Н. Сильченко - Каменный пояс, 1975
И торжественно-волнующий до слез, мужественный голос Юрия Левитана объявил:
«В последний час! Наши войска полностью закончили ликвидацию немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда. Второго февраля историческое сражение под Сталинградом закончилось полной победой наших войск...»
Директор стоял по стойке смирно. А «немка» наша улыбалась, и слезы лились по дряблому ее лицу. Но она не вытирала их, лишь комкала в коричневой руке кружевной платочек.
К концу уроков дежурный принес праздничные «корябушки» из белого забытого хлеба, и на каждом ломтике сверкала щепотка настоящего сахарного песка. Такого праздника более уже не праздновал никогда...
Придя домой, я неожиданно увидел маму. Сказал ей о Сталинградской победе. Она уже знала, конечно.
Я достал заветную конфету.
— Давай съедим?
Мама с укоризной сказала:
— Такое выдержали, а уж... Съешь в день полной победы. Когда в Берлин войдем... А фантик сохрани.
Она говорила так, будто я один хотел съесть эту конфету.
До вечера мама прибиралась, чистила посуду, штопала одежду, бросая на меня взгляды, как бы винясь передо мною в чем-то...
А ровно в шесть вечера, посидев с минуту без дела за столом, вздохнула и приказала:
— Одевайся!
Я не спросил, куда мы пойдем. Я чувствовал, что не надо спрашивать. Во дворе, точно на том горячечном месте, где обняла меня Людмила Александровна, мама подошла ко мне вплотную и провела ладошкой над моей головой.
— Скоро меня перегонишь. Вытянулся. Большой уже...
Темные, зарывшиеся в синие сугробы, домишки теснили улицы. В звонко-темном небе мигали звезды. Где-то среди них, наверняка, жили другие люди. Но там были, наверное, добрые и умные существа, не убивающие друг друга. Заботливые, понимающие...
...Отец любил рассматривать звездное небо. И пытался научить меня, как находить страны света. Он мне объяснял, откуда произошли названия: Большая Медведица, Стрелец, Полярная звезда, туманность Андромеды, Близнецы...
Однажды мы вырвались на рыбалку с ночевой: у отца были какие-то отгулы. Мы лежали у тлеющего костра на душистом сене и разглядывали над собою небосвод. Звезды ярко светились, мигали, некоторые, не удержавшись, падали, сгорая на бегу. В этом бесконечном далеком звездопадном мире шла своя жизнь...
Мы вошли с мамой в хорошо знакомый мне красный дом, поднялись на пятый этаж и, как я уже догадывался, постучались в Сережкину дверь. Дверь отворилась, и Людмила Александровна испуганно отшатнулась от нас.
— Так уж случилось, — не поздоровавшись, начала мама, — теперь мы к тебе пожаловали. Позволишь раздеться?
Мама усмехнулась, пряча растерянность и напряженно следя за Людмилой Александровной. Я стоял у порога, ненавидя себя за немоту и за то, что покраснел и даже вспотел от неловкости, как девчонка.
Осенина быстро справилась с собой и вежливо ответила:
— Раздевайся, — и все же вздохнула. — К чему нам притворяться? Теперь уж ни к чему...
Я с тревогой подумал, что мама сейчас уйдет, хлопнув дверью. Но она сняла пальто, сдернула платок и потянула меня за рукав:
— Раздевайся же!
— Сережа с девочками скоро придут, — зачем-то пояснила Людмила Александровна, — пошли навестить одних тут, знакомых... Сейчас я сварю чай...
Она волновалась и, видно, ей хотелось скрыться от маминых глаз. Мама же очень быстро освоилась. Портрет отца в новой раме на стене она как бы не видела.
— Говорят, кто прошлое помянет... — мама по-учительски строго поджала губы.
Я уже понял великую оборонительную силу поговорок и присказок...
— Конечно, прошлого не воротишь, — согласилась Людмила Александровна каким-то безразличным тоном.
Мама, видимо, уловила в этих словах какой-то тайный смысл и вдруг сказала искренне:
— Не таи на меня зла...
Тогда я впервые почувствовал с тонкой щемящей болью, что мама что-то задумала.
— Я пришла просить, — еле-еле выговорила она слово «просить», будто протолкнула его через себя, — не оставить его...
Она кивнула на меня:
— Я добилась... Завтра уезжаю на фронт... Конечно, с завода меня так не отпустили бы, если...
Она замолчала на полуслове.
— Я все сделаю, — твердо сказала Людмила Александровна, — сделаю все, что могу... Я на минуточку — там чайник, поди, выкипел!
