Лев Вершинин - Идем на восток! Как росла Россия
Если Белый Отец не слышит нас…
Да, рвануло. Стольника, гордеца, взяточника и так далее, башкиры и раньше не любили, но его «товарищу» (заместителю) Федору Сомову, считавшемуся человеком справедливым и умевшему дружить с «волкоголовыми», до сих пор как-то удавалось улаживать конфликты, а теперь возможности не было. Летом 1662 года отряды башкир атаковали слободки и села, основанные без их разрешения, некоторые захватили, штурмовали даже вполне законный Катайский острог, а когда тобольские отряды полковника Полуектова разбили их близ озера Иртяш, в относительном порядке отступили на север – и уж там-то развернулись вовсю. Пали неплохо укрепленные Кунгур и Степанов острог, Воздвиженский и Рождественский монастыри, были разорены практически все «незаконные» русские деревне на реке Сылва. При этом единого центра у бунтовщиков так и не возникло, отдельные отряды возглавляли местные авторитеты, да и убийств, надо сказать, было совсем немного: башкиры в основном удовлетворялись изгнанием ограбленных до нитки «пришельцев», при этом постоянно сообщая в Уфу, что хотят мира, но только если прибудет арбитр из Москвы. На что Алексей Волконский, естественно, согласия не давал, поскольку рыльце у него было в пушку по самые брови, а казанский воевода Федор Волконский всячески покрывал кузена. Лишь после того, как мятежники, осадив Уфу и Мензелинск, объявились в окрестностях самой Казани, власти наконец спохватились. Федор Волконский, явившись под Уфу с войском, снял осаду, разослал по краю летучие отряды и предложил мятежникам сесть на кошму переговоров. Те охотно согласились, однако дело кончилось ничем: одним из главных их условий было убрать из Уфы воеводу-беспредельщика, заменив его Федором Сомовым, а такая кадровая рокировка была невозможна без согласования с Москвой, в результате чего Алексей Волконский неизбежно получил бы взыскание, чего Федор Волконский допустить не хотел.
В итоге весной 1663 года затихший мятеж полыхнул с новой силой. Давать крупные сражения башкиры уже не решались, но партизанили на коммуникациях столь эффективно, что в итоге – когда на русских землях появились беглые Кучумовичи, надеявшиеся поймать в мутной воде хоть какую-то рыбку, – информация все-таки дошла до Белокаменной, откуда грянуло указание: желаем выслушать, чего мятежники хотят. В начале февраля 1664 года видные полевые командиры Димаш Юлаев и Актай Досмухаметов отправились в Москву, где изложили свои претензии Думе в присутствии Государя, были признаны правыми и вернулись домой с жалованной грамотой, добившись назначения арбитром тобольского воеводы Степана Аргамакова, также слывшего «справедливцем». По итогам разбирательства причиной волнений были признаны злоупотребления на местах. Москва официально подтвердила вотчинное право «волкоголовых» на землю, Алексей Волконский был отозван и сослан, а на его место назначили «справедливца» Сомова, быстро и по-честному решившего все частные вопросы. В частности, и наказав дворян, позволивших себе особые нарушения. Со своей стороны, башкиры выдали властям несколько отморозков, запятнавших себя кровью мирного населения.
На том все и завершилось.
Ко всеобщему удовлетворению, но, увы, ненадолго…
Глава VII. Волкоголовые (2)
Воистину акбар!
Меры, принятые правительством Тишайшего по итогам бунта 1662–1664 годов, судя по всему, были весьма эффективны. Во всяком случае, в период победоносного шествия Стеньки Разина вверх по Волге, когда практически все поволжские народы, в первую очередь языческие, поддержали бунтовщика, в башкирских землях все было тихо и спокойно. Однако проблемы оставались. Не так нагло, как раньше, но уфимские и казанские помещики, а также и монастыри не мытьем, так катаньем стремились округлить свои владения за счет «договорных» иноверцев, а после смерти Алексея Михайловича, когда контроль Москвы ослабел, процесс пошел уже без стеснения. Помимо всего прочего, в результате ведомственной неразберихи (реорганизации приказов) основная часть башкир попала под двойное налогообложение, будучи вынуждена платить ясак и Уфе, и Казани, – и тут жаловаться было бессмысленно, поскольку сборы в основном шли в бюджет, а это дело святое. Тем паче что только-только завершившаяся серия войн с Польшей и Турцией истощила казну до крайности. Впрочем, налогоплательщикам до высокой политики дела не было, они просто были в бешенстве, и градус рос не по дням, а по часам. А тут еще и вовсю активизировались крымские дервиши, десятками проникавшие в волнующийся край по приказу турецкого султана, строившего планы реванша за поражение в Чигиринских походах. Хорошо подготовленные проповедники бродили по кочевьям, разъясняя простецам, почему так жить нельзя, а с грамотными интеллектуалами из местной знати ведя долгие беседы. Суть которых заключалась в том, что, во-первых, негоже правоверному подчиняться гяурам, а вот султану и халифу, напротив, очень даже гоже, а во-вторых, башкиры ничем не хуже крымских татар и тоже имеют право на свое ханство (естественно, под зонтиком Порты), и, наконец, в-третьих, что вокруг слишком много язычников, и тот, кто приведет их к Аллаху, однозначно попадет в Рай.
