Эдуард Байков - Уфимская литературная критика. Выпуск 5

Эссе же Сенилги… А почему «эссе»? Это в энциклопедии есть. В основном…

«Философско-литературный журнал». Философско—?..

ИТОГИ (итого!). Ещё раз хочется обратить внимание на хорошее качество издания. Поблагодарить Леона Хамгокова, Игоря Якушко за упорство, за работу, за «литературность» (а именно: во «Вселенных, забитых кретинами-рабами» кто-то же должен выпускать журналы, координировать, редактировать проекты, вообще что-то делать, – иначе мы ни ту же «мастеровитую» – в самом хорошем смысле! – Наталию Мицкевич не прочтём, ни ту же хорошую и разную Ещину). Да, – по большей части ругаюсь. Но… вот у меня на столе пачка толстых журналов, и, кроме беспроигрышных рубрик а-ля «Наше наследие», как-то не особенно что-нибудь греет… В любом, в любом «винегретном» издании, издании со множеством авторов, с несколькими жанрами – всегда будет «да!» (или уж «ну… да») и «нет, ни в коем разе». Таково сэляви, как говорят в далёком присенном городе. Хочется побольше «да!», это понятно. Но что бы они, эти «да!», были – побольше ли, поменьше – надо, чтобы издание было.

Вот поэтому свою, отнюдь не хвалебную, рецензию (или что там у меня получилось) я завершаю благодарностью. И пожеланиями дальнейшей работы.

Соломон Воложин

«Открывая “Открытую мысль”»

«…с 1975 года, что-то зациклилось. Идеи <…> Выготского быстро ушли в сферу интеллектуальной моды, а затем – в девальвированной форме слов-отмычек – были с досадой отвергнуты (в целостный смысл новых идей вдумываться стало лень); XX век вообще богат и на действительно новые идеи, и на умственную лень, погружающую многообещающие конструкции в глубокий анабиоз. Но смысл идей <…> Выготского бьется в висках современного разума».

В журнале «Открытая мысль», вып. 1, 2 (Москва, 2005) на самом деле, показалось мне, мало скрытых (невольно скрытых) мыслей. О некоторых из них, по-моему, поддавшихся моему пониманию благодаря, в первую очередь, Выготскому, я написал.

Не о-любви-не-говори-о-ней-все-сказано

Знаете, что я люблю? – Определить для себя место художественного произведения в выработанной для самого себя системе ценностей. Особенно – если я сразу чувствую, что смогу его определить, но сразу же и вижу, что с ходу не получается.

С рассказом «Что такое хорошо…» Светланы Колесниковой именно так и получилось.

Нет, не потому, что она применила прием умолчания героини своего рассказа (весь рассказ – внутренний монолог «я»-героини) о её непроходящем отчаянии по поводу безвременной смерти Миши. Мужа, видимо.

Есть так называемые инактуальные чувства… Как бы не проявляющие себя. Живет человек и как бы почти не вспоминает о своем горе. Радуется жизни. И живет себе. Но здесь не то.

«Я» у Колесниковой непрерывно играет сама с собой в игру «Хорошо». Живет героиня «на автомате». Собственно, не живет. Отживает. А делает вид, что живет. И это притом, что у нее есть дочь. Жить для дочери, видно, это не для нее.

Но что-то подозрительно: жила ли она для мужа, когда тот еще был?

Как-то подумалось, вполне вероятно, что она и тогда жила «на автомате». Просто тогда был не автомат «игра в хорошо», а автомат «как все».

И с точки зрения автора такой вот героини это еще хорошо, что с той случилось горе и дало автору самому задуматься, зачем кто живет.

Любит ли свою героиню Колесникова? – Любит. Но не за то же, за что любят ту окружающие – за хороший характер (результат мастерской игры в «Хорошо»):

«Дома непрерывающийся от радости моего присутствия телефон требует выдержки и терпения (а они в отличной форме после полугодового тренинга неработающим лифтом)».

Тут же экстрема. Ведь героине ж все до лампочки. Непрерывная хорошая мина при плохой игре. Сплошное лицемерие и самообман. Не за эту же отрицательную глубь автор наделил героиню таким мягким юмором!

Но настоящий художник и должен любить своего героя. Даже отрицательного. (Вспомните знаменитую любовь Гоголя к Хлестакову…)

«Я» Колесниковой, конечно, не «отрицательная» героиня. Но по своей глубинной сути та отрицает всю послеперестроечную жизнь. И вовсе не во имя того, что у жизни ДО было «стандартно просоветское лицо» возмутительной Липы лжесоциализма. Там хоть и была бессовестная афганская война, соответствующая Липе лжесоциализма, но раньше была и другая война. А главное, «были вера и смысл». Теперь же их нет:

«Кто-то проводил опрос у подростков 9 мая. Так никто не смог сказать, что это, собственно, за праздник».

Раньше «мои бабушки умерли в окружении любящих детей и внуков». Теперь же «возле мусорных баков роется бабулька из нашего подъезда». И умрет она, ясно, вне когдатошнего окружения родными.

