Теодор Герцль - Обновленная земля
– Разве есть еврейские пьесы? – удивленно осведомился Фридрих.
Кингскурт шутливо заметил:
– Разве вы не слыхали и не читали в свое время, что театр совершенно ожидовел?
Сара взглянула на газету.
– Сегодня в национальном театре идет библейская драма – «Моисей», – сказала она.
– Это прекрасная пьеса! – добавил Давид. – Но слишком уж серьезная для вечернего времяпровождения. В опере сегодня идет «Сабатай Цви». В народных театрах идут комедии и фарсы на еврейском жаргоне. Я предлагаю отправиться в оперу. – За оперу высказалась и Мириам. «Сабатай Цви» считался в Палестине наилучшим музыкальным произведением за последние годы… Но надо поторопиться, потому что до оперного театра не менее получаса езды.
– Найдем ли мы еще места? – спросил Кингскурт.
– В кассе билетов, наверно, уже нет теперь, – ответил Давид, – потому что большинство членов артели воспользуется сегодня своими местами. Но у нас с самого основания театра своя ложа.
– И опера – артель? – удивился Левенберг.
– Абонемент, Фритц! Они это называют здесь артелью. Вероятно, на таких же началах, как и газета
– Совершенно на таких же началах со смехом ответил Давид. И удивляться вам решительно нечему – у нас ничего нового нет, м-р Кингскурт!
Он взял с камина пару белых перчаток и стал их надевать.
– Перчатки! Да еще белые!
Ни у Кингскурта, ни у Фридриха никаких перчаток не было. На пустынном острове в Тихом океане за двадцать лет ни разу не представилась надобность в белых перчатках. Но раз судьба возложила на них тяжелую обязанность сопровождать двух дам в театр, надо же с честью выдержать испытание. Кингскурт спросил, проедут ли они по дороге мимо перчаточного магазина? Нет. Таких. магазинов у них даже не имеется. Старик начал злиться:
– Вы смеетесь надо мною? Вы же напялили на себя перчатки! Вы сами их делаете, что ли? Или вы участвуете и в артели перчаточников?
Недоразумение разъяснилось среди общего смеха. Специальных перчаточных магазинов не было, потому что перчатки, как и другие туалетные принадлежности, можно было приобрести в больших торговых домах.
Перед подъездом виллы стояли два автомобиля. В первый сели Сара, Мириам и Фридрих, во второй – Кингскурт и Давид. Стоял мягкий южный вечер, напоминавший волшебные ночи Ривьеры. Вдали светилось море. В гавани и на рейде до самой Акки фонари многочисленных судов отражались в воде и дрожали, играли в волнах, словно горящие мотыльки.
Когда они проезжали мимо дома Решид-Бея, они услышали пение. За неосвещенными окнами пел великолепный женский голос.
– Это поет жена Решид-Бея, – сказала Мириам. – Она приятельница наша, очень милая, прекрасно образованная женщина. Мы часто видаемся с ними, но только. в ее доме. Магометанские обычаи, которые Решид-Бей строго соблюдает, запрещают женщинам посещать своих знакомых.
– Но вы не думайте, что Фатьма тяготится своим затворничеством, – добавила Сара. – Это вполне счастливый брак. У них прелестные дети. Но Фатьма ведет строго-замкнутую жизнь. Это то же счастье в своем роде. Я вполне понимаю такое счастье, хотя я полноправный член Новой общины. И я ничего не имела бы против такого образа жизни если бы только муж мой пожелал этого.
– Да, я понимаю, – задумчиво заметил Фридрих. – В этой Новой общине вашей каждый может жить так, как ему нравится и может быть счастливым…
– Да, доктор! – ответила Сара. – Каждый и каждая.
Они въехали в ярко освещенные улицы города. Перед огромным зданием, из широких зеркальных окон которого лились потоки света, автомобили остановились.
Неужели это опера? Конечно, нет. Это был большой многоэтажный дом, сверху до низу представлявший собою один магазин.
– Да, ведь, это – Bon-Marche! – воскликнул Кингскурт.
Давид улыбнулся:
– Нечто в этом роде. У нас имеются только такие торговые дома – небольших магазинов у нас вовсе нет.
– Как? А несчастных мелких торговцев – вы взяли да погубили?
– Нисколько, м-р Кингскурт! Мы их не губили, потому что их не было у нас, мы не допустили их появления.
Фридрих, остановившийся с дамами перед выставленными модными новинками, при последних словах Литвака, вмешался в разговор.
– Как? Вы запретили мелкую торговлю? Так вот она ваша хваленая свобода!
– У нас каждый гражданин пользуется свободой и правом делать то, что ему угодно. У нас караются только те преступления и нарушения законов, которые карались и в культурных европейских странах. Никаких новых запретов мы не выдумали. И мелкую торговлю мы считаем делом не преступным, а невыгодным, неблагоразумным. Это была одна из проблем, которые должна была решить наша община. Это было крайне важно, и именно вначале, когда сюда нахлынула масса евреев, занимавшихся в Европе мелкой торговлей. И мой отец – вы помните, доктор, – зарабатывал свой скудный черствый хлеб в качестве разносчика, а это самый жалкий вид мелкой торговли. Он ходил с своим лотком из кабака в кабак.