Под влиянием таких проповедей башкирские муллы и «ученые люди» развернули широкую агитацию среди соседей-идолопоклонников и даже добились определенных успехов, что, естественно, никак не могло понравиться Московской патриархии, под давлением которой царь Федор Алексеевич 16 мая 1681 года пописал Указ о крещении иноверцев. Документ был достаточно жестким. Всем, кто «погряз в поклонении камням и деревьям», предлагалось немедленно креститься. За отказ старшинам ясачных народов полагалось лишение прав, привилегий и владений, а простолюдинам – превращение в государевых крепостных. Несколько позже дополнительным Указом от 27 ноября в Уфе была создана самостоятельная епархия. О мусульманах – татарах и башкирах – в майском Указе ничего определенного сказано не было, прямо подразумевались, повторюсь, «идолопоклонники», но само собой разумелось, что агитация за ислам отныне считается преступлением. И крайне недовольные муллы, не говоря уж о крымских эмиссарах, пустили по и без того сильно взбудораженному краю слух о якобы предстоящем со дня на день насильственном крещении правоверных. В связи с чем уже летом 1681 года в лесах началась мелкая партизанщина. А в начале 1682 года старшина и мулла Сеит Садиир (Ягафаров), один из самых ярых приверженцев ориентации на Стамбул, получив из Крыма некое письмо, содержание которого так и осталось в тайне, объявил себя Сафар-ханом, а земли «волкоголовых» – ханством, вассальным Порте, после чего призвал башкир Казанской дороги к священной войне.
Моджахеддин э-халк
Реакция последовала мгновенно. Взвинченные всем вместе, от слухов о «насилии» до вполне реального двойного налогообложения, башкиры формировали отряды «борцов за веру», к которым присоединялись (и вольно, и невольно, под угрозой сожжения деревень) соседние народы. По всему краю запылали усадьбы, монастыри, церкви, деревни и слободки. Атаковали яростно, в отличие от событий двадцатилетней давности, по плану, координируя удары и на сей раз «неверных» не щадя, хотя специально к кровопролитию и не стремясь (убивали, скорее, экс-язычников, выбравших христианство, а не ислам, нежели русских). В апреле 1682 года мятежники, числом уже около 30 тысяч, обрушились на крепости за Камой, в мае их отряды блокировали Уфу, заняли семь пригородов Казани и даже дошли до Самары. Москва встревожилась. Правительство царей Ивана и Петра (Федор уже умер) обратилось к башкирам, сообщив, что слухи о насильственном крещении истине не соответствуют и скоро на сей счет будет официальное разъяснение, а параллельно направило в Казань несколько стрелецких полков, приказав казанскому и уфимскому воеводам, объединившись, как можно скорее решить вопрос.
В такой ситуации Тюлекей-батыру, военному вождю мятежников (сам Сафар-хан, прекрасный оратор и харизматический лидер, полководческими талантами не блистал), оставалось только дать бой на упреждение, пока отряды «неверных» не соединились. Это было единственно разумно, и выбор цели – уфимский отряд, как более слабый, – тоже следует признать точным, и тем не менее 28 мая 1682 года в тяжелом бою с превосходящими силами башкир на реке Ик уфимцы не только выстояли, но и рассеяли атаковавших, причем в ходе сражения был тяжело ранен сам Сафар-хан, с трудом вывезенный нукерами с поля боя. Для бунтовщиков это было тяжелым ударом, поскольку хан считался любимцем Аллаха, а следовательно, неуязвимым, да еще и накануне сражения имел неосторожность от имени того же Аллаха пообещать своим храбрецам победу. К тому же 8 июля была наконец получена и зачитана специальная грамота от имени царей, разъясняющая, что в Указе Федора Алексеевича от 16 мая 1681 года о мусульманах речи вообще не шло, а по сути и отменяющая сам Указ. Итогом стал раскол в монолитных ранее рядах «волкоголовых», и без того обескураженных афронтом на Ике. Большая часть их, посовещавшись, решила прекратить войну, выборные от них во главе с влиятельным старшиной Кучуком Юлаевым повезли в Москву челобитную о прощении, которое и получили «сполна на всех мирных», вместе с обещанием правительницы Софьи лично разобраться с двойным налогообложением.
