Мюрид - Русская Каморра, или Путин в окружении
Возможности (а точнее, шанс) на строительство иной версии России, без сомнения, существовали. Такая Россия была бы гораздо более сложной, очень противоречивой, но именно наличие противоречий и давало тот самый шанс на развитие, который был украден у страны путинской мафиозной вертикалью. После того, как унитарная версия mafia state перешла в разряд воплотившейся реальности, сегодняшняя катастрофа стала вопросом времени. Высокие цены на нефть ее отложили, но неизбежность можно лишь отсрочить.
Тем не менее, шанс никуда не делся. У путинской России с ее опусканием нас во мрак Средневековья есть альтернатива. Это строительство федеральной страны с реальными самостоятельными регионами. Что именно понимать под регионами — вопрос отдельный и сложный. Во всяком случае, сегодняшнее административно-территориальное устройство страны, в котором существование ре-гионов-доноров и регионов-реципиентов выглядит диким анахронизмом, без сомнения, нужно пересматривать и реформировать. Но само по себе направление на федерализацию сомнения не вызывает.
В случае обрушения (когда оно произойдет — вопрос дискуссионный и неясный как по срокам, так и по сценариям) есть определенная вероятность того, что удастся через консенсус региональных элит вернуться к вопросу о федерализации страны. На другом уровне, к сожалению, с иными, чем в нулевых годах, рисками — однако такая вероятность, без сомнения, существует. Нужно понимать, что путинское окружение никогда не пойдет на такой сценарий. Хотя бы потому, что его в таком сценарии нет в принципе — мафиози могут выжить только в полностью подконтрольном им пространстве. Во всех остальных случаях их судьба — подполье или тюрьма. Но если мы говорим о легальном и нормальном развитии страны (с проблемами, естественно — только это будут уже совсем другие проблемы), то нужно видеть, что позитивный выход из складывающейся катастрофы есть. Как минимум один.
Возвращаясь к началу текста: если бы Горбачев имел в голове достаточно разума и принял к рассмотрению предложение Попова в 1989-м, а не в 1991 году, возможно, мы бы продолжили жить в Советском Союзе. Другом, скорее всего — в принципиально другом, но развитие истории пошло бы совершенно иным путем. Но Горбачев опоздал. Снова и снова: «Правильное решение, принятое не вовремя, не является правильным (© Ли Якокка)».
Сейчас об опоздании говорить не приходится — Путин ни при каких условиях не пойдет на федерализацию. В такой России его нет. Поэтому сценарий возврата к нормальной стране будет идти через кризис, сдвиг, конфликт — и вот только тогда перед нами забрезжит небольшой шанс на возврат к нормальному развитию. Шанс — это значит, что может быть, а может и не быть. Как получится. Но мы его должны видеть и держать в голове.
Корпорация Russia
Предложение Медведева, поддержанное Путиным, о проведении реформы госуправления, опираясь на ключевые показатели эффективности (английская аббревиатура KPI), судя по всему, отражает недавнее предложение Грефа о применении корпоративных стандартов и методов управления к государству.
Вопрос — применима ли система управления KPI к такому объекту управления, как государство, оставляется открытым. Нужно отметить, что бытующая точка зрения, что корпоративное управление ничем не отличается от государственного, является принципиально ошибочной — ключевым критерием эффективности любого предприятия и корпорации при капитализме является рентабельность. Государство же не может опираться только на этот показатель в своей деятельности. Простой пример — деградирующие районы Крайнего Севера и Дальнего Востока. Отталкиваясь от рентабельности авиаперевозчиков, государство пустило транспортную проблему на самотек, что привело к тому, что эти регионы стали практически недоступными — платить уже не десятки, а сотни тысяч рублей только для того, чтобы добраться до них из центральных районов, может позволить себе совсем не каждый. Рухнувшая транспортная связность запускает процессы деградации региона, причем с каждым новым кругом все более ускоренно. Но при этом ключевой показатель эффективности авиаперевозчика вполне соответствует, государство сбросило с себя обязанности по компенсациям и возмещениям, а падающий регион — это неблагоприятные внешние условия, стихийное бедствие. Мы тут ни при чем.
Та же история с образованием, здравоохранением и так далее — здравоохранение понимается только как оказание медицинских услуг, хотя на самом деле это огромная система самых разных программ и мероприятий, в которых медпомощь как раз является самым конечным пунктом всей системы. В России расходы на все эти программы ликвидируются, медицина переводится на платную основу — в итоге стандарты растут, здоровье нации падает.
