Обезьяний ящик - Василий Пригодич
Я уже упоминал, что у нашей семьи был дом в Порхове. В мае 1941 г. туда уехала моя бабушка с двумя внуками и внучкой (Вадим, Марк и Наталия). Марк (1938 г. рождения преподаватель-словесник, у тетки Нины был муж Д.Свердлов, еврей, который умер от полученных ранений после окончания войны), Наталия (1939 г. рожд., ныне – инженер). Позвольте реплику по поводу того, как говаривали во время (и после) войны, мол, «евреи взяли Ташкент». Это не Эдмунд Гуссерль, все понятно. Был у меня старший товарищ (он давно в Небесном Легионе) Эльхон Львович Розин, начавший войну рядовым и закончивший майором разведки. Пару раз я с ним был в бане, все его тело было покрыто просто чудовищными рубцами и шрамами. Сказанное относится и к выдающемуся поэту и переводчику Науму Исаевичу Гребневу, которому после смертельного (чудом выжил) ранения в брюшную полость писала в госпиталь нежные письма Ахматова.
Бабке было уже под семьдесят. Через короткое время после начала военных действий Порхов был оккупирован. Матушка моя не сумела прорваться к детям, шло немецкое наступление. Отец, служивший какое-то время не по специальности, в медсанбате, успел вывезти бабку с детьми из Порхова (боялся уличных боев), и… до 1945 г. мои родители и тетки ничего не знали о судьбах своих детей. С тремя детьми на руках бабка осталась без всяких средств к существованию.
Порхов заняли регулярные войска (не эсэсовцы), которые вели себя более или менее цивилизованно: разрешили открыть школу (мой брат проучился в ней год); была та же учительница, но в букваре вместо Сталина был Гитлер; на стене класса висела картина: дети преподносят цветы Гитлеру, кормили, вернее, подкармливали детей, давали кое-что из одежды и т.д.
В 1943 г. в Порхове было взорвано офицерское казино, погибло несколько сотен немецких офицеров. Наши военные историки практически ничего об этом не пишут. Существует упорная и упрямая легенда, что эту диверсию совершили британские коммандос. Гитлеровцы после диверсии выслали всех порховчан, проживавших на близлежащих по отношению к казино улицах. Хорошо, что не убили.
Бабку с детьми выслали в Литву, где они жили у ксендза, пожалевшего горемык: бабушка помогала ему по хозяйству, а мой брат пас гусей. Вернулись в Питер они только в 1945 году. После войны мама официально (письменно) подтвердила, что ксендз спас от голодной смерти детей красных командиров, тем самым спасла священника от высылки в Сибирь.
Итак, первое письмо отца. Открытки и письма публикуются без купюр.
1.
2 июля <1941 г.>. День моего рождения по старому стилю.
Милая и дорогая Валюша!
Судьба играет человеком. После многих бессонных ночей и тряски на грузовике я попал в район гор<ода> Порхова и сегодня отпросился на 3 часа к бабушке. Сейчас сижу у нее и срочно пишу тебе. Я в общем здоров, хочу только спать. Еду не знаю куда. Были приключения военного времени, но в общем все хорошо. Адреса не имеем и не знаем, куда идем. Во всяком случае дивизия будет доформировываться.
В Эстонии было много всего, можно было бы и <нрзб> , но уехали неожиданно, да и не знали куда. Едем и не знаем куда приедем.
Спим под открытым небом, питаемся супом из пшена, но в общем ничего. Конечно, очень хочу получить от тебя письмо. Напиши на всякий случай на имя мамы на главпочт<амт>г<ород> Порхов. Может быть, задержимся здесь.
Сейчас приехал на 3 часа с случайной машиной. Бабушка передает, что ребята все здоровы, копают убежище. Мама здорова, передает, что все благополучно. Если возможно, то пришли Вадиму и маме муки. Вадик записан в школу к хорошему учителю. Мальчик вырос, хороший, не баловень. Понятно, не отходил от моего пистолета, шинели, восхищался сапогами. Дети! Мама передала, что и Володя на фронте. Привет, сердечный привет. Ты, Валюша, смотри держись. Сестра Валя пусть тоже живет с тобой и, если будет что-нибудь, то лучше пусть заявит в И<нститу>те, что она уезжает в Хабаровск.
Привет всем, привет от бабушки и Вадика. Вот судьба? Уже была стрельба и т.д. Крепко, крепко целую. Твой Сергей.
Больше ничего не пишу, спешу на почту, нужно скоро ехать.
Приключения военного времени. Была стрельба. Дивизия, разбитая немцами, будет «доформировываться». Еще нет штампа «Проверено военной цензурой». Помните чеховское «подводное течение» (термин В.И.Немировича-Данченко), вот оно: в конце июня отец непосредственно принял участие в боестолкновениях, несколько раз ходил в штыковую атаку, в рукопашный бой (у военных врачей такое случается редко). Он не любил об этом «распространяться», вспоминал чрезвычайно редко, однако, до конца жизни кричал во сне «В атаку! В атаку!» В открытке об этом ни слова, ни слова и о стремительном отступлении под натиском немецкой военной машины. Больше папа в атаку не ходил, но стрелять приходилось много (врачу!), был контужен при обстреле машины немецким летчиком. Гильзу от снаряда немецкой самолетной пушки, контузившего его, отец хранил всю жизнь. В письме упоминается сестра отца, Валентина Васильевна, студентка-медичка, которая приехала из Хабаровска (где отбывала ссылку ее мать).
2.
4 июля 1941 г. Открытка первая.
Милая, любимая Валюша!
Еще ближе подъехал к Порхову. Сейчас имею в своем распоряжении 1 ½ часа, из этого времени хочу поговорить с Ленинградом и еще раз забежать к бабушке. Ночь работал в больнице, в рентгеновском кабинете. Нас вызвали из части, но к бабушке зайти не мог. Как ты думаешь, может быть перевести часть аттестата на бабушку, чтобы тебе не посылать. Вообще телеграфируй на имя бабушки. Не исключена возможность, что я еще раз заеду к ней.
Милая Валюша, а нельзя ребят отправить к Коле в Ташкент? Или это нереально. А Ольга не может приехать в Порхов, ведь кажется с маленькими детьми разрешают выехать из Ленинграда. Или Нина?
От тебя не имел ни одного письма. Как ты живешь. Твое лицо стоит передо мной. Может быть, я даже проеду Ленинград <так!>. Но это, конечно, под большим вопросом. Скорее где-то в глубине будет происходить срочная реорганизация и доформирование.
Сижу и жду на почте телефон. Сейчас, может быть, услышу твой голос, но ничего не удается. Бегу к Вадиму. Всем привет. Крепко, крепко целую. Твой Сергей.
В Ташкенте служил мамин брат Николай Артемьевич Пригодич. В письме упоминаются сестры матушки: Ольга и Нина. Тетя Оля эвакуировалась вместе с детским домом, где была директором.
