Газета Завтра Газета - Газета Завтра 7 (1056 2014)
В юриспруденции бытует такое понятие - правовой нигилизм. Это - отрицательное или скептическое отношение к закону и ценностям права, принципиальное пренебрежение писаными нормами. Увы, в нашем обществе царит то самое равнодушное или же попросту наплевательское отношение к закону. Так, многие граждане никогда - ни разу! - не читали текста Конституции, а ведь это основной закон государства. Люди в массе своей даже не знают, как выглядит Гражданский кодекс, не говоря уже про Уголовный. Да что там: даже трудовое и жилищное законодательство оказывается для большинства населения чуть ли не жреческой абракадаброй!
Правовая безграмотность соседствует с неприязненным, недоверчивым отношением к самим юридическим знаниям как таковым. "Законы в России не работают!" - восклицает обиженный обыватель и бежит нет, не в суд с иском, а - жаловаться в свой уютный блог, где пара сотен анонимных собеседников завсегда поддакнут, потом - бурно пожалеют и ещё раз укрепятся в твердокаменной мысли, что "нету счастья на земле".
Встречается и такой вариант: "У нас нет доверия к писаным законам, для нас базовое понятие - совесть!" Отлично. Так даже лучше, ибо человек, живущий по совести и соблюдающий Божьи заповеди, автоматически не нарушает и статей УК, и ГК. Что мы видим в реальности? Громко вопят про совесть именно в тот момент, когда сами нарушают именно закон. Ибо нравственность (в отличие от Уголовного кодекса) - понятие во многом философское, а для некоторых умелых болтунов ещё и удобное. Этическими догмами можно грязно манипулировать в своекорыстных целях. Примеры? Да вот. Эвтаназия - акт милосердия. Да, убийство, но цель - благая. Не слышали такую формулу? Сие чрезвычайно удобно - отрицать закон, ратуя за мораль, попутно создавая свои собственные нормы оной.
Есть ещё один фактор риска, который на первый взгляд кажется весьма безобидным. Нынче в моде, или, как принято говорить - "в трендах", любовь к себе, ощущение себя уникальным, неповторимым, удивительным. На кону стоит главная цель современного индивидуума - личный успех. Стать известным и крутым, пусть даже путём совершения мерзости. Впрочем, почему - даже? Как там пела старушка Шапокляк? "Хорошими делами прославиться нельзя!", а прославиться, явить миру свою неповторимую самость непременно нужно. Иначе - лузер.
Рекламка шепчет: "Ведь ты этого достойна!" Люби себя, плюй на всех, иди к успеху. Согласно данной теории, человек не должен заниматься бессмысленным самокопанием, раскаиваться, да и вообще - страдать. Что там вертелось в буйной головушке Родиона Раскольникова? Правильно: "Тварь ли я дрожащая или право имею?" Право имеешь! Что ж, любовь к себе требует жертв.
Следующий немаловажный фактор - это, как уже говорилось, постоянная демонстрация сцен убийств и насилия по телевизору и на киноэкране. Это становится непреложным фоном, правилом игры - одни стреляют, другие догоняют, третьи - судят, четвёртые - сторожат. К тому же, настоящий супермен крушит и мочит всех, без разбора как своих личных врагов, так и случайных людей. Кровавый фарш - обязательное условие фильма-боевика. Мальчики уважают силу, смелость, умение ловко раскроить череп какому-нибудь гаду. Потом - садятся за компьютер и, прихлёбывая кока-колу, принимаются за любимую игру-"стрелялку". Нет ничего слаще, чем простреливать монстрам, а то и человечкам, их бесполезные головы! О, нет, я не пытаюсь моделировать причины трагедии в школе №263, я называю факторы риска.
Интересно, что Владимир Путин высказал следующую мысль: "Надо воспитывать новое поколение зрителей с хорошим художественным вкусом, умеющих понимать и ценить театральное, драматическое, музыкальное искусство. И если бы у нас делалось это должным образом, то, может быть, и трагедии, подобной сегодняшней, московской, не было бы". Президент весьма точно обозначил проблему - бездуховность молодого поколения, а откуда взяться духовности-то? По телевизору - опять крутые парни ловят матёрого маньяка. В компе - суперменская бродилка-стрелялка-убивалка. Родители? На работе. Школа? Спасибо, что хотя бы знания даёт, иной раз даже неплохие. Вот и убитый учитель Андрей Кириллов, как говорят, был хорошим педагогом. Был.
Этот материал нравится 1 пользователю
После двух премьер
Людмила Лаврова
13 февраля 2014 0
Культура Общество
Разговор с режиссером Валентином Тепляковым
Никогда так остро не обозначалась для меня разница в мировоззренческих позициях по отношению к русской культуре, да и культуре вообще, как после посещения премьеры спектакля "Братья Карамазовы", поставленного режиссером В. В. Тепляковым в Государственном музыкальном театре национального искусства под руководством В. Назарова, а перед этим - "Карамазовых" в режиссуре К. Богомолова в МХТ.
