Газета Завтра Газета - Газета Завтра 17 (1066 2014)
Я боялся, сумеет ли Захар оторваться от солженицынской глыбы "Архипелага", от его влияния. Еще как сумел. Совсем иная, не "лагерная проза". И герои совсем иные. Не впал он и в горьковскую оправдательную публицистичность. Он искренне стремился понять, что же происходило в двадцатые годы на этом чудо-острове?
Думаю, так же, а может быть, и более трагично, можно описать жизнь Соловецкой обители века XVII. С теми же казематами, теми же героями, монахами, святыми и грешниками.
Среди героев второго плана, как я понимаю, реальный прадед Прилепина - Захар. Захар взял себе имя своего прадеда, потому что во всем хочет быть похожим на него, гордится им. И как блестяще родословная канва в романе "Обитель" переплетается с ярким и образным художественным вымыслом. Чудо-роман. Вот он - национальный русский канон в современной русской литературе.
Меня поражает, как художественный вымысел, образное видение существуют в литературе отдельно от конкретной жизни писателя, вроде бы и отталкиваясь от бытовых реалий, от истории написания, и уходя куда-то ввысь, в иное метафорическое мистическое измерение. Так когда-то Михаил Лермонтов между делом, на ходу сочинял "Белеет парус одинокий", как бы и не догадываясь о будущей классической судьбе этого паруса. Так и реальный Захар Прилепин рассказывает о том, как на него вышли люди, желающие снять некий фильм о Соловках, все равно какой эпохи, некий, почти коммерческий, заказ. По его словам: "Несколько лет назад мой товарищ Саша Велединский предложил мне доехать до Соловков - потому что нашлись люди, которые хотят снять фильм с участием монастыря, причем, неважно, какой эпохи. Мы прожили там неделю, раздумывали, в какое время поместить действие текста, который я, возможно, напишу. Основных вариантов было два: XVII век - я немножко больной по XVII веку, мне кажется, там какие-то важные вещи просматриваются для понимания, пышно говоря, русского пути, - ну и, естественно, сразу всплыли советские лагеря. Итоговый выбор был обусловлен тем, что я с детства увлечен Серебряным веком. Я оттуда возвожу свою генеалогию - и человеческую, и литературную, я помешан на поэзии декадентов, символистов, имажинистов - это пространство моего словаря, это мое время, мои титаны, полубоги и демоны. После того, как мы туда съездили, я стал заниматься другими вещами, но однажды приехал в Москву, остался у Саши ночевать, и он меня спрашивает: "Ну что, придумал что-нибудь?" И я с лету, почти не размышляя, говорю: "Да, придумал", - и совершенно экспромтом выдаю некий сюжет. Его канва в итоге в книге и осталась".
Примерно так, по заказу, и сочиняются сценарии бесчисленных криминальных сериалов, нашлись бы люди с деньгами, а качество неважно.
Здесь же остается благодарить этих людей, пожелавших снять хоть какой-то фильм с видами Соловецкого монастыря, благодаря им русская современная литература обогатилась настоящим шедевром. Помните, писала Анна Ахматова:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда.
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда
Вот так возник и роман "Обитель", на сегодня один из самых значительных романов, на мой взгляд, русского XXI века. Писатель влез в историю Соловецкого монастыря, желая написать поначалу какую-то новеллу, сценарий, маленькую повесть, в результате возник роман на 750 страниц. Таких глыб Захар еще не двигал, таких эпических творений не писал. Сначала погрузился в былое, обложив себя книгами об истории монастыря во все века и выдавая на гора только легкие и яркие интервью на любую тему, чтобы читатель о нем не забыл. Завистники радовались: спекся Захарка, иссяк. Те, кто знал, чем занимается Прилепин, тоже придумывали свои фантастические версии. Как же так: Захар Прилепин пишет роман о Соловецком лагере особого назначения? Значит, Прилепин или пошел путем Максима Горького, восхвалявшего лагерь по перековке нового человека, или путем Александра Солженицына, проклинающего все советские репрессии?
Насколько я знаю, Дмитрий Быков спрашивал у своего приятеля: "Пишешь роман? Собрался лагеря оправдывать?" А это было как раз после "Письма товарищу Сталину". "Бог с тобой", - отвечает Прилепин. Быков дальше: "Ну чего тогда, это будет последний аккорд Серебряного века?"