Меня, как громом, оглушило. Мне даже не сказала ничего. А притворялась, что доверяет, что считает меня главой семьи, советовалась по пустякам.
Людмила Александровна принесла чайник. Выставила на стол булку и сахар. Я вспомнил о том злополучном чаепитии и решил ничего не говорить пока. Сел и стал пить обжигающий чай. Я сейчас и расплавленное олово выпил бы не поморщившись.
— Извини меня, — Людмила Александровна легко улыбнулась, — но я хочу спросить совета у него...
Она показала головой в мою сторону. Я опустил глаза. Очень уж все вежливые... Даже обо мне вспомнили.
— Конечно, — милостиво разрешила мама, — только я уж решила... мне иначе никак нельзя...
— Мне кажется, что ему все же лучше перейти к нам... временно, конечно... девочки мои его так любят...
Вот это новость! Меня, оказывается, любят малышки Осенины?!
Я понимал наивную хитрость Людмилы Александровны и потому не стал ее огорчать, в сущности она была права. Однако ответил с легкой иронией:
— Раз любовь, то возражать не смею.
Никто не улыбнулся. Даже я сам. Все решено. И надо ждать завтрашнего дня — дня расставания с мамой.
Это было не расставание с отцом. Я уже знал, что такое война.
Прошли годы...
В яркий, какой-то особенно яростно-солнечный вешний день пришла Победа. Плача от радости и не стыдясь своих слез, мы с Людмилой Александровной поделили отцовскую конфету на семь долек. Две дольки остались в фантике. Доля отца. И доля мамы.
Ее убили на рассвете девятого мая 1945 года.
БОРИС ДРОБИЗ
КОМИССАР ПОДМОСКОВНОЙ ОБОРОНЫ
В дни празднования 30-летия Победы на месте подвига героев-панфиловцев у разъезда Дубосеково воздвигнут памятник мужеству и отваге советских патриотов, их воинскому мастерству и несгибаемой стойкости при самых тяжелейших испытаниях.
В хронике Великой Отечественной войны воскресный день 16 ноября 1941 года отмечен двумя записями:
«Началось второе, «генеральное», наступление немецко-фашистских войск на Москву...
...Героический подвиг совершили 28 бойцов 316-й стрелковой дивизии (командир дивизии генерал-майор И. В. Панфилов), сражавшейся на Волоколамском направлении. Обороняя рубеж у разъезда Дубосеково, советские воины под командованием политрука Г. В. Клочкова-Диева отразили две танковые атаки противника, стремившегося прорваться к Волоколамскому шоссе, и, исчерпав все возможности обороны, уничтожив 18 танков врага, почти все погибли. В неравной борьбе советские воины проявили великий патриотизм...»
Очерк «Комиссар подмосковной обороны» рассказывает о комиссаре полка А. Л. Мухамедьярове, одном из воспитателей бессмертных Героев.
Над искрящимся снежным полем была такая тишина, точно сама природа встала в почетный караул, охраняя вечный сон советских воинов, что покоились в братской могиле под краснозвездной пирамидой.
С трудом сдерживая волнение, Ахмеджан Латыпович Мухамедьяров шел на свиданье с фронтовым прошлым. Поле было совершенно такое, каким запомнилось ему в тот неповторимый день, шестнадцатого ноября сорок первого года. Тогда здесь, в Подмосковье, у безвестного разъезда Дубосеково, насмерть стояли панфиловцы, совершившие неувядаемый ратный подвиг.
Мухамедьяров остановился у братской могилы и замер, обнажив голову. Колючий ноябрьский ветер растрепал пряди посеребренных волос. Комиссар поднял промерзший ком земли, подержал его в ладони.
Миновало больше трех десятилетий, а события тех дней и сейчас свежи в его памяти.
...В блиндаже зазуммерил телефон. Мухамедьяров мгновенно открыл глаза, отгоняя сон.
Связист протягивал командиру полка Илье Васильевичу Капрову трубку полевого аппарата.
— Товарищ полковник! Вас вызывает двадцатый.
Дремавший Капров взял трубку.
— Слушаю вас, товарищ двадцатый!
Мухамедьяров следил за выражением его лица, слабо освещенного лампой-коптилкой, старался уловить, о чем говорил командиру полка генерал Панфилов.
Простуженный голос Ивана Васильевича едва долетал до Мухамедьярова.
— Прочесали, говоришь, передний край и на этом успокоились? А ты, Илья, не верь затишью: оно, знаешь, обманчиво, и нередко бывает перед бурей.
Панфилов и Капров были старыми друзьями, вместе дрались с басмачами в гражданскую войну. Панфилов любил умного, мужественного комполка, доверял ему самое сокровенное.