– Послушайте, Литвак! Да вы, по-видимому, нисколько этого не стыдитесь? – проговорил Кингскурт.
– Что вы? Нисколько не стыжусь этого. Он бился, как рыба об лед, мучился ради меня же. Я был бы последним человеком, если бы стыдился своего отца.
– Дайте мне пожать вашу руку! – и Кингскурт энергично потряс руку Литвака,
Когда они входили в перчаточное отделение, Фридрих спросил:
– Каким же образом вы разрешили вопрос о мелкой торговле, если не законом и запретом?
– Очень просто! Путем устройства больших магазинов. Эти огромные базары и склады с филиальными отделениями во многих местах должны были появиться в эпоху паровых машин и железных дорог. И своим появлением они были обязаны не случаю, не гениальному проекту даровитого дельца, в развитии их лежала крайняя необходимость. Массовое производство требовало такого же сбыта. Разумеется, мелкие торговцы должны были сойти со сцены, как ямщики с появлением железных дорог. Только последние обыкновенно скорее предугадывали свою судьбу, чем недальновидные лавочники с их мнимым лукавством. Да эти, впрочем, были и беспомощнее, так как они в дело вкладывали все свое состояние, которое надо было считать погибшим уже в тот момент, когда только повеяло надвигавшейся грозою. Мелкие лавочники погибли не по своей вине. Новые формы экономической жизни победили их, не объявив им даже войны. У нас же – и в этом главная причина нашего успеха – даже не дошло до образования пережитых экономических форм. Мы с самого основания нашего государства ввели у себя новый порядок вещей. И, конечно, не нашлось ни одного глупца, который решился бы устроить себе маленькую лавчонку бок о бок с большим торговым домом, или завести лоток с товаром и ходить с ним по дамам, так как он понимал, что разные фирмы своими прейскурантами, объявлениями и рассылками образчиков несомненно, его предупредят. Мелкая торговля не сулила никакой выгоды и наши евреи, очутившись в новых условиях, вовсе не брались за нее. В старой Европе, которой приходилось отстаивать законы, изданные в разные времена – это был тяжелый вопрос. Низший слой купеческого сословия, благодаря появлению больших магазинов, очутился в безвыходном положении. И что можно было против этого предпринять? Запретить большие магазины?… Но как определить размеры торговли, при которых запрещение могло быть применено? Ввести новые налоги? Но от этого казна выиграла бы немного, а мелким торговцам от этого ни тепло, ни холодно не было бы. Публике же нужны были такие магазины в которых, не теряя много времени, можно приобрести всевозможные предметы по общедоступной цене. Фабрикант большим фирмам делает несравненно большую уступку, чем мелким торговцам. Словом, производство и потребление требовали современных магазинов. У нас они никому ущерба, разумеется, не принесли. С ними связана была для нас социально-политическая задача: мы таким путем могли уберечь многих наших сограждан от старых не экономных и вредных форм торговли.
Дамы стали выражать нетерпение в делали Давиду выразительные знаки, но Кингскурт не унимался и предлагал вопрос за вопросом, на которые Литвак предупредительно отвечал:
– Нет, вы мне толком все это объясните – говорил старик, протягивая свои огромные красивые руки продавщице, которая с геройским усилием натягивала на его пальцы тонкую белую кожу.
– Теперь я вижу у вас широкую крупную торговлю. Но, ведь, не сразу же это сделалось? Не по мановению же волшебного жезла появились в пустынной стране эти великолепные пассажи, магазины и не с неба же туда устремились тысячи локупателей?
– Конечно, нет, мистер Кингскурт. Это создалось постепенно, в течение нескольких лет. Когда переселение евреев в Палестину приняло грандиозные размеры, с каждым днем сильно выростала потребность в товарах. Мы ничего еще не производили, а потребности были бесчисленные. Положение вещей было известно всему миру, потому что переселение евреев было в то время событием, интересовавшим весь культурный мир. Собственники многих европейских торговых домов поспешили открыть отделения в наиболее значительных центрах Палестины. Не одни только евреи воспользовались возможностью сбыть свои запасы. С сказочной быстротой создались немецкие, английские, французские и американские магазины. Вначале это были только железные бараки. Когда потребности стали увеличиваться и утончаться, когда первые бедные пришельцы, удовлетворявшиеся тем, что им давали, стали заявлять о своих вкусах и желаньях – тогда постепенно бараки преобразовались в каменные торговые дома. Новая община ни в чем не стесняла их роста и развития. Напротив, она поощряла их, так как видела в них двойную пользу: во-первых, они быстро и по доступным ценам доставляли необходимые товары в страну, во-вторых, благодаря им, наш народ сознал безполезность и невыгоду мелкой торговли.
