», о котором мы уже упоминали, о страшном секрете девочки догадывается подруга ее матери, взрослая женщина, у которой в детстве было то же самое. В фильме «Кое-что об Амелии» учительница, которой девочка сообщает о своей двухлетней связи с отцом, не хватается за голову, не выражает изумления и ужаса, как бывает, когда узнают нечто из ряда вон выходящее, а деловито, оперативно звонит по хорошо известному ей телефону в специальную полицейскую службу, которая изолирует таких детей от родителей. А попав в приют, девочка на свой вопрос: «Такие, как я, к вам когда-нибудь попадали?» — незамедлительно слышит, что это не тема для беспокойства, поскольку таких детей много и поступают они сюда регулярно. Примечательно, что утешена не только жертва. Пылкий отец на приеме у психотерапевта, специализирующегося на эбьюзах (следовательно, даже в небольшом американском городке, показанном в фильме, есть постоянный контингент «эбьюзников», что подтверждается оптимистическим финалом фильма, но о нем позже)… так вот, папашка-соблазнитель узнает, что это дело житейское, с кем не бывает, и все еще можно наладить, если довериться хорошему профессионалу.
Ну тут легко возразить, что искусство любит сгущать и гиперболизировать явления жизни. В данном случае, похоже, и в жизни все обстоит достаточно круто. Из доклада одной немецкой специалистки мы узнали, что проведенное недавно скрытое анкетирование студенток Гамбургского университета показало: 25% опрошенных в детстве подвергались сексуальному эбьюзу. Американская статистика, по некоторым данным, еще внушительней: в биографии каждой третьей молодой женщины сегодня фигурирует пережитый в детстве эбьюз. Во время нашей летней поездки в Германию стоило нам в беседах с обычными людьми (а не специалистами по эбьюзам!) выразить сомнения в такой чудовищной распространенности подобного «негатива», как наши собеседники спешили эти сомнения развеять и приводили совершенно конкретные факты из жизни своих друзей и знакомых.
В этой связи очень интересна и показательна реакция наших граждан. Тоже обыкновенных, не специалистов. Когда заговариваешь с ними про сожительство родителей и детей, про то, что на Западе это актуальная проблема и касается она всех слоев общества, видишь на лицах вовсе не ханжеское смущение и не смятение людей, которых подловили на тайном грехе, а искреннюю оторопь.
Собеседники явно не сразу врубаются, словно мы им рассказываем про дикие обычаи племени мумбо-юмбо. А когда понимают, то какое-то время не верят. Спрашивают: «Вы не шутите?» или: «Разве такое может быть?» или: «Вот уж действительно — у каждого свои проблемы!»
Насчет своих и чужих проблем — разговор особый, а сейчас хочется отметить еще один любопытный, на наш взгляд, факт. В тот вечер, когда по ТВ показывали «Кое-что об Амелии», нам, в силу обстоятельств, было трудно его посмотреть. Фильм широко рекламировался в газетах и телерекламах, и мы не сомневались, что многие наши родственники и друзья его увидят. И надеялись получить подробный пересказ. Но для верности решили уточнить, на кого можно рассчитывать. Оказалось — ни на кого! Один сказал, что его стошнит, другая — что муж будет дома и все равно выключит, а большинство — что дети в это время еще не спят. В результате пришлось нам отложить все дела и поспешить домой. (Мы уже задумывались над этой статьей и понимали, что нужен «иллюстративный материал».) Обращаясь с подобной просьбой, мы не обзванивали тех знакомых, которых можно было бы заподозрить даже в малейших проявлениях замшелости или ханжества. И тем не менее… А некоторые не только отказались, но вдобавок еще и обиделись. Дескать, почему именно меня попросили посмотреть «непристойный фильм»? Вот уж поистине, «их, Пронькиных, не поймешь»! То требуют свободы сексуального просвещения, то вдруг оскорбляются, когда их просвещают. А ведь фильм носил именно просветительский характер. Там не было никаких скабрезных сцен, никакого натурализма. Все очень корректно, все в тексте.