Но прежде чем говорить об этом, коснусь одного эпизода, который не так давно случился в Крыму и имеет к моим размышлениям непосредственное отношение. Мне рассказывали, с каким благоговением "мировая звезда" и руководитель старейшего лондонского театра "Олд вик" Кевин Спейси вместе с Джоном Малковичем, приехав на открытие театрального фестиваля в Ялте, пришли в дом-музей Чехова. Без камер, без сопровождающих они отправились туда пешком, сразу, как приехали, почти ночью. Разбудили сторожа, он куда-то позвонил. Прибежал директор, им открыли музей, и они долго-долго ходили по его комнатам, будто по храму, почти в молитвенном состоянии "Ваша классика возвышает человека", - сказал Спейси, покидая музей
О возвышающем значении искусства еще в XIX веке написал Г. Успенский в своем знаменитом рассказе "Выпрямила", где забитый жизнью провинциальный учитель попадает в Лувр, видит Венеру Милосскую и внутренне преображается, ощущает, как просыпается в нем человеческое достоинство.
Но есть и другая позиция, превалирующая сегодня у нас во многих экспериментах с классикой, выдаваемых за новаторское прочтение и встречаемых восторженной клакой критиков. "Экспериментаторам" ничего недорого, их "новаторство" возбуждается лишь болезненной страстью понизить человека, показать, как он беспросветно мерзок. Дегуманизация классики, нашей истории, самой жизни в России - это, можно сказать, "тренд" современного "модного" российского театра, интерес к которому подпитывается умело организованными скандалами.
В постановке Богомолова дело вовсе не в сценических новациях, не во всей этой мишуре: плазменных экранах, параллельном действии в титрах, шоковом музыкальном и сценическом оформлении и пр. Все это лишь прием. Больше того: сам Достоевский там - прием. Его вера, идеи, метания, боль не интересны режиссеру. Богомолов ставит на сцене себя, свое высказывание. Роман Достоевского перекраивается им как кажется в антиутопии Владимира Сорокина, что вызывает естественный вопрос: а зачем нужно было брать Достоевского? Ставил бы уж сразу Сорокина Но замысел-то Богомолова как раз и заключается в том, чтобы подать зрителю умерщвленного и препарированного на свой манер классика. И вот это действительно уже напоминает один из рассказов Сорокина, где родители предлагают гостям к столу поджаренное со специями тело собственной дочери. Сказать - эпатаж, ничего не сказать о Богомолове. В "Карамазовых" он целенаправленно и жестко, используя хороших актеров, старые добрые песни, декоративные образы, экранный текст, стилизованный под сказ, пытается возвести происходящее до притчи, символа русской жизни, неизменной, по его представлению, из века в век в своей омерзительности, сладострастном мучительстве, ханжеском благочестии. Русский дух для него - это запашок тления, разложения, гниения, а человек - одноразовый скот, лишенный даже малой толики божественного начала. Это спектакль вовсе не о "гибели Русского Космоса", такового для Богомолова и не существовало, а о ничтожестве всего того, что здесь дорого и свято. Да и поставлен он для публики, мягко говоря, специфической, тупо хлопающей в финале в такт ернически-торжествующему пению черта "Я люблю тебя, жизнь", не понимая, куда тащит ее режиссер
Иное видение и подходы открываются в постановке "Братьев Карамазовых" В. Теплякова. Оформленная в черном цвете сцена, скупые декорации - ничто не отвлекает зрителя от игры актеров, от истории братьев, переживающих на протяжении почти пятичасового спектакля библейские по накалу страсти и коллизии. Да и все повествование о семье Карамазовых здесь приобретает библейский масштаб, однако не с помощью изощренных внешних приемов. Даже звучащая в спектакле музыка исходит, кажется, из глубины кипящих на сцене переживаний и чувств. Тепляков не ставит события. Для него все происходит прежде всего в душе и сознании персонажей. В сделанной им "партитуре" текста Достоевского, с которым режиссер обращается достаточно бережно, каждый актер, ведущий свою партию, это целый мир. Сталкиваясь, расходясь, вновь приближаясь друг к другу, эти отдельные миры, что особо относится к главным героям - Федору Павловичу Карамазову (Евгений Ратьков) и братьям, своей энергетикой и создают эмоционально захватывающую зрителя динамику спектакля. Неожиданно мощные трагические черты приобретает в постановке фигура Смердякова (в замечательном исполнении Владислава Павлова). Его разговоры с Иваном (Дмитрий Козельский), особенно перед самоубийством, одна из вершин стремительно развивающегося действа, которое к развязке - потрясающей сцене безумия Ивана, уходу Алеши (акварельная роль В. Моргунова) и, наконец, суду над Дмитрием (поданным В. Кузнецовым в эпических тонах, он играет "погибшую силу") - становится многоголосым, как будто расширяет рамки сцены до небесных высот и обрушивается на зал множеством таких "последних" вопросов, от которых холодеет душа.
