Трудный возраст века - Игорь Александрович Караулов
У Юлия Кима все наоборот. Под бдительным оком Гостелерадио ему удавалось писать довольно прилично. А вот там, где у него была абсолютная свобода творчества, из него нередко перло самодовольное диссидентское зубоскальство, да дурным голосом, да под три аккорда. В общем, бардовская песня.
Но ведь и барды, заметим, бывают разные. Если в Год литературы жюри премии решило непременно отметить поэта с гитарой, то к его услугам были и куда более очевидные кандидатуры.
Существует на этом свете Новелла Матвеева, которая в мире авторской песни всегда котировалась ближе к вершинам – Высоцкому и Окуджаве, в то время как Юлий Ким числился во втором дивизионе, ближе к Лоресу и Туриянскому, и, пожалуй, ниже Городницкого (тоже еще, слава богу, живого).
Но, может быть, Юлий Черсанович чем-то примечательным напомнил о себе в последнее время?
И точно ведь, напомнил. Сочинил, например, песню о Путине: «До чего же, Путин, надоел ты людям». И еще гимн пятой колонне написал: «Россия после Крыма свихнулась сразу вся».
Ну вот теперь замысел жюри вполне ясен. Уважаемым людям под художественным руководством координатора жюри Сергея Чупринина и под политическим кураторством Леонида Гозмана (сподвижника Анатолия Чубайса) очень захотелось плюнуть в лицо и российской власти, и русскому народу. Проявить гражданскую смелость, как они ее понимают.
Ну вот проявили же гражданскую смелость устроители премии «Ника», вручив награду «За честь и достоинство» оголтелой стороннице киевского Майдана Лии Ахеджаковой. Чем же премия «Поэт» хуже? А Ким там или не Ким – дело десятое.
Может быть, хотели наградить Макаревича, но тот как-то уж совсем не поэт. Может, поощрили бы и поэта Орлушу, но тот еще пока не подходит по возрасту. А вот Ким – вариант внешне самый благообразный.
Этот сезон премии запомнится и скандальным демаршем лауреатов премии за прошлые годы – Александра Кушнера и Евгения Рейна, – которые высказались в том духе, что Кима они, конечно, любят и ценят, но, позвольте, у человека же просто другая профессия.
А я бы на месте уважаемых мэтров не кричал «все пропало», а радовался, что их очередь успела подойти раньше. Потому что теперь «список очередников» жирно перечеркнут и все критерии рухнули.
Ведь если «его песни пошли в народ» – это теперь аргумент при присуждении поэтической премии, то можете себе представить, как будет выглядеть на старте следующего сезона тот же Михаил Айзенберг (по большому счету известный только московским литературным подвалам) или Сергей Стратановский (известный только подвалам питерским)?
Да примерно как второклашка на чемпионате по боям без правил. Соревноваться-то между собой будут Земфира с Ваенгой или Рубальская с Резником. А что поет Айзенберг? Кто поет Стратановского? Ничто и никто, вот какая печаль.
И критикам придется обновлять свой инструментарий. Те, кто еще вчера повествовал нам о «поэзии как приращении смыслов», оперировал «дискурсами» и «парадигмами», а сегодня прикусил язык или даже сдержанно одобрил нового лауреата, приятного им своей политической позицией – о чем они будут рассуждать завтра? О том, хорошо ли ложатся слова Юрия Энтина на музыку Владимира Шаинского?
Словом, хотел поэтический бомонд аккуратно подгадить «режиму», а в результате фактически упразднил сам себя. Ибо если через год те же люди попытаются изобразить саму невинность и как ни в чем не бывало вернуться к прежнему «списку очередников», им уже никто не поверит. Тотальная ревизия ценностей, сложившихся и слежавшихся в этой среде, неизбежна.
«Литературная газета», 29.04.2015
Без директора в голове
Поднимать руку на даму – плохо, очень плохо. Руки таким людям отрывать надо. Но когда на Тверской улице в Москве побили девушку, оказавшуюся директором популярной молодой поэтессы Веры Полозковой, это стало новостью не только удручающей, но и познавательной. Оказалось, у поэтов бывают директора.
Вообразите Лермонтова, докладывающего своему директору о ходе работы над поэмой «Демон». Представьте себе Есенина, сдающего авансовый отчет по проекту «Москва кабацкая». Директор при поэте – нонсенс, нас же учили, что поэт – «беззаконная комета» и менеджменту не подвластен.
Хотя постойте – создал же в свое время Николай Гумилев «Цех поэтов», а стало быть, чувствовал себя как минимум начальником цеха. Отсюда и до директора было недалеко.
Вспоминается и Владимир Маяковский: «Я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье». Заводу, само собой, нужен директор, и можно сказать, что в каком-то смысле у Маяковского с Лилей Брик был служебный роман.
Примером современного поэтического завода могла бы служить программа «Гражданин поэт» (Быков – Ефремов), в которой директорствовал настоящий, серьезный менеджер Андрей Васильев – ну так там и предприятие было посолиднее иных заводов, пароходов или газет.
В основном же литература устроена нынче по иному принципу: множество мелких лавочек, в которых день-деньской тачают, ткут, лепят, стучат молоточками разнообразные кустари. Спускаемся по кривому Силлаботоническому переулку, направо – Верлибров тупик, невдалеке две тесные площади – Малая Проза и Большая Проза.
Приветствуется четкая специализация. Вот здесь пишут об инопланетянах, а напротив – о лесбийской любви. Вот тут сочиняют стихи про серые девятиэтажки, а если вам нужно про пятиэтажки – второй поворот налево, и вы на месте.
Нередки тут семейные предприятия: муж поэт, жена прозаик. Или – жена поэт, муж критик. Порой смотришь – вроде бы жена у мужа директор, а иной раз кажется, что наоборот. Хотя в целом кустарю директор без надобности, кормить директора не на что.
А впрочем, некоторым поэтам директор бы и в самом деле не помешал. Например, если бы у Вероники Долиной, популярной поющей поэтессы, был хороший директор, то он бы не дал ей прославиться столь печально, как она это сделала в дни празднования 70-летия Победы над фашизмом.
Напомню, что Долина тогда взъелась на акцию «Бессмертный полк», обозвав ее постановкой, а ее участников – теми, кто «вытащил наружу все свои семейные грязные наследственные портянки».
Когда у людей, называющих себя либералами, спрашивают, почему они так ненавидят русский народ, те обычно отвечают, что вовсе не народ они ненавидят, а своих политических противников, мракобесов, погромщиков и вообще всяких невежественных людей.
Но в случае с «Бессмертным полком» такие отмазки не срабатывают. Видно же было, что люди вышли на улицу не в поддержку власти, не ради политических целей и тем более не потому, что они собирались кого-то громить, а просто потому, что они русские, что они ощущают связь своей личной истории с историей своей страны. Не почувствовать этого и выступить в привычном духе салонного социального расизма – непростительная глухота для русского литератора, тем более для поэта.
Не правда ли, парадоксальное явление: поэт, ненавидящий народ, на