Вот за что любит свою героиню Светлана Колесникова: за атеистический идеализм, за максимализм, за то, что героиня такая же, как автор, мне кажется.

А как же со священником, придумавшим игру в «Хорошо»? Как со всеми другими хорошими «нынешними» словами относительно Бога и церкви? Даже кончается рассказ ими…

Это тоже вежливый обман и благопристойное лицемерие героини. Дипломатия – язык врагов. А нынешний строй ей – враг. Так что можно дипломатничать. С ним и с читателями, в нем обитающими.

Истина – то, что в предпоследнем кусочке. (Весь рассказ из кусочков, как само разорванное сознание потерявшей себя – не только от смерти мужа – героини этак, кусочками, воплощено). И в том предпоследнем кусочке – о другой игре, знакомой героине с детства, – «между строк». О той игре (да нет! не игре, а на полном серьезе), которая стала «привычкой», в рассказе нет почти ни слова. Но к ней скрыто призывает сам рассказ Светланы Колесниковой. Мало кто «играл» в ту «игру» до перестройки и реставрации. Теперь – тем паче. Не до глубокого постижения искусства теперь людям. Но только то и есть черта настоящей жизни. И ей «я» осталась верна. Все остальное, негативное, даже смерть мужа, не сравнится с потрясениями от той «игры».

Кстати, хочу отвлечься и похвалить ее за Моцарта. Светлану Колесникову, а не ее героиню. Потому что, думаю, в этом месте автор целиком отдал своему герою своё сокровенное:

«…впервые я услышала тревогу в летящих искрящихся вальсах Моцарта. Впервые я услышала музыку «между строк». Это потрясло».

Очень мало кто слышит демонизм в музыке Моцарта. Мне из их числа известны лишь Пушкин (раз написал такую трагедию, как «Моцарт и Сальери»), Чичерин (раз написал о демонизме Моцарта), Рохлитц и Паумгартнер (судя по цитатам из них Чичерина) и, извиняюсь, я (осознавший после чтения Чичерина, что со мной было когда-то при первом слушании по радио музыки, которая оказалась началом 40-й симфонии Моцарта).

А уж тех, кто (в полном соответствии, между прочим, с выводом из психологической теории художественности Выготского) впрямую сказал о том, что в музыке есть что-то «между строк» – впрямую! – я не встречал пока вообще никогда. Лишь Борис Асафьев писал об этом, да и то – намеком.

Вот и рассказ Светланы Колесниковой надо, по-моему, читать «между строк». Помня, что то, о чем просто умолчали, это еще не то, что между строк.

Трудное счастье России

«Мы должны быть конкурентоспособны во всем – и человек, и отрасль, и население, и страна. Вот это должна быть наша основная национальная идея».

«Что поспособствует гибели человечества».

«Сегодня становится очевидным, что ограниченность воспроизводимых ресурсов накладывает ограничения и на безудержный рост вещно-энергетического потребления. Приоритеты здесь должны смещаться к информационному потреблению.

…сегодня начинают конкурировать два понимания постиндустриального общества. В первом варианте оно понимается как новый этап технологического развития и как своеобразная пролонгация ценностей техногенной культуры. Во втором – как радикальный переворот в системе ценностей».

Еще о Моцарте, кстати.

Я где-то читал, что Моцарт единственный раз в жизни ответил на вопрос, как он сочиняет музыку. Ответить-то он ответил, но это ему стоило здоровья. И в конце он, разволновавшись, заявил, что больше никогда на подобные вопросы отвечать не будет.

Мне это вспомнилось из-за рассказа Наталии Мицкевич «Инструкция по большому буму».

Перед нами якобы собственноручная запись наемного убийцы для своих учеников.

Казалось бы, тоже с демонизмом имеем дело. Но нет.

Однако зайду с другой стороны. С себя. Я ж – инструмент познания произведения. Так что – допустимо.

Когда наступила перестройка, я, может, первым среди сослуживцев догадался: скоро наступит инфляция и наши сбережения поглотит. От денег покойной матери (собственных накоплений не было) у меня осталось после установки памятника 1300 рублей. И я решил на них купить золото. Я день за днем тайком исчезал с работы на некоторое время и покупал в ювелирных магазинах по одному золотому украшению. Больше в одни руки не продавали. Доставать это приходилось с боем буквально. Таких, как я, оказалось в городе много. И нашлись умные люди, решившие погреть на таком спросе руки. (Что я потом понял.) Они организовывали ажиотаж вокруг покупок. Наводняли нанятыми людьми очередь, ее начало (с пяти утра занимал один и держал для своих). Чужие, оказавшись в хвосте, рисковали ничего не купить, так как ежедневно на прилавки поступало немного изделий. Лезли вперед. Но мафийка не пускала. Там были крепкие парни. Образовался искусственный дефицит. И с небольшой переплатой те, чужие и случайные, кому сегодня ничего не досталось с прилавка, могли купить с рук. Я умудрился и увечий не получить, и ни разу не переплатить. Гордился собой. И за это, и вообще за то, какой я деловой.