Кто-то может возразить:
— Причем здесь сексуальное просвещение? Какая связь?
Мы думаем, связь есть, и она достаточно отчетливо прослеживается. Хотя, безусловно, это не такая уж простая арифметика. И то, что одно вытекает из другого, понятно далеко не всем. Но, казалось бы, специалистам сам Бог велел задуматься о подобной связи.
На конгрессе в Гамбурге было специальное секционное заседание, посвященное проблемам эбьюза. Ведущая, профессор из США, с самого начала заявила, что уважаемые коллеги собрались не для обсуждения каких-то частных вопросов, а для серьезного разговора о причинах столь печального явления современной жизни. Услышав такое вступление, мы переглянулись: «Наконец-то!» Мы уже знали и про пугающую статистику, и про широко развернутую психотерапевтическую работу в этом направлении, и про классификации, и про «технические» подробности. Наконец, поставлен главный вопрос: «Почему?»
Но то, что прозвучало дальше, носило откровенно фарсовый характер. Все принялись дружно обсуждать… ускорение ритма жизни, непомерное давление общества на волю индивида, тяжелые нагрузки, обилие информации, а также стрессовые состояния, порожденные слишком большим выбором в развитом западном обществе.
На последнем аргументе мы сломались, представив себе бедного «фазера», который мечется, как загнанный зверь, по универсаму, не в силах сделать выбор между клубничным, ананасовым и черносмородиновым йогуртом! А тут еще подвозят на тележке йогурт киви, манго, папайи… Ну как после этого не впасть в состояние стресса и не соблазнить с горя «литл бэби»?!
А уж тяготы жизни просто непосильные, вообще доводят до отключки. To ли дело в средневековье или в послевоенной Германии… И ритмы, конечно, бешеные: обеденный перерыв — в кафе, вечером нередко тоже в кафе или в ресторан. И так день за днем, день за днем. Надо же когда-то и оттянуться! Из вежливости мы рассмеялись потом, за дверью, но прежде чем покинуть благородное собрание, задали вопрос: не кажется ли уважаемым коллегам, что причины эбьюза как распространяющегося социального явления нужно искать в смещении и размывании моральных норм? Может быть, это естественное следствие свершившейся сексуальной революции?
На лицах «уважаемых коллег» отразилось полное недоумение. Но затем ведущая, вероятно, что-то сообразила и дипломатично ответила, что да, может быть и этот фактор имеет место, но он вовсе не определяющий, сексуальная революция была невесть когда, в 60-е годы, а сейчас самое главное — ускорение, давление, нагрузки… В общем, смотри выше.
Потом, правда, к нам подошел молодой немецкий психолог и сказал, что его очень заинтересовала наша «нетривиальная гипотеза». И попросил пояснить. Мы начали говорить в общем-то обычные вещи, которые у множества наших соотечественников не вызывают ни вопросов, ни возражений, — что сексуальная революция, включающая просвещение детей, снимает барьер между поколениями, а поскольку в просвещении участвуют родители, то незаметно, исподволь, разрушается и барьер инцестуальный. Собственно, что мешает от совместного изучения теории перейти к практике? Почему читать, смотреть, пояснять, показывать, шутить, обсуждать можно, а делать нельзя? Ведь рассуждая логически, кто лучше преподаст девочке «науку страсти нежной», чем ее отец? Взрослый, опытный, знающий и любящий своего ребенка, как никто другой? Идеальный наставник! Помешать этому могли бы жесткие моральные нормы, а они-то как раз и были расшатаны сексуальной революцией. Благомыслы-шестидесятники, которые просвещали своих детей из лучших побуждений, дальше теории не шли, ибо сами воспитывались еще достаточно патриархально. Их же дети, нынешние родители, сформировались в другую эпоху, которую часто так и называют: «эпоха стирания граней». А ученики, как известно, должны превзойти своего учителя. Поэтому ведущая, сказав, что сексуальная революция была уже давно, вовсе не опровергла наш тезис, а косвенно его подтвердила. За это время и успело подрасти «постсексуальное» поколение.