Та же история с массовым спортом. Чудовищные по своей неэффективности мегасооружения мирового уровня, которые стоят как полет на край Солнечной системы, невозможно использовать даже теоретически для массового спорта и физкультуры (в качестве оправдания говорится даже не о том, что эти сооружения будут использоваться таким образом, а то, что вокруг них улучшается инфраструктура). Массовый спорт заменяется зрелищным и коммерческим профессиональным, в котором здоровье вообще стоит на последнем месте (допинг-скандалы и смерти молодых спортсменов на соревнованиях стали нормой). Гига-стройки становятся приятным дополнением к распильным возможностям (вспомним хотя бы подорожавший в 7 раз трамплин на Олимпиаде). Критерии и показатели растут, доступ к массовому спорту уменьшается.
В общем, корпоративные критерии и методы управления хороши лишь в том случае, когда государство рассматривается как гигантская корпорация по выкачиванию прибыли. Выкачиванию из всего — из недр, из умирающего советского наследства, из людей. Тогда да — такой подход логичен, рационален и совершенно бесчеловечен. Но уж в чем-чем, а в человечности современное mafia-state Russia обвинить точно нельзя — людоедский режим предназначен лишь для выкачивания доходов, все остальное идет по остаточному принципу. Люди и страна для олигархического режима — просто еще одна разновидность нефти. Пока она есть в скважине — качаем нарастающими темпами. Ну, а что будет потом — потом будем разбираться.
Государство принципиально отличается от бизнеса тем, что любое предприятие создается и функционирует лишь тогда, когда есть спрос на его продукцию. Спрос снижается — предприятие безжалостно закрывают и инвестируют капитал в другой сегмент или отрасль. В лучшем случае — оставляют вывеску, выгоняют сотрудников, завозят новое оборудование и нанимают новый персонал. Это вполне разумная логика. На это и направлены критерии и показатели эффективности — сигнализировать о том, когда нужно сворачивать лавочку. Для государства такая логика неприменима — оно не может спокойно обанкротиться и пере-учредиться. Поэтому его модель развития принципиально отличается от моделей корпоративного развития.
Но современные менеджеры России лишены напрочь любых понятий о государственных подходах. Их цель — качать прибыль из свалившегося в их руки наследства. То, что десятки поколений предков строили страну совсем не для этого, путинскую вертикаль не беспокоит — мало ли, что там это старичье себе думало. Сейчас рулим мы, а после нас — хоть потоп.
Имитаторы
Появление Интернета поставило не только перед российскими, но и вообще перед всеми национальными правительствами вопрос об отношении к внезапно вышедшему у них из-под контроля гражданскому обществу, которым они так или иначе, но умели управлять — где через репрессии, где через манипуляции. Интернет, как принципиально новое средство массовой коммуникации, самой своей сетевой организацией, как песок, просочился сквозь созданные иерархические решетки контроля за обществом.
При этом, конечно же, никакой Интернет не изменит главные решетки — в голове у человека. Эту задачу власти разных стран успешно решают через массовое оглупление, одичание и примитивизацию. И никакие технические инструменты здесь не помогут.
Тем не менее, Интернет, а затем, и как его развитие — социальные сети — стали альтернативой и параллельной реальностью, которая крайне слабо управляется обычными традиционными методами. Государственные структуры в разных странах пытаются нащупать методы и инструменты, позволяющие им взять под контроль эту весьма неприятную для них самоорганизующуюся систему.
Россия не исключение. Будучи почти классической феодальной деспотией, современная Россия предельно отрицательно относится даже не к свободе слова, а свободе от страха перед собой. И решает проблему не менее классическим образом — через репрессии.
Закавыка в слове «почти», когда мы говорим «почти классическая феодальная деспотия». Мы все-таки отличаемся от классики. Отличаемся тем, что у нас нет классического сословного общества, основанного на принципах служения. Да, у нас есть сословия, даже есть касты (каста неприкасаемых друзей первых лиц, к примеру), но проблема в том, что к неотчуждаемым сословным правам всегда прикладываются и такие же неотчуждаемые сословные обязанности. Право властвовать подразумевает обязанность отвечать — в том числе и своей жизнью — за провалы в решениях. Право вести бизнес означает обязанность отвечать всем своим достоянием за провалы в экономических и финансовых решениях. Особенность путинского феода в том, что раздав щедрой рукой права правящему сословию, власть полностью освободила его от любых обязанностей, оставив лишь одну — безусловную преданность (что, кстати, тоже не соответствует сословным правилам и обычаям — любой вассал всегда имел право перейти под руку иного сеньора, что вынуждало сеньоров относиться к своим вассалам как к исчерпаемому и очень важному ресурсу — то есть бережно).