Вот так и стал, если верить прилепинской легенде, с легкой руки либерала Быкова роман называться -"последним аккордом Серебряного века". Тем более, сам Захар Прилепин - большой поклонник Серебряного века. К тому же, и впрямь, как говорит писатель: "Все это первое поколение советских лагерников - оно, конечно, во многом из московских и петербуржских салонов. Это люди, которые сначала переместились в хаос гражданской войны, а потом - например, на Соловки".
Но я и это серебряновековое утверждение Прилепина отношу уже к его собственному мифу. Может быть, он и впрямь так думал: обойтись легкой серебряновековой модернистки-изящной обманкой. Получилось гораздо круче. Опять, согласно версии Анны Ахматовой:
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене
И стих уже звучит, задорен, нежен.
На радость всем и мне.
Так поэтесса пишет иносказательно о сложных, противоречивых путях рождения любого художественного произведения. И у Захара Прилепина из перечитанного Варлама Шаламова, Александра Солженицына, Бориса Ширяева, Бориса и Ивана Солоневича, из их таинственной лагерной плесени и сердитых окриков критических надзирателей, из влюбленности в персонажей Серебряного века, и впрямь переехавших в двадцатые годы ХХ века из петербургских салонов прямо в монастырские казематы, из полной растворенности в подробностях раннего этапа Соловецкого лагеря особого назначения, сложился свой, убедительный, законченный, художественный мир. К тому же наполненный русской мелодичностью, музыкальной гармонией. Своя соловецкая цивилизация, вбирающая в себя опыт не только ХХ века, но и тысячелетнего русского пути.
А цивилизация эта, считает Прилепин, крайне важная. "То, что писали Солженицын, Шаламов, - это немного другое, там и контингент лагерей другой, и время другое. А лагеря 20-х годов - это такой "последний исход" Серебряного века. Туда попадали люди из элитарных артистических салонов, поэты, духовенство и, в то же время, блатные из одесской мифологии, актеры. Получилось такое странное варево. Они выпускали журнал, там было два театра, три оркестра". Там и начальники лагерей назначались из уникальных людей.
Тот же реальнейший Федор Эйхманис неслучайно стал одним не просто из главных героев романа, но и из самых любимых героев. Он впрямь из лагеря сделал какого-то уникального диковинного СЛОНа, идущего в истории своим путем. Своими разнообразными экспериментами Эйхманис увлекает и Захара Прилепина. Следя за характерами героев, ведя свой авантюрно-приключенческий сюжет, прописывая и философское осмысление эпохи, Прилепин то и дело спотыкается на конкретные занимательные подробности: "Дорожки внутри монастыря были посыпаны песком, повсюду стояли клумбы с розами, присматривать за которыми были определены несколько заключённых. Артём иной раз на разные лады представил себе примерно такой разговор: "На Соловецкой каторге был? Чем занимался? - Редкие сорта роз высаживал! - О, проклятое большевистское иго!"
На одной из центральных клумб был выложен слон из белых камней.
Слон означал: Соловецкие лагеря особого назначения"
"Обитель" - это не исторический роман и не антиутопия - это концентрированное выражение русского ХХ века. Да и герой романа - это, пожалуй, герой нашего русского времени, если брать это время широко, в пределах эпохи, целого века. Такой Артем Горяинов вполне представим и в годы революции, и в гражданскую войну, и в Отечественную войну, да и в наши перестроечные дни. Природный русский человек, подчеркнуто не идеологичный человек, в отличие от прилепинского же Саньки, не идеальный человек, совершивший бытовое убийство, казнящий себя этим, но остающийся нормальным русским человеком при самых разных условиях.
Автор поставил своего героя в исключительное положение. Защищая мать от пьяного голого отца и его подружки, Артем нечаянно убивает горячо любимого им отца. Какие могут быть оправдания? Это уже тема романа Фёдора Достоевского "Преступление и наказание". И потому сама лагерная тема становится сразу же вторичной. Такой сюжет мог разыграться и во Франции, в Италии, в Америке, в России семнадцатого столетия. Тем более, что и другие герои-лагерники сидят не безвинно: старший друг Артема по бараку Василий Петрович работал в белой контрразведке, тоже не сказки детям рассказывал, поэт Афанасьев организовал игорный притон и так далее. Безвинных нет. С другой стороны, многие из них обаятельные, задушевные люди. К примеру, белый контрразведчик Василий Петрович. "В представлении Артёма Василий Петрович представлял собой почти идеальный тип русского интеллигента - который невесть ещё выживет ли в Советской России - незлобливый, либеральный с мягким юмором единственным ругательным словом у него было неведомое "шморгонцы" слегка наивный и чуть склонный к сентиментальности но, притом, обладающий врождённым чувством собственного достоинства".
